Эндрю Пайпер - Проклятые
– Я все рассказала об этом полиции, – сказала она. – Мы все дали показания.
– Я просто пытаюсь выяснить, не пропустили ли они чего-нибудь. Потому что мне кажется, что Эш хочет, чтобы я выяснил, что с нею случилось. Почему начался пожар.
– Она этого хочет?
– Да. Понимаю, звучит как полный бред…
– Это точно.
– И все-таки я спрашиваю тебя…
– Почему?
– Потому что ты знала Эшли. И я надеюсь, если мне удастся найти ответ, она оставит мою семью в покое.
– Как это?
– Она пыталась уничтожить их. И будет пытаться снова, пока я не помогу ей.
Вайнона посмотрела по сторонам. На лице у нее отразилось сожаление и появилась такая болезненная гримаса, словно она держала руку над открытым пламенем.
– В ту пору говорили, что тот, кто убил твою сестру, возможно, убил также Мэг, – наконец сказала она.
– Есть идея, кто бы это мог быть?
– Кто мог привести двух девчонок в пустой дом в центре Детройта? Дэнни, ты охренел! Это знаешь сколько народу! Почему бы тебе не взять сразу телефонную книгу?
Она явно блефовала. Я не специалист в таких делах, но даже я заметил, что она старается не смотреть мне в глаза.
– А что, если это сошло с рук не просто какому-то там незнакомцу? – сказал я. – Что, если это был кто-то отсюда, из Ройял-Оук? Кто-нибудь, кто знал их?
Она раздраженно причмокнула, размыкая свои тонкие губы.
– Знаешь, что я думаю? – Ее лицо покрылось румянцем. – Думаю, тебе следует оставить это дерьмо и не ворошить его. Все уже случилось.
– Не могу, Вайнона.
– Это потому, что есть люди, которые думают, что ты медиум или что-то в этом роде? Ты – Господь в Царствии Небесном, да?
– Я не медиум… И Царствие Небесное – это не то место, куда попала Эш.
Вайнона, казалось, прислушивалась к шуму, доносившемуся из дома, словно пытаясь различить чей-то определенный голос среди какофонии, которую создавали звуковые эффекты в рекламных роликах, мультики и закадровый смех, сопровождавший какой-то сериал.
– Я не могу говорить с тобой, – сказала она наконец. – Сочувствую тому, что с тобой сейчас происходит, но… То, что случилось когда-то – и не важно, что именно я видела, – так вот, я об этом не разговариваю.
Казалось, теперь она сердито повернется и пойдет прочь. Но только так и могли найти свое выражение чувства, которые она сейчас испытывала: беспокойство, сочувствие, симпатия, и даже любовь, и все что угодно еще – все они смешались в этом деланом раздражении.
– Может, в жизни у меня не все сложилось так, как я надеялась, – продолжала она, – но есть одна важная штука: я все еще жива. И буду продолжать в том же духе. Ради моих мальчиков. А снова начинать разговор о твоей сестре…
Я перебил ее.
– А как Мишель или Лайза? Знаешь, где они сейчас живут?
– Мишель умерла. Про Лайзу не знаю…
– А что случилось с Мишель?
– Она пробовала говорить о твоей сестре, вот что с нею случилось! Несколько раз звонила мне, напоминала о ней, хотела понять, что случилось, совсем как ты. Потом ее мать позвонила, чтобы сказать, что она покончила с собой. И знаешь что? Я ничуть не удивилась.
– А Лайза?
– Последний раз я слышала, что она уехала куда-то на Запад, в Сиэтл, или Портленд, или что-то в этом роде. Вроде занимается фотографией…
Вайнона как-то скривила рот, и это могло означать все, что угодно, даже улыбку. Довольно неприятную, надо сказать.
– Тебе надо как-нибудь взглянуть на ее работы, – сказала она. – Бьюсь об заклад, тебе они покажутся интересными.
Она стала пятиться назад, словно боясь повернуться ко мне спиной и будто опасаясь, что я на нее брошусь.
– Как ты думаешь, почему она тогда захотела поехать с вами? – спросил я. – Что она хотела, чтобы ты увидела?
– Прощай, Дэнни.
– Но у тебя есть какие-то мысли насчет всего этого, да? Есть что-то, о чем ты знала, но не сказала полиции!
– Ты должен уйти. Просто…
– Пожалуйста!
Дверь захлопнулась.
Я спустился по дорожке и вышел на тротуар. На другой стороне улицы возле нашего старого дома царила какая-то суматоха, там что-то случилось.
Карапузы, которые прежде играли неподалеку, теперь вопили. Но это был не обычный детский плач, дети так не плачут из-за поцарапанной коленки или отобранной игрушки, нет. Совершенно отчетливо они кричали от ужаса.
Их мамаша выскочила из дверного проема и тоже почти завизжала.
– Что случилось, о боже! Что случилось?
Я не мог ничего увидеть за изгородью, но, очевидно один или два ребенка показали на что-то в дальнем конце двора, потому что именно туда посмотрела их мать. И увидела качели, взлетающие невообразимо высоко, значительно выше, чем могли толкнуть их маленькие детишки. Они раскачивались взад-вперед, не снижаясь и не падая, и распространяли в застывшем воздухе аромат тонких духов и гнилого мяса.
Глава 26
Я не был на кладбище Вудлон с тех пор, как похоронил отца. Зная то, что мне теперь стало известно о нашем местопребывании после смерти, я никогда не видел смысла в том, чтобы оставлять на могильных камнях букеты или разговаривать с могильной землей. Там просто упокоятся тела, а достаточно скоро и тел там никаких не будет. Душа – или как вам захочется называть часть того, что не может быть захоронено, – не слишком долго задерживается у этих мест. Да и зачем? Для мертвых здесь нет ничего, кроме мертвецов.
И все-таки даже на этих относительно заброшенных участках, среди покосившихся склепов и могильных плит, где уже давно никто не скашивал затянувшую их траву, еще лежали оставленные там цветы, ленты, плюшевые игрушки и флажки. Живые, по каким-то своим причинам, старались выразить таким образом свою любовь, верность, сожаление о прошлом.
Отцовский памятник выглядел лучше двух других. Забавно, но сейчас их памятники оставались такими, что напоминали их тогдашних: высокий, подтянутый папа, загадочная Эш (ЭШЛИ ОРЧАРД 1973–1989) и мама с пословицей, которую она выбрала из какой-то книги в качестве эпитафии, когда они резервировали этот участок:
За деяния этой жизни воздастся в будущей.
Когда наступило ПОСЛЕ, телевизионщики попросили меня прийти сюда, чтобы снять стоящим у ее памятника и задумчиво глядящим в камеру, пока закадровый голос будет рассказывать, что это та самая могила, в которой миссис Орчард была похоронена с часами ее отца. И эти самые часы ее сын получил в загробной жизни и носит до сих пор уже в этой. Затем они наведут объектив на «Омегу» на моем запястье. «Это будет трогательно и впечатляюще», – пообещал продюсер, пытаясь уговорить меня принять участие во всем этом. Я отказался. Мне не хотелось никого впечатлять, по крайней мере публично. И я уже был достаточно впечатлен и напуган.
Теперь же, стоя в одиночестве на ровном поле, заставленном камнями, я поднес часы к глазам. О чем еще они говорят, кроме времени? Может, о том, что существует еще нечто, что наступает после того, как наше время здесь завершится? Деяния этой жизни… А еще они говорят, что моя мама любила меня. Любила и хотела защитить меня, но у нее не хватило сил.
Нет, я бы не хотел для себя такого конца. Мне не хочется отправлять послания из ниоткуда. Я хочу помочь своей семье здесь!
И для этого мне придется сказать Эшли, по чьей вине она оказалась в земле, у меня под ногами.
Я вернулся в отель и открыл ноутбук. Первое, что я обнаружил, это то, что у Лайзы Гудэйл есть свой профессиональный веб-сайт. А на эффектной яркой странице – автопортрет самой Лайзы. Игривые черты, свойственные ей в юности, теперь стали жестче, скорбные морщинки у носа еще сильнее подчеркивались ярким светом фотовспышки, и казалось, что она старается увернуться от камеры, хотя смотрит прямо в нее.
Во всем остальном ее сайт представлял собой симпатичную экспозицию ее работ, собранных по разным темам: «Свадьбы», «Портрет», «Групповые фото». Вполне хорошо. Сдержанно и со вкусом, с выраженным уклоном в черно-белую фотографию. Но, кликнув на альбом «Искусство», я обнаружил картинки, от которых у меня перехватило дыхание.
На всех фото, которые она тут поместила, повторялся один и тот же образ. Модель, светловолосая девушка лет шестнадцати с голубыми глазами, в которых отражалось раскаленное зарево, несмотря на черно-белую экспозицию, враждебную и холодную. Девушку, независимо от окружения, озаряла некая аура, впрочем, придававшая ей вид далеко не ангельский, это был свет чего-то такого, что могло испепелить, если подойти слишком близко. Вот она смотрит в камеру с задней площадки автобуса. Сидит на крыше легкового автомобиля, и ее ноги свисают над водительской дверью. Смеется перед зеркалами в ванной комнате, установленными так, что тысячи ее отражений повторяются в них, полностью заполняя стекло.
Лайза назвала серию «ПОСЛЕ».
Еще кое-что мне удалось разыскать на новостных сайтах.
