Уильям Каглин - Доказательство умысла (в сокращении)
— Итак, в коридоре находился мужчина, — сказала она.
— Верно. Я повернул с лестницы в коридор наверху и увидел его. По-моему, я замер на месте. — Он задумчиво нахмурился. — Хотя нет, нырнул за угол. Потом услышал, как он бежит по коридору. Потом какой-то удар. Словно стекло разбилось. Я побежал за ним следом. Но его уже не было. Я выглянул в разбитое окно спальни и увидел… мужскую фигуру. Человек бежал к дороге. Тут я начал громко звать жену по имени. Она не отвечала, и я побежал в спальню. А там…
Голос Майлза внезапно прервался, он закрыл лицо руками и заплакал. Я уже с сомнением относился к каждому его слову, однако сейчас его горе показалось мне вполне убедительным.
Когда он немного пришел в себя, Денкерберг спросила:
— Этот мужчина, как он выглядел?
— Я и хотел бы сказать вам это. Но было темно.
— У него было оружие?
— Не знаю.
Денкерберг записала в блокнот несколько слов, потом снова подняла взгляд на Майлза:
— А у вас?
Майлз немного замешкался, но в конце концов сказал:
— Нет.
— Вы сидите в комнате, увешанной от пола до потолка оружием. Слышите какой-то шум, думаете, что в дом мог забраться посторонний человек, и тем не менее оружия вы с собой не берете?
Поскучнев, Майлз посмотрел на Денкерберг:
— Как я уже говорил, мне надо было убедиться, что с моей женой все в порядке.
Денкерберг кивнула, потом указала шариковой ручкой на пустующие крюки на стене:
— Что там обычно висит? — Она подошла к крюкам, вгляделась в табличку рядом с ними. — Тут значится, что это «боккин».
— Слово произносится как «БО-кен», не «боккин», — Майлз со значительным видом поправил ее. — Так назывался у японских бойцов деревянный меч. Этот был сделан из габонского черного дерева.
— Как он выглядит?
— Похож на черную палку. Немного искривленную, отдаленно напоминающую меч самурая.
— И куда он подевался?
Майлз пожал плечами:
— Да вроде бы пропал куда-то некоторое время назад.
— Вы никому его не отдавали? Не теряли? Не ломали?
Майлз неуверенно смотрел на пустые крюки:
— Не знаю. Уследить за всем этим — штука сложная.
— Вы держите дверь постоянно запертой, чтобы защитить вашу ценную коллекцию. Как же вы могли его потерять?
Наступило долгое молчание.
Майлз нахмурился:
— Ладно, если хотите знать, мне кажется, что вчера он еще был на месте. Как раз перед тем, как послышался шум, я уходил в туалет. Тот человек мог проникнуть сюда и взять меч, пока меня не было.
Денкерберг снова записала что-то, затем взглянула на Майлза:
— Мой опыт говорит мне, что воры охотятся за четырьмя вещами. В порядке убывания: деньги, оружие, драгоценности, электроника.
Майлз стиснул челюсти:
— И что?
Денкерберг не отрывала от него взгляда:
— Представьте, что вы вор. Вы влезли в дом через окно. Вы входите в комнату. За что первое вы ухватились бы?
Майлз молчал.
Детектив указала на прекрасной работы двустволку, висевшую над письменным столом Майлза:
— Я, конечно, не воровка. И тем не менее вот эта вещь сразу привлекла бы мое внимание, мистер Дэйн. Расскажите мне о ней.
— Это «перде», английский, сделанный на заказ дробовик двадцатого калибра.
Денкерберг подошла поближе к ружью:
— Да, вещь красивая. И какая детальная гравировка охотничьей сцены на прикладе! — Она наклонилась к ружью. — Похоже, тут еще и золотая инкрустация. Сколько может стоить такое ружье?
— Семьдесят-восемьдесят тысяч, — негромко ответил Майлз.
— Неплохо! — Денкерберг повернулась к нему. — Ну хорошо, попробуем еще раз. Представьте, что вы вор, который действует впопыхах. Вы входите в эту комнату. За что вы ухватитесь — за стоящее восемьдесят тысяч долларов ружье с золотой инкрустацией? Или за черную палку?
Майлз пожал плечами:
— Послушайте, начнем с того, что преступник пробрался сюда в три часа ночи, пока я сидел в сортире. В такое время он, естественно, думал, что все уже спят, — пока не услышал, как я спускаю воду. И тогда он просто схватил первое, что подвернулось под руку, и дал деру.
— Хм, — скептически сощурилась Денкерберг.
Она ему не поверила. Я, пожалуй, тоже.
— Ну хорошо, мистер Дэйн, я понимаю, это неприятно, и все-таки не могли бы вы рассказать о том, как обнаружили свою жену?
Майлз обмяк, отвалившись на подушки.
— Не знаю, — помолчав, ответил он. — Я едва устоял на ногах.
— Вы прикасались к ней? Пытались обнаружить признаки жизни?
Глаза Майлза расширились:
— Обнаружить признаки жизни! Да она была мертвее мертвого. Я не мог к ней прикоснуться!
Денкерберг кивнула, опять записала что-то.
— И последний вопрос, мистер Дэйн. Сколько прошло времени между тем, как вы обнаружили жену, и тем, как позвонили мистеру Слоуну?
— Десять минут? Пять? Две?
— И здесь он появился…
— Спустя минут двадцать.
— А полиция…
— Через десять минут после него. Около четырех.
— То есть со времени смерти и до нашего приезда сюда прошло меньше сорока пяти минут?
Майлз Дэйн с мгновение глядел на нее, потом отвел взгляд в сторону.
— Может, и дольше, — неуверенно ответил он. — Может, и дольше.
Глава 2
Я человек пьющий. Правда, к бутылке я уже семь лет как не притрагиваюсь, однако кто был пьяницей, пьяницей и останется. И увы, моей дочери Лайзе передался тот же недуг.
Лайза сообразила, что стала алкоголичкой, раньше, чем я, если говорить о возрасте. Она четыре года проходила курс лечения. И казалось бы, выбралась из ямы.
Но повторяю, пьянице выбраться из ямы не удается никогда.
Лайза позвонила мне из Нью-Йорка в два часа той самой ночи, за полтора часа до Майлза. По ухавшей музыке и громким голосам я понял: она в баре. А по ее сбивчивой речи и слезливому настроению — она снова взялась за старое.
Лайза сказала мне, что ушла из юридической школы. Она училась на последнем курсе Колумбийского университета — дьявольски глупо было бросать то, на что угрохано столько времени и сил. К тому же она считалась одной из лучших студенток. Ее специальностью был «обзор судебной практики», и Лайза уже подрабатывала в крупной уолл-стритской фирме. И вот — нате вам.
Разумеется, я исполнил отцовский долг — велел ей пойти домой, выспаться, а завтра с утра пораньше идти в университет, взяться за учебу и забыть о совершенной ею глупости.
— Нет, пап, — застенала она. — Ты не понял. Я уже месяц как не хожу на занятия. Все кончено. Меня отчислили.
Тут стоит рассказать об истории наших отношений. Первая моя жена, мать Лайзы, ушла от меня, когда дочери было три года. Оба мы к тому времени крепко пили и расстались далеко не по-дружески. После того как мать Лайзы перебралась в Калифорнию, я почти не виделся с дочерью — до тех пор, пока она не окончила школу. Я знаю, что это моя ошибка, но так уж получилось.
В последние несколько лет Лайза вернулась в мою жизнь — после школы проработала одно лето у меня в фирме, приезжала ко мне на каникулы и так далее. Однако во многих отношениях мы так и остались почти чужими людьми.
Что и говорить, все родители возлагают на своих детей большие надежды. Моя дочь была привлекательна, умна, целеустремленна. Мне хотелось верить, что мое дурное поведение не искалечило ей жизнь, что, хоть я и оказался плохим отцом, Лайзу ожидает сказочное будущее.
Так что этот телефонный звонок я воспринял как удар. Я ощутил себя никчемным, ничтожным человеком, которому ничего не удалось сделать в жизни.
— И все-таки, милая, — сказал я, — ведь это же последний год. Под конец все становится легче. Ты просто возьмись за дело и…
На другом конце линии раздалось какое-то невнятное бормотание. А потом Лайза сказала:
— Я надеялась, что ты поймешь, пап. Надеялась, что благословишь меня.
— Благословлю? — сердито спросил я. — На что? Благословляю тебя, дитя мое, на жизнь неудачницы? Благословляю на пьянство и безделье?
Долгая пауза.
— Ладно, к черту, — решительно произнесла она. — Я даже не знаю, зачем позвонила тебе. Как будто ты когда-нибудь был мне отцом.
Снова какие-то невнятные звуки. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял: Лайза просто-напросто выпустила трубку из рук и ушла, оставив ее болтаться на проводе.
«Как будто ты когда-нибудь был мне отцом». Мою грудь наполняла безымянная, глухая тоска. О чем я тосковал, не знаю. Знаю только: я причинил своему ребенку немало вреда и теперь должен исправлять положение.
Наверное, мне следовало прямо с утра отправиться на работу и заняться делом Майлза Дэйна. Но думать о Дэйне я все равно не мог и потому уже в десять утра сидел в самолете, который летел в Нью-Йорк.
В манхэттенской квартире Лайзы я никогда не бывал, но адрес ее знал. Добравшись автобусом от аэропорта Ла-Гуардиа до Манхэттена, я подошел к зарешеченной двери, за которой притаился убогий вестибюль многоквартирного дома, и нажал на звонок. В динамике послышался раздраженный женский голос:
