Вячеслав Энсон - Эра беззакония
– Устраивает. Вы не хуже других… – Калмычков изобразил радость.
– Неправильно. Я лучше! Потому что умею людей подбирать. И зарабатывать им – даю! Держись меня, Калмычков. Карьеру сделаешь. У тебя есть способности. Главное – их в правильном направлении приложить.
– Буду стараться… – ответил Калмычков.
– Ну, иди. Долго со своим самоубийцей не возись. Я бумаги в понедельник запущу. И буду подталкивать! Ты мне скоро понадобишься. Работы много… – Бершадский махнул рукой и Калмычков вышел.
Поехал в гостиницу в состоянии некоей пустоты. Неожиданно быстро и легко исполнились самые смелые мечты. А радости нет!.. В чем же она – радость? Собрал вещи. Перед отъездом на вокзал позвонил Инне Михайловне.
– Я уезжаю. Больше не будем встречаться…
– Думаешь, я надеялась на другое? – помолчав, спросила она. – Прощай.
Ни он, ни она не положили трубки.
– Прости… – промямлил Калмычков. – Плохого я тебе не сделал.
– А я хорошего и не ждала. Прощай. Кстати, телевизор совсем не мой, прислал бы кого забрать.
– Прощай…
Калмычков забыл Инну Михайловну уже на подъезде к Питеру И не вспоминал почти никогда.
Он никогда не узнал, что на второй день их знакомства, дисциплинированная Инна Михайловна доложила в свою службу безопасности об имевшем место контакте. И эта очень грозная служба, через тридцать часов знала о Калмычкове все.
Инне Михайловне разрешили продолжить контакты, но предупредили, что основной интерес Калмычкова сводится, скорее всего, к расследуемому его группой самоубийству. Еще через день эта служба безопасности установила, что нет никакой операции «Свежий глаз», и приказала Рамикович прекратить встречи с Калмычковым.
Плохо они знают женщин! Инна Михайловна закусила удила. Гори она огнем, ее постылая работа! Именно в эту ночь она слила Калмычкову информацию по интересующему его делу. Хоть одному человеку выплакалась, раз ему интересно. Сердце так приказало! Об одном лишь переживала в последние их три дня. Не шлепнули бы Калмычкова. Ночами держала у себя, а днем по двадцать раз перезванивалась. Пронесло. Уехал живым.
И еще не узнал Калмычков, что в первый день Нового, 2006 года приехавшая на каникулы дочь нашла Инну Михайловну в ванной с перерезанными венами. А несколькими часами раньше таджика-дворника чуть не убил выброшенный с шестого этажа телевизор.
В Москву?
26 ноября, суббота
Генерал Арапов радовался как ребенок.
– И полковника досрочно обещал? – переспрашивал он Калмычкова.
– Обещал…
– Посмотрим, посмотрим… Благими намерениями, как говорится… С министром якобы согласовано?
– Не верите ему, Серафим Петрович?
– Ему-то верю. А в легкую удачу – боюсь! – Генерал мерил шагами кабинет, обдумывая калмычковский доклад. – Ладно, подождем официальных движений. Давай обмозгуем позицию по делу о самоубийстве. Как следует из твоих слов, министерство потеряло к нему интерес, поскольку исчезла угроза атаки неизвестных структур. Все поимели с него барыши, даже мы, и гори оно синим пламенем. Я правильно понял?
– Так точно. Хотя барыши невеликие… – согласился Калмычков.
– Как посмотреть. Бершадский – кто? Пешка! Заместитель больного начальника Управления. Министр о нем еще лет пять не услышал бы. А теперь в кабинет к себе приглашает. Лишнюю головную боль с министерской макушки снял. Начальство это любит. Помяни мое слово, Бершадский пойдет в рост. Так что, если действительно потянет тебя в круг доверенных лиц, удача выше всяких ожиданий.
– Зачем ему именно я?
– Ты – специалист, не аппаратный угодник. У него и в тех и в других потребность. Но спеца добыть гораздо труднее. Дальше: вы с ним почти одного возраста, это сближает. Хорошие рекомендации Перельмана. Я уверен, что этот сучок отрекомендовал тебя как ничейного. Тоже редкость. Ну, и удачлив! С этим надо родиться. Так что если бюрократическая машина не выкинет какую-нибудь глупость, ты ему очень интересен. В добрый путь!
– А дело доводить? – спросил Калмычков.
– Кому оно теперь нужно, это дело? Оно свою роль сыграло. Пойдет в архив, очередным глухарем. Только обставить нужно как большую победу. Лишние поощрения в служебной карточке тебе не помешают.
– Группу распускаем? – Калмычков понял, что этого он, точно, не хочет. Понял и генерал.
– Недоделанную работу жалко бросать. Но не забывай, для чего вся бодяга затеяна. Придут на тебя бумаги из Москвы, недельки две почешемся для виду и распустим. Готовься. Может, что и успеешь… Ладно, Николай, хватит о делах. Суббота все-таки, езжай домой. Семья соскучилась.
В странно неопределенном ощущении себя в пространстве и времени пришел к обеду домой Калмычков. Словно почва ушла из под ног и он висит беспомощной тряпкой. Ни там, ни здесь. Рад переводу? Вряд ли. Чувствует облегчение от закрытия дела? Определенно – нет.
Его тело собираются перебросить в Москву, а душа еще не закончила дела в Питере.
Валентина обрадовалась его возвращению из командировки, быстренько посадила кормить. И Ксюня, гнуся, выползла из комнаты. Что-то они с Валентиной не в контакте. Но снова вместе, семьей! После сладкого дочь отвалила, и он рассказал Валентине о грядущих переменах и своей неготовности к ним.
– Я бы из города не уезжала. Кто там, в Москве, нас ждет…
– Валя, я только что дерьмо не ел, добиваясь этого. А ты – кто нас ждет? Ждут! – чужие сомнения заставили Калмычкова выпрыгнуть из трясины неопределенности. – Еще как ждут. Нельзя упустить возможность. Такое раз в жизни бывает! А в Питер будем приезжать. Хоть каждые выходные.
Она пожала плечами и ушла к Ксюне смотреть телевизор. Покурил и присоединился к семье. Ввернул неудачную шутку по поводу происходящего на экране. Получил отпор в виде косого взгляда и покачивания головой. «Старый, глупый пердун» – перевел для себя и ушел в спальню. Проспал до шести вечера. Проснулся, разбуженный шепотом Валентины и возражающими взвизгами Ксюни.
«Ты вчера до трех ночи не появилась, и позавчера! Могу я хоть в выходные поспать ночь спокойно?» – при-давленно выговаривала Валентина.
«Ну, мама! Сегодня суббота. Имею право!»
«Нет, Ксюша. В кои-то веки отец дома. Давай посидим…» – не сдавалась жена.
«Мама! Какая ты!.. Я обещала. Меня ждут! Новые друзья…»
– А старые куда сбежали? – подал голос из спальни Калмычков.
– Я не хочу, чтобы лезли в мою личную жизнь! – завизжала дочь. Калмычков, заспанный и помятый, протиснулся в коридор, где увидел одетую в пальто Ксюню и Валентину, прижавшую к груди дочкину шапку и шарф.
– Кстати, новых знакомств лучше не заводить. Мы скоро переезжаем в Москву. Побереги силы… – спокойно сказал он.
– В Москву?.. А меня спросили?.. Не поеду с вами! Мне Питер родной! – Ксюня попыталась вырвать у Валентины шапку, но не смогла, топнула ножкой и выбежала в незапертую дверь.
– Ксения, вернись! – хором заорали они в полумрак убегающей вниз лестницы. Но цокание каблучков по ступеням смолкло, гулко хлопнула уличная дверь.
– Кто тебя просил?! – Валентина напустилась на растерянного Калмычкова. – Спал бы себе и спал. Уговорила бы, не впервой… «В Москву, доченька, в Москву…» – передразнила Калмычкова. – Задолбал уже своей Москвой!
И ушла, хлопнув дверью спальни.Ожидание
27 ноября, воскресенье
Первый раз Калмычков проснулся в полчетвертого ночи. Валентина ходила в соседней комнате и тихо всхлипывала. «Придет, никуда не денется» – успокоил себя и снова уснул.
В семь утра Валентина всхлипывала уже сидя на краю кровати.
– Что, еще не пришла? – спросил, продирая глаза в привычное для подъема время. В ответ затряслись сгорбленные плечи и всхлипы слились в беззвучный плач.
– Будем ждать! – с нажимом произнес он.
Повторял эту фразу трижды: пока занимался тихий солнечный день, пока ласкал он своим теплом всех, у кого дети дома, и когда угасал красивым малиновым закатом. Только твердости к вечеру поубавилось. Фраза звучала все более нерешительно и с вопросом.
– Проучить задумала, шмакодявка. Я ей проучу! Найду, посажу под замок. На цепь! Знаешь, такую, толстую цепуру… – Он злился весь вечер, до полуночи. Потом не давал себе набрать Женькин номер. Решил ждать до утра. В понедельник – в школу. Должна прийти…
Валентина молчала весь день, лишь изредка бросая на него обвиняющие взгляды. Не готовила, не занималась делами. Ходила из угла в угол, подбегая к двери на всякий обнадеживающий звук.
Ночь не спали оба.
Поиски
28 ноября, понедельник
Позвонил Перельману и попросил отгул. Потом действовал по знакомой схеме. Опер Серега – проверка по дежурным частям, моргам и больницам. Женька с двумя братками – по адресам. В двенадцать дня не выдержал, и присоединился к ним. Колесили по злачным местам, опрашивая персонал и завсегдатаев. Калмычков размножил Ксюнины фотографии с впечатанным номером своего телефона и раздавал их десятками. Просьба одна – позвонить, если объявится.
