Патрик Ли - Брешь
Эмили, конечно, заслуживает большего. Она заслуживает того, чтобы быть живой, милой двадцатичетырехлетней девушкой, которую ждет счастливое исполнение простых человеческих желаний: дом, дети, пара кошек, мурлычущих в лучах солнца, развалившись в гостиной на ковре. Мщение способно послужить лишь жалкой, неполноценной заменой всему этому, однако поскольку больше Трэвис ничего для нее сделать не может, то сделает хотя бы это.
Внизу, в гостиной, поначалу истошные вопли Мэнни уже стихли до подвывания, а в последние несколько минут он начал хрипеть и булькать, захлебываясь, несомненно, кровью. Эти звуки не оставляют безучастной мать Трэвиса, заставляют дрогнуть ее бесстрастное лицо. Сейчас она думает о своей собственной смерти. Действительно, думает об этом.
Будь у него хоть малейшее желание поговорить с ними, он бы спросил, как они могли вообще ожидать какого-либо иного исхода. Они вылепили его таким, каким он и стал: глубоко испорченным человеком. Копом, реальная задача которого заключалась в том, чтобы предупреждать их о любых действиях полиции. Обладателем морального компаса, стрелки которого указывали, когда и куда ему заблагорассудится. Неужели они не понимали, что после содеянного ими их зверь может обратиться против них самих?
Конвульсивный, сдавленный кашель Мэнни становится громче: он из последних сил старается, используя оставшийся воздух, вытолкнуть заполнявшую дыхательное горло жидкость. Но оставшегося воздуха явно недостаточно, и спустя мгновение снизу уже не доносится ни звука. Миссис Чейз, уже не сдерживаясь, рыдает. Мистер Чейз смотрит на нее с отвращением, и Трэвис неожиданно осознает, что это такое, когда бобина кончилась и конец смотавшейся пленки болтается на штанге проектора. Ему удается сдержаться и не рассмеяться в голос над ними обоими.
Газовая граната выбивает окно, распахивает ставни и, пролетев по дуге, отскакивает рикошетом от буфета. Оранжево-белое облачко перцового газа начинает заполнять помещение, и тут мистер и миссис Чейз, понимая, что сейчас произойдет, пускаются в крик.
— Мы же твои родные, черт тебя побери! — орет миссис Чейз.
— Как и дитя, которое она носила, — отзывается Трэвис. Он видит, что это до них доходит, и решает, что, пожалуй, пусть мысль о загубленном младенце станет для них последней. Он поднимает пушку сорок четвертого калибра… и медлит, хотя еще секунду назад был полон решимости.
Проходит еще секунда. Комната уже наполовину наполнилась газом, и у Трэвиса начинает щипать глаза. Со следующим вздохом его легкие заполнит эта отрава, и в мире для него не останется ничего, кроме боли. Но в это время атакующие вышибают окно в соседней комнате и забираются в него. Если он не сделает это сейчас — прямо сейчас, — то этого не произойдет уже никогда.
Усилием воли Трэвис вызывает в сознании образ Эмили. Она стоит здесь, рядом с ним, достойная надлежащего воздаяния. Но это не укрепляет его решимости, а лишь позволяет понять, что мешает ему нажать на курок. Вовсе не жалость. Она. Мысль о том, что почувствовала бы она по отношению к нему, если бы и вправду находилась здесь и видела все, что он делает. Трэвис не верит в загробную жизнь. Эмили ушла, ушла навеки, но он все равно знает, что бы она об этом подумала. Ей было бы за него чертовски стыдно.
Он чувствует, как пистолет выскальзывает из его руки еще до того, как командир полицейского спецназа, появившись в дверном проеме, орет ему «ложись!», а спустя миг Трэвис уже на полу, в облаке газа, и задерживать дыхание у него больше нет сил.
Глава
27
— Этого просто не может быть! — произнесла Пэйдж.
Они уже слышали доносившиеся из тумана яростные крики людей, бежавших в первых рядах неудержимо катившейся к зданию толпы. Здания, непосредственно окружавшие дом 7 по Театерштрассе, принадлежали корпорациям и коммерческим структурам и в такой час, естественно, пустовали, поэтому враждебная толпа стекалась с большего расстояния. Но не слишком далекого, и она, судя по мерцанию фонарей в тумане, приближалась с каждым мгновением. Трэвис вспомнил, с каким остервенением люди на видео атаковали мужчину в клетке. В данном случае того же рода эффект был усилен в тысячи раз. Театерштрассе, 7 сегодня представлял собой гигантскую клетку, а все находившиеся в нем оказались объектами озлобления, охватившего по меньшей мере весь Цюрих.
Передние ряды нападающих, двигавшихся в просветах между домами с запада и пересекавших реку по двум ближайшим мостам с юга, уже находились примерно в пятидесяти секундах от цели.
У Пэйдж зазвонил телефон. Она ответила. Звонил кто-то с борта кружившего над городом «Авакса». Как разобрал Трэвис, ей докладывали, что внизу, в городе, происходит нечто странное.
— Мы заметили, — ответила в трубку Пэйдж.
В наушник Трэвис слышал, как снайперы, один за другим, докладывали о занятии огневых позиций у окон.
Осознание того, что вот-вот должно произойти, нахлынуло на Трэвиса как ядовитое облако. Он видел, что и с Пэйдж, следившей за стремительным приближением к зданию волны колышущихся огней, происходит то же самое. Передние ряды атакующих уже перехлестнули мост.
Последние снайперы доложили о готовности. Трэвис представил себе, как они отслеживают продвижение обезумевшей толпы, наведя винтовки в ожидании приказа.
— Нам следует просто их впустить, — произнес Трэвис.
— Но они убьют нас всех, — возразила Пэйдж.
— Да.
Он сам удивился тому, как мало страха прозвучало в его голосе. Так мало на самом деле, что его это устрашало. Может быть, из-за слишком большого масштаба происходящего? Так или иначе, место страха заняла логика.
— Убьют, конечно, но это ведь не их вина, — сказал он. — И то, что нам, не столь уж многим, придется погибнуть вместо сотен и сотен их, не столь уж тяжкий выбор.
На миг ему показалось, что в глазах Пэйдж промелькнуло согласие. Да и какой лучший выбор мог быть при данных обстоятельствах? Но потом взгляд ее изменился, и Трэвис тут же понял, в чем дело. Они не могут вот так просто взять и самоустраниться, даже путем самоубийства.
— Господи! — прошептала она.
И тут Трэвис мысленно увидел то, что произойдет в этом здании меньше чем через минуту, если они не откроют огонь и позволят толпе ворваться внутрь. Увидел, как по лестнице, словно нагнетаемый давлением поток, течет человеческая река. Обезумевшие люди рвутся вперед, толкаются, топчут упавших, пытаются прорваться сквозь путаницу заполняющих пространство проводов, и мчатся через расчищенные площадки, где стоят металлические ящики, не замечая тонких проводков, подведенных к подложкам-детекторам, скорее всего отнюдь не фальшивым.
— Если взорвется бомба, вся эта толпа все равно погибнет, — сказала Пэйдж. — Но погибнет и весь город.
В ее голосе Трэвис услышал подтверждение всех ее прежних опасений, касавшихся этого здания. Наконец прояснился вопрос о запасном заложнике, которого Пилгрим не боялся принести в жертву.
Но помимо этого она выглядела растерянной. Чертовски растерянной, и, несмотря на всю страшную напряженность момента, Трэвису показалось, что он понимает почему. Потому что в таком случае получалось, будто все только ради этого и затевалось. Здание со всей его начинкой исполняло роль второго заложника. Но где тогда, черт возьми, оружие, над созданием которого Пилгрим не покладая рук работал десятилетие?
Размышления Трэвиса прервал раздавшийся из толпы, отличавшийся от остальных возгласов, крик. Отчаянный, полный безумной злобы и такой высокий, звонкий, что издать его могла только совсем юная девочка. Скорее всего, моложе десяти лет.
Толпа находилась уже всего в двадцати секундах от здания.
— Черт, черт, черт… — бормотала Пэйдж.
Трэвис подумал о том, сколько же в этой толпе детей, но в следующий миг уже знал ответ. Очень скоро здесь предстояло оказаться всем детям Цюриха.
— Мисс Кэмпбелл? — прозвучал в коммуникаторе натянутый, как струна, голос одного из снайперов.
Вопрос был очевиден.
Так же, как и ответ.
Пэйдж тяжело сглотнула и, собрав всю волю в кулак, произнесла:
— Открывайте огонь.
Ночь разорвали винтовочные выстрелы.
Трэвис видел, как внизу, по фасаду, дюжина окон озарилась вырывавшимися из стволов вспышками. Снайперы вели огонь прицельно, так что туман пронизывали красные следы трассирующих пуль. И хотя, в отличие от самих снайперов с их противотуманной оптикой, он результатов их попаданий видеть не мог, они были для него вполне очевидны. Катившийся вперед поток мерцающих огней вдруг резко остановился и качнулся назад. Выстрелы выкашивали передние ряды атакующих, и до его слуха доносились крики боли, удивления и страха. Мужские, женские, детские.
Но приступ это не остановило. Даже особо не замедлило. Люди из задних рядов, спотыкаясь, топтали тела упавших, ставших на их пути всего лишь чем-то вроде «лежачего полицейского».
