Эндрю Пайпер - Демонолог
Мой собственный экземпляр «Рая утраченного» лежит открытый на кресле возле двери, на том же месте, куда я его положил, прежде чем улечься в постель. Но открыт он совсем на другой странице. Кто-то брал его, пока я спал, и положил обратно, открыв на семьдесят четвертой странице.
Я теперь и сам читаю то, что напечатано на этой странице, и почти тут же наталкиваюсь на строки, которые слетали с губ Тэсс, когда она мне их цитировала.
Ты, Солнце!
Не с дружбою по имени
Зову тебя, о нет!
Зову, чтоб изъяснить,
Как ненавижу я твои лучи,
Напоминающие о былом
Величии, когда я высоко
Над солнечною сферою сиял
Во славе.
Искренняя, прочувствованная жалоба Сатаны, направленная против солнечного света, одной из множества радостей, от которых он отвернулся, затеяв свой амбициозный, честолюбивый мятеж против Бога и всего, им созданного. Ощущение солнечного света лишь напоминает ему о том, чем он когда-то обладал. Метафора несчастья, горя. И в самом деле, может возникнуть убеждение – например, у меня, прямо сейчас, в номере 12 «Шотландского трактира» в Уичите, штат Канзас, что вся эта поэма и является рассказом о невероятной, чудовищной ярости дьявола в преддверии его надвигающейся, неотвратимой смерти.
Но ведь Тэсс выбрала именно эти строки. Не только Сатана, но и моя дочь пребывает сейчас в месте, лишенном солнечного света. И именно она, пусть с помощью невообразимых усилий, явилась ночью ко мне в номер, чтобы взять мою книгу и зачитать мне закодированное сообщение, которое, как она надеялась, я могу понять. Впрочем, возможно, она всего лишь следовала инструкциям, данным ей ее похитителем. А возможно, это было Безымянное в облике Тэсс. Почему бы и нет? Оно ведь еще не полностью ею завладело.
Несколько секунд назад моя дочка держала в руках книгу, которую не раз пыталась читать в прошлом и не раз откладывала. Она старалась увидеть и понять, что я там находил, но отступала в разочаровании, напуганная теснотой слов, сжатыми аллюзиями и многослойным смыслом. Но, возможно, после всех этих попыток девочка выбрала оттуда больше, чем я когда-либо мог себе представить, судя по ее способностям. Потому что она зачитывала эти строки, не глядя на страницу. Она уже знала их наизусть.
И она была здесь. Вот что важно. Она была здесь.
Но смогу ли я снова ее найти?
Ты, Солнце!
Солнце сияет повсюду в течение всего дня, и неважно, закрыто оно облаком или нет, неважно, сколь долго длится ночь. Есть, наверное, что-то, что солнце должно символизировать, но чего я пока не понимаю. Должно символизировать какое-то место, понятие «где».
А вот и это «где» – конечно же, в этом отрывке. Сатана падает не с неба, а из некоего состояния, из «былого величия», когда он «высоко над солнечною сферою сиял во славе». Из некоего состояния бытия, которое в моем случае, вероятно, скорее является неким местом. Так же, как было с Северной Дакотой.
Солнечное состояние. Солнечный штат.
К примеру, Флорида.
Штат Сияющего Солнца.
Шито белыми нитками. Притянуто за уши. Но точно так же выглядят и те заключения, которые я сделал из того, что оказался выброшенным из Дакоты, и, как мне кажется, они достаточно обоснованны и хорошо работают. И в любом случае куда еще мне теперь направить свои стопы?
На сей раз сон овладевает мной по-настоящему и не приносит никаких видений – одно лишь ощущение поднимающегося жара. Он сгущается вокруг моего тела волнами, напоминая какую-то горячую жидкость, создавая неощутимое одеяло.
И тогда я просыпаюсь.
В панике, судорожно брыкаясь в попытках отбросить простыню. Кошмар, какого я не могу припомнить, подходит к своему непредвиденному концу, подушка превратилась в губку, пропитанную моими потом и слезами. Час поздний. 11 часов 24 минуты утра. Я проспал всю ночь и даже больше. Хотя чувствую себя не отдохнувшим, а скорее каким-то расплющенным.
Поэтому, когда раздается стук в дверь, я открываю ее, не выглянув в глазок. Не спросив, кто там.
Кто бы это ни был, принадлежит он к царству живых или мертвых, я готов выслушать, чего он хочет.
Глава 17
– Кофе?
Сперва я ее не узнаю. Она здорово похудела. Кожа бледная, как мел. Перемена столь разительная, что в первую секунду или две я принимаю О’Брайен за Худую женщину.
– Так. Ты здесь.
– Во плоти. В болезненно-бледной плоти.
– Как ты меня нашла?
– Сколько, по-твоему, в Уичите таких заведений, как эта шотландская таверна?
– Ты прилетела сюда?
– Автобус показался мне не лучшим способом сэкономить время.
– Бог ты мой! Элейн! Ты здесь!
– Да, я здесь. Так ты собираешься взять этот кофе или нет? Потому что он обжигает мне руку, черт возьми!
Я беру у нее чашку кофе. Теперь она жжет пальцы мне, черт побери!
Но О’Брайен уже у меня в номере. Закрывает за собой дверь, шлепается на кровать и изображает снежного ангела, валяясь на простыне.
– Ночной пот, – замечает она, выпрямляясь. – Знакомая вещь.
– Как ты?
– А как я выгляжу?
– Отлично. Как всегда.
– Дэвид, если бы я всегда так выглядела, я бы давно покончила с собой.
Я присаживаюсь рядом с ней на край постели. Беру ее руку в свою.
– Ты похудела, – говорю я.
– А ведь я ем! Но у меня внутри сидит маленькое прожорливое чудовище, которое все это поглощает. Это было бы чертовски здорово, если бы не происходило со мной.
– Как же ты будешь здесь? Без своих врачей, я имею в виду.
– Я уже говорила тебе, что я думаю о врачах. К тому же я притащила сюда с собой все, что современная медицина может мне предложить. – При этих словах Элейн достает из кармана джинсов пузырек с таблетками. – Морфин. Поделюсь с тобой, если будешь хорошо себя вести.
– В данный момент лучше выпить кофе. Спасибо.
– У этого кофе вкус вареного крысиного дерьма.
– Значит, это оно и есть.
Я отпиваю еще глоток. И чуть не выплевываю его обратно, когда О’Брайен начинает хохотать, и я к ней присоединяюсь. К тому времени, когда мы вновь обретаем контроль над собой, проходит целая минута, и мне приходится вытирать струю кофе, вылетевшую у меня из носа, а моя коллега демонстрирует на своих щеках румянец смущения и неудовольствия, вызванный овладевшим ею приступом кашля.
– Погоди-ка минутку, – говорю я. – Ты же обещала не приезжать.
– Неправда. Я обещала не спрашивать у тебя разрешения приехать.
– Значит, ты запрыгнула в аэроплан…
– …и прилетела сюда сквозь ночь тебе на выручку.
– Меня не нужно выручать.
– Это спорный вопрос. Но тебе, я абсолютно, черт подери, уверена, нужна я.
С этим не поспоришь.
– А знаешь что, О’Брайен? Тебе-то я могу это сказать. Я боюсь.
– Чего конкретно?
– Потерять Тэсс.
– Но это не единственное, чего ты боишься, не так ли?
– Да, не единственное. Были еще разные вещи, которые я видел. Я боюсь Безымянного, к которому, мне кажется, я все ближе и ближе. И того парня, который меня преследует.
– И еще кое-чего, готова поспорить.
– Чего?
– Того, что я права. Что у тебя шарики зашли за ролики. И что ты тот, кто нуждается в серьезной помощи.
– Может быть. Может быть, и этого.
– Давай уж лучше я буду обо всем этом беспокоиться, хотя бы некоторое время, о’кей?
– В этом-то все и дело! Теперь, когда ты сюда заявилась, я и о тебе тоже беспокоюсь.
Она встает и подходит к окну. Раздвигает шторы на полдюйма, выглядывает на парковку, на небо бледного зеленовато-синего цвета.
– Давай-ка вот что определим, – говорит Элейн, обернувшись ко мне. В царящем в номере полумраке ее болезнь почему-то более заметна, чем при прямом освещении. Сейчас видно, что значительная ее часть уже рассосалась, растворилась в окружающей ее тени. – Ты слушаешь?
– Слушаю.
– Это последняя поездка, которую я сумела предпринять. Не знаю, сколько еще я протяну, но могу тебе сказать вот что: я пойду с тобой до самого конца. Не могу точно определить почему, но для меня это так же важно, как для тебя.
– Я хочу, чтобы ты жила. Чтобы ты поправилась…
– Но я не поправлюсь, Дэвид! И это неважно. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я вовсе не ищу сочувствия и не желаю, чтобы кто-то вытирал мне пот со лба или слушал мои рассказы о счастливом детстве. Я приехала сюда из своих собственных соображений. Так что, чем больше времени ты станешь тратить на всякие там беспокойства обо мне и чем меньше будешь занимать свои мозги более насущными делами и проблемами, тем больше я буду злиться.
Я подхожу к подруге. Обнимаю ее, прижимаю к себе.
– Я рад, что ты приехала, – говорю я.
– Осторожнее. Можешь об меня оцарапаться.
– Извини.
Элейн отходит от меня. Смотрит в сторону. Сморкается.
– Нам обоим есть чего бояться, – говорит она.
