Эндрю Пайпер - Демонолог
– Идите сюда!
Голос, похожий на голос Полы, но не ее, останавливает меня. И я успеваю заметить, что дверь наверху по-прежнему открыта, как я ее оставил.
Когда я оборачиваюсь, раздается скрежет чего-то металлического по бетонному полу. И вот она, передо мной. Делия Рейес. Вытаскивает на свет перевернутое корыто и садится на него с усталым вздохом.
– Доброе утро, – говорю я.
– Доброе. А сейчас утро? Когда не видишь солнца, здесь, внизу, теряешь счет времени.
– Вы не включили свет.
– Не включила? Когда так долго живешь в одном месте, надо полагать, приучаешься отлично видеть кое-что и в темноте.
Сперва я решил, что опухшие и полуприкрытые глаза этой женщины – следствие усталости, которая наступает после завершения тяжелой физической работы. Но нет, с последней ее фразой до меня доходит, что я ошибся. Несмотря на дружелюбный тон, слова Делии звучат безжизненно и тускло, они словно окрашены неизмеримой грустью, звучат тоненько и пронзительно. Я точно это знаю, потому что слышу, как звучит мой собственный голос.
– Меня зовут Дэвид Аллман. Я приехал…
– Я слышала, – перебивает старуха, поднимая взгляд к потолку. – Почти все слышала.
– Вы, наверное, рады. По поводу Полы.
Она теперь смотрит на меня:
– Вы реальный?
– Насколько мне известно, да.
– А что вы сделали?
– Извините, я не уверен…
– Раз вы оказались здесь, вы, должно быть…
Пожилая женщина не заканчивает фразу, и слова словно повисают в воздухе. Она трет ладонью лицо, словно снимая с него паутину.
– Вам не холодно тут, внизу? – спрашивает она вдруг.
– Немного, – говорю я, хотя, сказать по правде, за последние несколько минут, как мне показалось, температура в подвале упала градусов на десять, а то и больше.
Делия поеживается, потирает себе плечи.
– В этом доме всегда холодно. Даже летом он никогда не прогревается, особенно в углах. Словно комнаты сами по себе не терпят прикосновения солнечных лучей.
Она вроде как намеревается встать, но потом передумывает. Ее мысли явно перенеслись в какой-то отрезок прошлого.
– Мы с Полой всегда в августе ходим в длинных пальто, – говорит она. – А на Рождество заматываемся шарфами по самые уши.
Ее смех похож на смех ее сестры, но в отличие от него скорее демонстрирует чувство потери, чем веселья.
– Это хорошо, что вы тут вдвоем, – говорю я.
– Может, и так. А может, и нет. Есть, знаете ли, такая вещь, как чувство близости.
– Это как?
– Мы же близнецы! В таком холодном доме за шестьдесят лет нетрудно забыть, что есть что. Тем более когда рядом еще одна ты, с кем ты разговариваешь. И та, на кого ты смотришь, – это еще одна ты сама.
Я делаю шаг к старухе. Кажется, ей требуется именно это. Собираюсь положить руку ей под предплечье, чтобы помочь встать. Нашелся наконец человек, который скажет ей, что все уже позади, что больше нет нужды ломать голову над какими-то давними дурными предчувствиями, да еще и в этом скверно пахнущем подвале. Но при моем приближении мисс Рейес поднимает палец и останавливает меня. У меня возникает интересное ощущение, что она хочет не просто закончить свою мысль, но и не дать мне подойти слишком близко.
– Я молила небо, чтобы оно забрало ее, – говорит Делия. – Стыдно в этом признаваться, но это правда. Я еще девочкой была, когда, бывало, ужасно желала, чтоб моя сестра угодила рукой в молотилку или заснула за рулем, когда возвращалась из города. Или чтоб у нее в глотке застрял кусок рагу и она не могла бы набрать в грудь воздуху, чтоб его выплюнуть. Я даже могла себе вживую представить, как это происходит. Это ж так просто! И ужасно – желать подобных вещей! Которые выглядели бы абсолютно естественно. Как несчастный случай.
Она уже плачет. Отвратный звук, который почему-то звучит отдельно от ее голоса, так что создается впечатление, будто бы она работает чревовещателем: одновременно рыдает и что-то говорит, но для нее это два разных дела.
– А почему вы так хотели, чтобы произошел такой несчастный случай? – спрашиваю я осторожно.
– Да чтоб хоть раз остаться в одиночестве! Перестать быть половинкой целого, как нас тут называют. Жуткая парочка! Или двойняшки Рейес. Или просто те девочки. Стать самой собой. – Пожилая дама с трудом сглатывает, но продолжает говорить, не прочистив глотку, так что теперь ее голос звучит еще тише: – Я молилась. Но небо никак мне не помогло, ничего не сделало. Тогда я стала молиться наоборот, другому. И тогда кое-что произошло: мне ответили.
– Нам, наверное, лучше подняться, – говорю я.
– Подняться? Зачем?
– Ваша сестра вернулась домой. Вы не забыли?
– Я убила свою сестру.
– Нет, Делия. С ней все в порядке.
Старуха мотает головой:
– Нет, я убила ее.
– Но я только что разговаривал с ней. Наверху. Пола больше не пропавшая без вести. Она здесь.
– Это… что-то другое. Это не Пола.
– А кто?
– Это то, которое ответило на мои молитвы.
Мисс Рейес поднимает руку и тычет пальцем куда-то над моим плечом, во тьму позади меня.
Так. Никакого выбора не остается. Я просто не могу позволить, чтобы оставался какой-то выбор.
Я отворачиваюсь от нее и иду вперед. Моя тень движется впереди меня, словно еще один слой тьмы. Руки я держу поднятыми, чтобы можно было ухватить провод второй лампочки, свисающий сверху. Когда мне уже кажется, что я прошел слишком далеко, он касается моей щеки. Мои пальцы скользят по нему вверх, к лампочке. Закручивают ее до конца, плотно. Пальцам становится горячо, значит, она снова зажглась, я ощущаю это еще до того, как вспыхивает свет.
Сестры сидят в углу, рядышком. Спинами к стене, на краю круга света, так что их лица освещены, хотя и слабо. Но света все же достаточно, чтобы понять, что они реальны. Что на коленях у Делии лежит дробовик, что выходное отверстие у нее на затылке выглядит свежим, мокрым от крови и темным на фоне кирпичной стены, а открытый рот, куда она вставила ствол, совершенно реален. Что Пола сидит тут же, вся в пятнах приставшей грязи, с прицепившимися к ней обрывками корней и комками земли, откуда ее выкопали, что кожа у нее синеватая и распухшая, как у утопленника, и что она тоже вполне реальна.
Проходит несколько секунд от понимания того, что я вижу, до осознания того, что это означает. Именно в этот отрезок времени, когда мозг тщетно старается понять увиденное, остальное тело само по себе прыгает вперед. И разворачивает меня. Не дает мне начать блевать прямо здесь и прямо сейчас.
– Зачем ты притащила ее сюда? – спрашиваю я Делию, которая сидит и трет кулаком у себя под блестящим, сопливым носом.
– Оно просило меня так сделать.
– Скажи мне, как его зовут.
– У него нет имени.
– Все подумают, что это ты ее убила.
– Так это я ее и убила.
– Оно велело тебе это сделать, да?
– Оно сказало мне, что я могу это сделать.
– Но все, что ты мне сказала – про то, с кем я говорил наверху, про твои молитвы, – никто об этом не узнает.
– Ты уже знаешь.
Теперь настает очередь второй лампочки – она мигает и гаснет. И та Делия, с которой я только что разговаривал, возвращается во тьму.
– Ты ведь знаешь, что тоже можешь убить, – говорит она из этой темноты, но ее голос звучит уже гораздо ближе.
– Нет…
– Это то, чего оно хочет. Чтоб ты знал, чего оно хочет. И чтобы показать, как ты можешь это сделать. Чтоб ты поверил. И убил.
Старуха теперь так близко ко мне, что я могу разглядеть в темноте очертания ее лица в нескольких дюймах от своего. Застывшую улыбку, как маску из слоновой кости.
– Тут кто-то есть, рядом, – шепчет она.
Я отступаю на шаг назад и начинаю подниматься по лестнице. Сперва медленно, осторожно нащупывая ногами узкие ступеньки, а потом уже бегом. Дыхание у меня перехватывает, оно отдается в ушах. Проскакиваю через кухню – кофейная чашка по-прежнему на столе, стул пуст – и вылетаю наружу, бросаюсь к машине.
Выметаюсь из двора фермы и мчусь по подъездной дорожке к шоссе, колочу по рулевому колесу, стараясь пройти поворот, задеваю бампером стойку с почтовым ящиком с надписью «РЕЙЕС». У него открывается дверца, так что, когда ярдов через двести я оглядываюсь назад, он выглядит как сгорбившаяся фигура человека, бегущего за мной с широко открытым в крике ртом.
Глава 16
Я еду на юг. Это представляется мне наименее предсказуемым действием. Восток – направление, откуда я приехал, логически обоснованный путь отступления. А на севере – Канада. Нежелательный для меня выбор. Я убрался оттуда давным-давно во имя того, чтобы установить границу между тем, из чего я вышел, и тем, где могу переустроить себя в качестве человеческого существа. В данный же момент у меня на шее достаточно проблем – в потустороннем смысле, по крайней мере, – чтобы обойтись без давно зарытых в землю призраков, выбирающихся наружу для краткого визита к еще живым.
Так что прощай, Северная Дакота! И здравствуй, Южная Дакота! Когда я уже начинаю думать, что никогда в жизни не видел менее подходящего места для границы, я въезжаю в Небраску, которая больше похожа на Северную Дакоту, чем сама Северная Дакота. А вот, в конце концов, и Канзас! Он не так уж далек от предыдущих штатов, но довольно известен, его название даже прославилось – Дороти и Тото[32], кемперы, эти мобильные дома на колесах, расплющенные смерчем. Даже в том, как выглядят поля вокруг (или как выглядит сам сегодняшний день), есть нечто, напоминающее сюжет из хичкоковского «К северо-северо-западу», когда Кэри Грант пытается увернуться, укрыться от пикирующего самолета, распыляющего какие-то инсектициды, ломая себе при этом голову над вопросом, куда это его, к черту, занесло. Один из любимых фильмов О’Брайен.
