Йоаким Зандер - Пловец
– Подогреть интерес… – перебила Габриэлла. – Ты хочешь сказать, что это отличная возможность для пиара нашей конторы, не так ли? Но ведь это мой друг. И более того, он невиновен. Разве не это самое главное?
Виман покачал головой и улыбнулся. От улыбки тонкие губы некрасиво растянулись.
– Габриэлла, я ценю твой – как это назвать – идеализм? Преданность?
Он так произнес эти слова, словно их смысл был ему совершенно непонятен.
– Есть много дел, Габриэлла. Есть дела, которые мы должны выиграть, чтобы все знали наше имя. Есть дела, в которых достаточно просто участвовать. Иногда даже нужно проиграть. Или дела, где нет победителей и проигравших, и это нам на руку. Ты называешь это пиар-возможностью. Может, и так. Адвокатская работа – это такой же бизнес, как и все остальные. А если тебе нужна справедливость, то тебе будет комфортнее с кофтами в районном суде.
Габриэлла сделала глубокий вдох. Вот и ее имя упомянули в связи с кофтами. Это не предвещало ничего хорошего.
– Кроме того, это не только отличная возможность для пиара нашей конторы. Это отличная возможность и для тебя тоже. Этот процесс может стать решающим для твоей карьеры. Именно в такие моменты становятся звездами. И заодно ты поможешь другу. Это выгодно всем. Win/win situation[16]. Все в выигрыше.
Габриэлле нечего было на это сказать. Виман официально разрешал ей стать адвокатом Махмуда. Не важно, что делал он это только из желания разрекламировать свою контору. Все равно это будет выгодно всем. Win/win.
Но все равно его леденящий душу монолог оставил у нее неприятные эмоции.
– План хороший, – сказала она. – Если он, конечно, свяжется со мной.
– Конечно, свяжется. Держи меня в курсе. Я буду вас курировать. Скажи, если понадобится потайное место, чтобы его спрятать. Или если захочешь передать свои дела коллегам, чтобы освободить время для этого процесса. Они будут только рады подзаработать.
Габриэлла кивнула, подумав, что скоро коллеги будут думать о ней еще хуже, чем раньше. Если это вообще возможно.
20 декабря 2013 года
Париж, Франция
Скоростной поезд Брюссель – Париж бесшумно подкатился к перрону самого загруженного железнодорожного вокзала Европы Гаре дю Норд. Выглянув в окно, Клара увидела высокую крышу в стиле ар-нуво и повернулась к спящему Махмуду. Клара высвободила свою руку из его, прервав неожиданную интимность, возникшую между ними в поезде.
Махмуд дернулся и проснулся.
– Приехали? – спросил он, выглядывая в окно на заполненный людьми перрон.
Сон пошел ему на пользу. Он выглядел бодрее.
– Да. Теперь проверим твою догадку.
– Снаружи полицейские. Ты говорила, что обычно их нет.
– Всех подряд они в любом случае не проверяют. У них нет на это права. Проверять документы можно, только когда для этого есть конкретные основания. Это записано в Шенгенском соглашении.
– Это ты у нас эксперт по вопросам Евросоюза, – пожал плечами Махмуд. – Надеюсь, ты права. А то у нас будут неприятности.
– Потому что тебя разыскивают по подозрению в убийстве? – спросила Клара.
Она моргнула и невинно улыбнулась Махмуду.
– Прекрати это повторять. Честно говоря, это совсем не смешно.
Клара нервно хихикнула. Ситуация была слишком абсурдной, чтобы воспринимать ее серьезно.
Они встали и влились в поток пассажиров в проходе. Клара почувствовала прилив адреналина. Им удалось попасть в Париж. Тут редко проверяют паспорта. Она была здесь раз десять, и ни разу никто не спросил у нее паспорт. Мы живем в глобальном мире. Многие ежедневно ездят из Парижа в Брюссель и обратно. Но Клара ни разу не путешествовала в компании человека, которого разыскивает полиция.
По лицу Махмуда видно было, что он нервничает. Мышцы напряжены, челюсти словно перемалывают невидимую жевательную резинку.
Они вышли из вагона и вместе с толпой пошли к выходу. Клара старалась не смотреть на полицейских, наблюдавших за пассажирами. Непохоже было, чтобы они высматривали кого-то особенного, скорее просто следили за порядком.
Они почти дошли до эскалатора, когда Клара услышал за спиной топот шагов и крики:
– Месье! Месье! Arrêtez! Стойте!
Кларе показалось, что у нее сердце вылетело из груди и шлепнулось ей под ноги. В панике она посмотрела на Махмуда. Он тоже смотрел на нее. Взгляд у него был полон твердой решимости. Этот взгляд ее напугал. Махмуд медленно обернулся.
Но звали не Махмуда. Это проводник бежал за другим пассажиром, чтобы вручить ему забытую в поезде сумку. Но Клара даже не могла вздохнуть от облегчения. Ее словно парализовало страхом.
Махмуд, напротив, тут же начал действовать. Взяв Клару под руку, он буквально потащил ее к турникетам и дальше в помещение вокзала.
– Делай, что я скажу. И не оборачивайся. Нас преследуют.
Май 2003 – декабрь 2010 года
Северная Вирджиния, США
– Неужели вот так все и закончится?
Десятичасовой перелет. Пара недель отпуска. Похлопыванье по плечу. Пустой серый письменный стол под беспощадным светом лампы в сером офисном помещении.
– Мы потом подберем тебе кабинет, – говорит Сьюзен, отводя взгляд.
Но дни идут, а комната и мои обязанности остаются прежними.
Участливые взгляды, перешептывания у кофемашины. Они меня не знают. Все они намного моложе. Но слухи распространяются быстро.
Я тот самый старый агент, которого послали домой, потому что он больше был не в состоянии принимать трудные решения, которых требует война. Слабак, которому не место в Афганистане. Это меня не удивляет. Все мы шпионы. Все мы умеем вычленять правду из слухов и сплетен, реплик, вырванных из контекста.
Я не знаю никого, кроме тех, кто продвинулся по карьерной лестнице. Тех, кто принял условия игры и научился подстраиваться под новое начальство. Тех, кому всегда было комфортнее в своих таунхаусах, а не в открытом поле. Тех, чьей целью с самого начала были завтраки с президентскими советниками и ужины с послами. Но эти люди никогда меня не интересовали. Ни тогда, ни сейчас. И все равно они считали своим долгом пройти мимо моего чистого без единой бумажки стола и поздороваться, отводя взгляд. Барабаня пальцами по пустому пластиковому ящику для документов, они говорят:
– Твой экспертный опыт бесценен, – и мысленно прикидывают, когда меня можно будет безболезненно отправить на пенсию.
Кто-то рекомендует мне знакомого из частного предприятия в Ираке. Сегодня все предприятия частные. Субподрядчики. Работающие по контракту. И получающие за это огромные деньги.
– Твой опыт там пригодится.
Но я не могу им написать. Все, что я могу, это подняться после двенадцати часов комы, вызванной виски и таблетками. Да и то с трудом. Я даже не хожу в бассейн. Может, я забыл, как плавают. Одному богу известно, как сильно я старался забыть все остальное.
Мне больше не снятся сны. Даже кошмары меня не мучают, как прежде. Кошмары, после которых я просыпался в холодном поту на голом матрасе – белье оказывалось на полу – и хватался за грудь в поисках воображаемых пулевых отверстий, сломанных костей… Я даже скучаю по кошмарам.
Если мне и снятся сны, то о горах. Бесконечные поездки по горным дорогам в искаженной цветовой палитре – бледно-голубое небо, белые снежные шапки гор, дороги, которые никуда не ведут. Я просыпаюсь и жалею, что я не там, что я не еду по этой бесконечной дороге все дальше и дальше. Так проходят дни, ночи. Бесконечные мгновения становятся неделями, потом годами. Монотонный шум с шоссе преследует меня, как насморк.
Когда Абу-Грэйб появляется в газетах, мне неожиданно дают кабинет. Без объяснений. То ли в знак прощения. То ли в качестве взятки. А может, они и сами не знают. Впрочем, это вряд ли. Они всегда знали, что со мной делать. Может, теперь я снова им понадобился.
Страна меняет президента. Как следствие, происходят перестановки и в нашей организации. Все становится на свои места. Многое меняется. Безумие наконец поднимается облачком пара и улетает, оставляя нас на прежних позициях. Снова нам говорят, что действовать нужно рационально, что политика должна быть реалистичной. Что наша задача – направлять, а не указывать путь. И мы читаем в «Вашингтон пост» о том, что мы создали. Об альтернативной частной, направленной на коммерческую выгоду военной машине. О бесконечных поставщиках. Правда шокирует даже тех из нас, кто был в курсе происходящего.
Я заставляю себя ходить в бассейн. Медленно учусь плавать. Метр за метром, пока не перестаю считать, пока руки не начинают болеть и трястись так, что невозможно удержать пульт от плазменного телевизора в моей квартире, обставленной как дешевый отель.
