Жан-Кристоф Гранже - Кайкен
— Интернаты, приемные семьи, органы опеки… До совершеннолетия у вас хватало неприятностей с силами правопорядка.
— Закон об амнистии.
— В моей области амнистии не бывает. — Дюкло взглянул на него поверх очков.
Он его запугивает. Так поступил бы легавый. Пассан вдруг засомневался: а действительно ли этого парня прислал адвокат Наоко? Он ведь даже не попросил его предъявить документы. Сделать это сейчас? Но на него навалилась такая усталость, что он решил махнуть на все рукой.
Раздался стук в дверь — принесли кофе. Пассан выпил его залпом, обжигая горло.
— После этого… э-э… беспокойного периода, — снова заговорил психиатр, — вы поступили на юридический факультет, а затем пошли работать в полицию. И ваше поведение стало прямо-таки образцовым.
— Это экспертиза или психоанализ?
— Чем вы объясните подобную перемену?
— Допустим, я нашел свое призвание.
Очкарик что-то застрочил в блокноте. Он писал не словами, а какими-то значками. Абракадабра. Третий файл. Пассан узнал документы, хотя они лежали вверх ногами. Это было то, что он сам называл своим «школьным досье». Приказы о повышении в звании, результаты медицинских осмотров, в том числе психиатрических, подписанные начальством характеристики. Контора и в самом деле чем-то напоминала школу — оценки, аттестации, баллы. Он терпеть не мог эту систему.
— Во время работы в спецназе вы несколько раз прибегали к огнестрельному оружию.
— В ходе операций я убил двух человек, если вы это имеете в виду.
— Что вы чувствовали в те минуты?
— Поздновато вы спохватились! — Пассан засмеялся. — Это ж было десять лет назад, старина. Я уже прошел тесты, ответил на вопросы и получил все заключения. Впрочем, вот же они, у вас перед глазами. Мало того, меня даже отправили на похороны одного из этих негодяев, так сказать, в качестве испытания. Так что можете быть спокойны: счета оплачены. Все это в прошлом.
Психиатр и бровью не повел. С каждым новым вопросом он словно бы делался самоувереннее.
— И все-таки какие чувства вы испытывали в тот самый миг?
— Когда я принимал присягу, то дал согласие на риски подобного рода. — Оливье наклонился к нему над столом. — Это входит в круг моих обязанностей, capisce?[24] Я выполнял свою работу, и точка.
Эксперт с непроницаемым лицом сделал в блокноте еще несколько записей. Затем указал на пистолет, прикрепленный к ремню Пассана:
— Вы постоянно его носите?
— Как видите.
— Но это противоречит правилам, установленным для сотрудников полиции.
— У каждого свои правила.
— Какого калибра оружие?
Пассан одним движением извлек из кобуры пистолет и положил его на стол. «Px4 шторм SD». Хотя корпус пистолета был изготовлен из полимерных материалов, о поверхность стола он шмякнулся с угрожающим стуком. Этот предмет принадлежал к иному миру — миру, в котором у поступков совсем другая цена.
— «Беретта». Сорок пятый калибр. Один из самых мощных пистолетов на рынке стрелкового оружия. Точно такой был у Леонардо Ди Каприо в «Начале».
Он заметил, как психиатр сглотнул слюну. Парнишка изо всех сил старался взять себя в руки и не показать, что испугался.
— Пистолет дает вам ощущение всемогущества? — прочистив горло, спросил Дюкло.
— Может, сразу перейдем к фаллической символике?
— Вы считаете себя жестоким человеком?
— У меня жестокая профессия. Я выбрал ее, чтобы бороться против жестокости. Не потому, что мне это нравится. Вне исполнения служебных обязанностей я ни разу не поднял руку на человека.
Эксперт застрочил в блокноте, как будто торопливо отвечал на вопросы викторины. И тут Оливье заметил пачку рецептов. Каким образом этот сопляк до них добрался? Кто открыл ему доступ к абсолютно конфиденциальной информации? Вдруг осенило: Наоко. Его аж замутило. Документы хранились в его личном архиве и могли быть получены только оттуда. Он отказывался верить, что его жена снабдила своего адвоката подобным оружием.
— Как я вижу, вы проходили курс лечения антидепрессантами.
— Ну и что?
— Что с вами было?
— Временное затмение, — хрипло выдавил из себя Пассан.
— Этот эпизод был связан с… актами насилия, которые вы допустили?
— Нет. Сопоставьте даты. Между тем и другим нет ничего общего. Это случилось в девяносто восьмом.
— Подсознание не ведает сроков давности. Вы…
— Бросьте свои штучки. — Пассан поднял руку. — Со мной они бесполезны.
— Почему вам назначили это лечение?
— Откуда я знаю? — проворчал Оливье. — Мне было плохо.
— В профессиональном плане?
— В профессиональном плане. И в личной жизни. Я понял, что больше не тяну. Выдохся. Это с каждым может произойти.
Жалкая защита, но что еще он мог сказать?
— Вы на протяжении восьми лет посещали психоаналитика.
— Точно.
— А сегодня как вы себя чувствуете?
— Я прекратил ходить на сеансы пять лет назад. Сейчас со мной все в порядке.
Психиатр никак не прокомментировал эти слова, но само его молчание, казалось, говорило: «Ну-ну, продолжай питать иллюзии». В отличие от психотерапевтов, психоаналитики лезут из кожи вон, чтобы убедить вас, что до выздоровления ой как далеко, а скорее всего, оно вообще никогда не наступит. Отсюда возникает философский вопрос: а зачем нужны психоаналитики?
Но в настоящий момент Оливье занимало совсем другое. Зачем Наоко подложила ему такую свинью? Чтобы добиться полной опеки над детьми? Сохранить дом за собой? Наихудшая гипотеза предполагала, что она на самом деле боялась его — его грубости, мрака его измученной души, непредсказуемых реакций. Хотела быть уверенной, что ему можно доверить мальчиков.
От этой мысли у него сжалось горло. Он — убийца. Он потерян для общества. Ему нечего делать в мире нормальных, здоровых людей.
— Продолжайте, доктор.
Новый файл. У мальчишки все было срежиссировано заранее, и его давление нарастало крещендо. Пассан с недоумением смотрел на бумаги — это было дело Гийара. Но не обвиняемого Гийара, а Гийара-истца.
— Подозреваемый подал на вас две жалобы.
— Он не подозреваемый. Он преступник.
— Но он пока на свободе.
— Это ненадолго.
Дюкло листал скрепленные степлером страницы: судебные отчеты, предписания, протоколы… Да, у адвоката Наоко длинные руки. Пассан испытал минутное облегчение: возможно, документы психиатру передала вовсе не она.
— Он обвиняет вас в незаконном преследовании. И даже в попытке убийства.
— Ложь. Он под следствием.
— Но вы в нем больше не участвуете. Вас отстранили.
— Вы же и так все знаете, — сказал Пассан, ерзая на стуле. — К чему все эти вопросы?
— Не так давно вы сами стали жертвой угроз. Злоумышленник проник к вам в дом…
Пассану не удалось скрыть удивления. Он опять начал подозревать Наоко. Она сдала его своему адвокату с потрохами.
— Какое все это имеет отношение к моему разводу?
— Вы не думаете, что это месть? Что кто-то затаил на вас зло?
Сыщик снова наклонился вперед. Между ним и его собеседником по-прежнему лежал пистолет сорок пятого калибра, и его ствол глядел на психиатра.
— К чему вы ведете?
— Может быть, тот, с кем вы обошлись слишком жестоко, желает вам отомстить? Тот, кого вы арестовали по ошибке?
Врач говорил все быстрее. Он явно боялся, но старался не показывать своего страха. Мало, что ли, Пассан навидался психов на своем веку? Загнанный в тупик, он готовился к новому нападению, но удар обрушился с неожиданной стороны.
— Эти угрозы могли бы заставить вашу жену сблизиться с вами.
— Простите?
Психиатр снял очки и протер глаза. С него ручьем катился пот. Полицейский и сам сидел со взмокшей спиной. Кондиционер был бессилен охладить пыл двух схлестнувшихся противников.
— На самом деле вы не хотите развода. Угрозы могли обеспечить вам новую роль в семейной жизни. Роль защитника.
Пассан вцепился в край стола. Он чувствовал, как впились в пол ножки стула.
— Вы обвиняете меня в том, что я сам организовал это паскудство?
— Это не моя идея.
— Кто тебе это сказал?
Эксперт замер как истукан. Лицо его побелело. Пассан перепрыгнул через стол и бросился на доктора. Оба покатились по полу. Полицейский успел схватить со стола пистолет.
— Кто тебе это сказал, сучий потрох? — Он приставил ствол к горлу докторишки. — Кто?
— Адвокат вашей жены… А она…
— Сволочь! — Пассан дослал пулю в патронник «беретты».
Довести дело до конца он не успел — на крики сбежались люди, Фифи и полицейские. Они дружно навалились на Пассана и разоружили его.
50
Жан-Пьер Леви был едва жив. Голова его бессильно свешивалась на грудь. Когда вспыхнул свет, он даже не поморщился. И дело было не в препарате, через капельницу поступавшем в вену. Его доконали темнота и жара — из вентиляционной решетки по-прежнему струился горячий воздух.
