Вячеслав Энсон - Эра беззакония
Пока подключал телевизор, настраивал программы, Инна Михайловна нарезала нехитрой закуски. С полчаса посидели над шампанским. Разговаривали, курили. Потом пили кофе, опять курили. Калмычков старался не переиграть. Шутил умеренно пошло, не приставал. Но в глазах запускал вдруг такую грусть, что не пожалеть его могла только бесчувственная колода.
Поблагодарил за угощение. «Давно не ел домашнего…» Напоследок дал номер своего мобильного (новая СИМ-карта). Она не удержалась и продиктовала свой. Вдруг потребуется в ходе операции. Как ее… «Свежий глаз». Остаться не пригласила. Но смотрела в окно, как он выезжает со двора.
Шпионские игры
19 ноября, суббота
Он пролистывал досье остальных кандидатов, пытаясь нащупать запасной вариант. На всякий случай. И ждал звонка. Или он ничего не понимает в женщинах.
Инна Михайловна позвонила в шестнадцать ноль-ноль. Вроде случайно. Решила проверить номер, который он ей дал. Слово за слово, Калмычков оказался приглашен на домашние котлетки… К восемнадцати часам он сидел в чисто отдраенной квартирке Инны Михайловны, являя своей милицейской неухоженностью жуткий контраст с чистотой дома, прической и маникюром хозяйки, одетой празднично, хотя и чуть аляповато.
Калмычков принес бутылку дорогого вина, но пили в основном водку. Кроме котлет Инна Михайловна приготовила чудную рыбку, незнакомые Калмычкову салаты и какие-то сладкие печенюшки. Пили поровну, но Калмычков с ужасом замечал, как его, опытного питуха, уже изрядно косит хмель, а Инна Михайловна – ни в одном глазу. Только смотрит на него и ухмыляется. Пришлось хитрить: «За рулем…» Сработало.
– Душа просит праздника… – сказала она после печенюшек. Пустая водочная бутылка уже покоилась под столом. – Может, съездим куда?
Калмычков согласно кивнул.
– Тебя в форме ни в один приличный ресторан не пустят.
– Пойдем в неприличные… – стараясь казаться пьянее, чем в действительности, просюсюкал он.
– Туда тем более не пустят.
Поймали такси. Поехали в гостиницу, где на этот случай дожидался только что купленный для Калмычкова шикарный комплект: пальто, костюм с рубашкой и галстуком, туфли и золотые часы. Нет, часы – позолоченные.
У гостинницы попросил ее подождать в машине. Она слегка обиделась, но упрощенный вариант соблазнения не входил в планы Калмычкова. Финансы выделены значительные. Сначала – праздник!.. Когда он вернулся: шикарный, надушенный и побритый, рейтинг его ощутимо подскочил.
Инна Михайловна возила его в заведения, где проводили вечера ее знакомые. Калмычков вживую увидел с десяток звезд голубого экрана. Еще с десяток болтавших с ними людей он не знал. Но по тому, как уважительно здоровались и те и другие с его дамой, он понял – попали в точку! Дама не простая.
К трем часам ночи, пьяная и довольная, она привезла его к себе домой. Калмычков весь вечер мастерски имитировал опьянение и, к ее удивлению, кое-что смог. После чего сразу позволил себе отрубиться. Действие принципа: «Нет некрасивых женщин – есть мало водки…» стремительно убывало.
Шпионские игры
22 ноября, вторник
Неловко описывать поведение втюрившейся в сорок пять женщины. Она имеет право на последние радости. Неловко, даже стыдно, Калмычкову жилось в роли героя-любовника. Что поделаешь? Такая работа. По утрам шевелилась совесть, мешала проведению операции. Теребила липкими щупальцами струны калмычковской души. Сволочь какая!.. Ладно бы из-за измены жене. Тут аргументы ясные – для дела. Служебная необходимость! С этим он давно разобрался. Так она еще за Рамикович щиплет. «Безвинного человека обманываешь. Закон нарушаешь. Мошенник, ты Калмычков, а не мент…» Достала, зараза! Уходить из милиции надо, если к совести прислушиваться. Полная несовместимость!
Он справился. Не впервой. Ушел с головой в операцию.
Результата добились во вторник. Два предыдущих дня, особенно две ночи, Рамикович таяла и мягчела. Уже о многом говорили. Он посвящал ее в выдуманные секреты своей работы. Она изливала душу, говоря, в основном, о чувствах.
Калмычков не торопил. Когда чувства окончательно излились, а спиртное, наоборот, влилось, он решился. Поймал момент. Поздно ночью во вторник они возвращались из стрип-бара, и он, еще в машине, начал атаку.
– Ты удивительно легкая и приятная женщина. Я сразу не разглядел. В первую встречу. Вез тебя и думал: «Надо же, зануда какая…»
Она в ответ только пьяно хмыкнула. Но позже, в постели, вместо того чтобы заснуть, вдруг разнюнилась до рыданий.
– Зануда… Что ты знаешь про меня? Зануда…
– Успокойся, Инна…
– Просиди всю жизнь на моей работе! Погляжу на тебя… – вытирая слезы, гнусила она.
– Работа не стоит слез! Не надо о ней, – Калмычков протянул ей недопитый бокал шампанского.
– Стоит. Еще как стоит, – всхлипнула Инна Михайловна. – На что я без мужа живу? На что дочку учу? На что эти бары, рестораны? Где мне еще такую деньгу заплатят? Знаешь, сколько я получаю? Не знаешь, и не скажу. Нельзя! Ты генералом столько получать не будешь!
– Брось ты! – удивился Калмычков. – Не может быть.
– Может, Коленька. Может!
– Тогда зачем тебе я? Стриптизеров пачками покупай, – сказал Калмычков.
– А ты чего же не покупаешь, а со мной, старой, возишься? – спросила Рамикович.
– Они не люди – половые органы. Быстро надоедают. Душу хочется человеку открыть. Иной раз столько дерьма насмотришься! Не помещается… – ответил Калмычков.
– И у меня так, Коля. По макушку в дерьме. Сдаю потихоньку. Сопьюсь через пару лет или в окно выпрыгну. Устала… – Слезы опять подступили к горлу Инны Михайловны.
– Пугаешь меня? Телевидение – веселое шоу… – зауспокаивал Калмычков.
– Шоу, только не очень веселое… – Она закурила сигарету.
Свет в спальне выключен. Лишь синий отблеск облаков, подсвеченных Москвой, льется в окна. Сидящую в подушках Инну Калмычков едва различает в синем свечении. Она часто и глубоко затягивается, и красного огонька сигареты хватает на то, чтобы разглядеть печальное лицо в потеках косметики и полные слез глаза. Она считает его «своим». Ей так хочется. Верит ему и открывает душу. Зря!.. Калмычкову жаль Инну. Он знает, что нельзя делать ни того, ни другого. Никогда и ни с кем!
Он мог бы остановить ее, но не останавливает. Работа, блин!..
– Я на телевидении давно, с советских времен, – рассказывает Инна. – После университета выскочила за своего Рамиковича. Он меня и устроил. Блат чистой воды при моем экономическом образовании. Много кем была: сначала на побегушках, потом редактором развлекательных программ, потом в информационное вещание попала. А что? Повышала квалификацию. В девяносто первом – стажировалась в Штатах. Переучивали на «правильное» телевидение. Пока училась – муж сбежал. Я и не заметила.
Счастливая была, что работу не потеряла, да еще выучилась по-новому. Понесу в нашу темень свет демократии. Помнишь то время? Надежды и розовые сопли. Когда вернулась из Штатов, почти никого из «стариков» не застала. И телевидение изменилось. Я в тонкости не вдавалась, ишачила сутками. Платили хорошо… Первый раз споткнулась, когда выборы девяносто шестого года готовили. Превращали мозги электората в кашу. Ужас что делали! Врали на полную катушку… Тогда спортивный азарт спас. Мы – за победу демократии. Она и победила…
– Но ведь хорошо живем, Инна. Лучше, чем при коммунистах… – сказал Калмычков.
– Те, придурки, головы людям партийной туфтой забивали. Так ее нормальный человек видел и не принимал. А мы вам, простакам, в душу залезли. Ведем, как бычков на веревочке. Интересно – куда? Вдруг на убой?.. Эх, Коля! Знал бы ты глубину манипулирования! Я в двухтысячном вырвалась с этой кухни. Тошно стало отраву готовить. Пять лет работаю сбоку, в отделе, который оценивает эффективность телепродукта. В смысле воздействия на аудиторию.
– Интересная работа. У нас тоже аналитики есть. Только получают мало… – сказал Калмычков.
– Интересная, говоришь? Пока не знаешь, о какой эффективности речь. Ты потом лишнего, с мужиками за пивком, не болтай. Огребешь неприятностей… – предупредила Инна Михайловна.
– Так ты и не рассказывай… – ответил Калмычков.
– Почти ничего и не говорю. Пар выпускаю. Чтобы не лопнуть… – сказала Инна Михайловна. – Моя беда знаешь, в чем? В советском детстве. В Бога не верили, но была мораль. Когда в Штатах переучивали, подчистили мировоззрение. Под общечеловеков подогнали. У них «мораль» – ругательное слово. Оковы на свободной личности. Мешает деньги делать. Так и работала десять лет. Отмахивалась от очевидного… Стопроцентное манипулирование сознанием целого народа. Целого мира!
Своим они давно бошки засрали, потому в глаза не бросается. А тут, когда видишь результат на непаханом поле, – ужас берет! Собственная дочь превратилась в эталонный продукт. Потребитель без роду и племени. Овца на веревочке. Глотает пережеванную информацию и верит ей. Еще и меня учит… Понимаешь о чем я? Миллионы людей принимают за собственное мировоззрение ложную картину мира, внушенную телевизором. И меняют ее, когда телевизору нужно. «Матрица», чистой воды… Волосы дыбом! Дочь ведь единственная. Что же я делаю?! Когда понимаешь, что собственными руками творишь идиотов, просыпается этот забытый советский атавизм. Совесть.
