Все лгут - Гребе Камилла

– Не лучше ли будет обсудить это в другой раз? – предлагает он, почесывая тронутую сединой светлую макушку.

Но Будил не упустит шанса проучить меня. Она предостерегающе поднимает ладонь в сторону Манфреда.

– Я сказал ему, что он может связаться с нами, когда и если решит написать официальное заявление, – говорю я, ибо самый верный способ отсюда выбраться – позволить ей выпустить пар.

Я привык к ее взрывам, они меня совершенно не задевают. Мне кажется, для нее это своеобразный предохранительный клапан, единственная возможность на мгновение ослабить тиски контроля.

– О чем, черт тебя возьми, ты думал, Гуннар? – шипит она, хватая укатившуюся ручку. Потом начинает демонстративно стучать ею по столу.

Тук, тук, тук.

– Мы все равно ничего не можем сделать, пока нет заявления, – отвечаю я, пожимая плечами.

Манфред начинает ерзать на стуле. Он не может так же безучастно, как я, реагировать на поведение Будил. Несмотря на свой возраст – пятьдесят или около того, – он еще по-детски стремится ей угождать, как и большинство в этом здании.

Будил, по всей видимости, колеблется, затем издает вздох и протягивает руку за какими-то бумагами. В тот миг я понимаю, что буря миновала. Ее лицо расслабляется, напряженный рот обмякает. Слегка выпятив тонкие губы, она откладывает ручку и переводит взгляд на стопку документов.

– Гуннар, – усталым голосом произносит Будил. – Это ведь ты расследовал то убийство чести на Королевском Мысе двадцать лет назад? Ясмин Фоукара, так ведь звали жертву?

– Н-да, – соглашаюсь я, разглядывая одну из своих сандалий.

Пряжка отвалилась с места, растянутый носок съехал вниз и повис вокруг щиколотки. Я мысленно напоминаю себе, что нужно купить новые сандалии.

– С нами связалось местное отделение полиции. В море, в окрестностях Королевского Мыса, было обнаружено тело. Оно было завернуто в ковер и, очевидно, долгое время пробыло в воде.

– Я слушаю.

И я в самом деле это делаю, то есть слушаю. Но при этом продолжаю разглядывать сандалию. Необъяснимо, каким образом они так быстро выходят из строя, я ведь купил новую пару меньше года назад, а пользуюсь ими только здесь, в здании Полицейского управления.

– Коллеги с территории попросили нас о помощи – они не обладают ресурсами для самостоятельного расследования дела. Я хочу, чтобы вы двое этим занялись.

Я поднимаю глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.

– Они считают, это может быть она, – поясняет Будил. – Ясмин Фоукара.

– Вот ведь черт, – помимо воли говорю я, чувствуя, что кровь отхлынула от лица. Сердце ускоряет ритм, и на меня накатывает волна воспоминаний.

Та зима. Та поганая зима, когда все пошло прахом.

Долгие годы я изо всех сил старался не думать о том, что тогда произошло, о том, сколько жизней разбилось – включая мою собственную. В то же время я не могу не признать – перспектива поставить точку в том расследовании представляется мне заманчивой. Мария Фоукара сможет похоронить падчерицу – несмотря на то, что это будет для нее слабым утешением, но все же лучше, чем ничего.

Спросите меня, уж я-то знаю.

– Каким образом было обнаружено тело? – спрашиваю я.

– Тело обнаружил спортсмен-ныряльщик, – поясняет Будил.

– В это время года? – удивляется Манфред, потирая колено ладонью.

Я отворачиваюсь.

За окном ноябрь, и ветер играет с сухими листьями в парке. Одинокий собачник, поеживаясь от холода, свернув на Флеминггатан, исчезает из вида.

– Да, – подтверждает Будил. – И не проси меня объяснить, почему. Они вышли в море и совершали погружения – искали мусор. Предполагаю, что на них были защитные костюмы.

– Мусор?

Манфред, похоже, искренне недоумевает, как будто никогда прежде не слышал, что дно Балтийского моря медленно, но верно превращается в гигантскую помойку.

– Очевидно, это модная тенденция, – говорит Будил. – Они собирают мусор с морского дна, чтобы… – Будил колеблется. – Черт побери, я не имею понятия, зачем они этим занимаются, – фыркает она. – Хотят спасти мир, как и все прочие идеалисты. Я ознакомилась с отчетом и переслала его вам. Но там нет ничего интересного. Езжайте туда и пообщайтесь с судебным медиком, посмотрим, что из этого выйдет.

– Спесивая сучка, – бормочет себе под нос Манфред, когда мы покидаем кабинет Будил.

– Хм, – соглашаюсь я.

– Я тебя не понимаю. Уму непостижимо, зачем ты это делаешь.

– Делаю что?

Манфред тянет руку за дорогим пальто и портфелем, который выглядит так, будто стоит больше его месячной зарплаты.

– Провоцируешь ее, – ворчит он.

– Ты серьезно?

Он бросает на меня странный взгляд, одергивая пиджак, который ему тесноват в талии, и заправляет шелковый розовый носовой платок поглубже в нагрудный карман. Затем Манфред надевает пальто, выравнивает борта и бросает взгляд в зеркало.

Я скидываю сандалии, натягиваю ботинки и надеваю стеганую куртку. Она давно не стирана, а из прорехи в одном из рукавов торчит пух, готовясь улететь с осенним ветром, чтобы потом закружиться с опадающей листвой в ее последнем танце и опуститься на раскисшую землю.

– Идем? – поторапливаю я Манфреда легким пинком. Тот все еще стоит, уставившись в зеркало.

В машине Манфред спрашивает:

– Ее так и не нашли, эту Ясмин Фоукара?

– Нет.

– И отца не осудили?

– Его освободили, но он был виновен. Его нашли мертвым в лесу на Королевском Мысе на следующий вечер после освобождения. – После небольшой паузы я поясняю: – Это была Мария, его жена. Она нашла его.

В тот вечер сигнал тревоги мы получили в самом начале девятого – я как раз собирался отведать заказанную пиццу, как в коридоре раздался звук шагов Анн-Бритт – я знал, как стучат ее ортопедические туфли. В следующий миг в комнату ворвалась она, одной рукой придерживая массивную грудь. Круглые щеки ее горели от возбуждения, голос звучал пронзительно.

– Скорее, – выдохнула она. – Кто-то размозжил голову Самиру Фоукара.

Не помню точно, что я тогда подумал, но определенно новость была неожиданной. И в то же время я не сильно удивился, ведь на тот момент Самир Фоукара был самым ненавидимым человеком в Швеции.

Я некоторое время провел на больничном, но, разумеется, следил за ходом дела из дома – и посредством медиа, и благодаря коллегам.

– Наверное, нам следовало обеспечить ему защиту, – сказал я, когда мы сели в машину. – Ему ведь угрожали.

Анн-Бритт громко фыркнула.

– Мы не можем расходовать ресурсы на охрану каждого выпущенного на волю подонка. К тому же мы с тобой оба знаем, что он лишил жизни свою собственную дочь. Если тебе интересно мое мнение – он получил по заслугам.

Приехав в усадьбу Кунгсудд, мы поздоровались с вышедшей к нам навстречу коллегой в форме. Молодая женщина показалась мне смутно знакомой. Я решил, что сталкивался с ней во время расследования гибели Ясмин несколькими месяцами ранее.

– Он лежит в лесу, недалеко отсюда, – сказала она. – Я вас провожу.

В тот вечер было темно и ветрено, почти штормило. Верхушки деревьев пригибались к земле, и пока мы пробирались сквозь заросли на опушке леса, ветки нещадно хлестали меня по лицу.

Анн-Бритт согнулась пополам, а руки засунула поглубже в карманы пальто.

Метров через двадцать мы вышли на узкую тропинку, прошли по ней вперед еще метров пятьдесят и уже тогда слева от нее увидели пятна света от карманных фонариков, ощупывавшие стволы деревьев.

Перед нами предстала поляна, сплошь покрытая спутанной прошлогодней травой и низким кустарником. Тут и там из земли торчали валуны, вокруг них и вокруг деревьев еще лежали белые кольца снега.

Посреди поляны, в луче закрепленного на штативе прожектора, на спине лежал Самир Фоукара. Одет он был в парку и джинсы. Руки лежали вдоль тела, а голова покоилась в луже крови. Одного кроссовка недоставало, как и носка. Над телом склонились двое техников в белых комбинезонах.