Питер Харрис - Красная змея
— Раввин Иаков сообщил, что вы желаете меня видеть. Почтение, которое я к нему питаю, заставляет меня принять вас в неурочный час. Говорите, что вам нужно, да побыстрее. Времени у меня немного.
Брат Бернар решил удержаться от резкостей, хотя и не понимал, что себе возомнил этот мозгляк, отчего такой тон.
— Я не желал вас обеспокоить, почтеннейший Исмаил, однако завтра вы уедете.
— С восходом солнца. Мне уже надо бы ложиться спать!
— Я буду очень краток.
Торговец покосился на юного ученика раввина.
— Этот парень обязан присутствовать при разговоре?
Ученик Иакова залился краской и поспешил удалиться.
Он попрощался уже на ходу.
— Итак, к делу! — повторил купец.
— Мне сказали, что вы приехали из Иерусалима.
— Верно.
Этот человек говорил отрывистыми фразами. Было очевидно, что в столь поздний час ему не до гостей, особенно если речь идет о монахе-христианине.
— Раввин сказал мне, что к вам попали кое-какие рукописи.
— Ага, значит, вот в чем дело! — На лице купца нарисовалось некое подобие улыбки. — Что именно вас интересует?
— Мне хотелось бы их посмотреть. Быть может, я пожелал бы что-нибудь приобрести.
Брат Бернар увидел, что его собеседник колеблется. Хитрый торговец почуял возможность выгодной сделки.
— Речь идет об очень древних документах.
— Нет необходимости их расхваливать. Раввин мне уже обо всем рассказал.
— Рукописи, которые находятся у меня, написаны по-гречески.
— Этот язык мне знаком.
Купец понимающе закивал и предложил монаху сесть. Его отношение к ночному гостю переменилось.
— Сколько вы готовы заплатить?
— Это зависит от того, что вы мне покажете.
— Вы действительно готовы что-то купить или явились полюбопытствовать?
— Смотря по тому, что вы мне покажете, — не уступал брат Бернар. — Сейчас я могу вас только заверить в том, что у меня есть свой интерес. Мне самому не доставляет удовольствия в такой час находиться за пределами монастыря.
— Все верно. У меня есть ценные древние пергаменты, однако, прежде чем их представить, я хочу увидеть блеск вашего золота.
Для цистерцианца это прозвучало как гром среди ясного неба. Кошелек его, как часто случалось, был пуст. Монах не предвидел подобного развития событий, отправляясь к Иакову Таму.
— Мне жаль, только денег я с собой не взял. Все случилось так внезапно! Но заверяю вас, в том случае, если…
Бернар не успел договорить.
— Габриэль! — позвал торговец. — Габриэль, иди сюда и проводи монаха! Он уже уходит!
Брат Бернар непроизвольным движением поднес руку к груди и неожиданно для себя нащупал под складками толстой рясы цепь, висевшую у него на шее. Это сокровище принадлежало его матери. Отец Бернара передал цепь сыну вскоре после смерти жены. Несмотря на горечь расставания с единственным предметом, хранившим память о матушке, цистерцианец не колебался ни секунды.
— Нет-нет, подождите!
Он вытащил цепь из-под рясы и провернул ее в поисках застежки. Это была великолепная вещь, отменной выделки, с тяжелыми звеньями. Бернар взвесил ее на ладони и передал торговцу, который обследовал драгоценность, не произнеся ни слова.
— Этого хватит?
— Скажем так, хватит для того, чтобы вас не выпроводили за дверь.
— Звали? — выглянул из-за двери прислужник.
— Принеси-ка маленький сундучок, который стоит рядом с моей тележкой.
Прислужник сильно удивился. Он ясно слышал, что ему было велено выставить монаха на улицу.
— Не нужно провожать его до дверей?
— Делай, что сказано, и не пререкайся!
— Маленький сундучок?
— Да, и поживее!
Ожидание протекло в недобром молчании. Исмаил продолжал изучать цепь. По его прикидкам выходило, что он держал в руках не меньше фунта золота.
Сундучок был обит кожей. Слуга поставил его на стол и удалился. Тогда еврей извлек оттуда целый ворох старых пожелтевших пергаментов и разбросал их по столу.
— Вот то, что вы ищете!
— Можно добавить света?
Торговец поудобнее расположил на столе лампу. Под его внимательным наблюдением брат Бернар принялся одну за другой изучать рукописи. Тексты были совершенно разными, объединяло их лишь то, что все они были написаны по-гречески.
Монах не желал разжигать аппетиты торговца, поэтому старался вести себя как можно более сдержанно. Он прочел самые первые строки последней рукописи и принялся изучать ее подробнее, лист за листом. Ему едва удавалось сдерживать возбуждение. Бернар просто не мог понять, почему старый раввин не оставил у себя пергамент, который он теперь держал в руках.
Торговец пытался уловить мысли монаха. Он следил за каждым его жестом.
— Ну что?
— Это на самом деле весьма древние записи, однако их содержание не представляет большого интереса.
Иудей ухватился за золотую цепь, как будто она ускользала из его рук.
— Я вижу, язык у вас хорошо подвешен.
Цистерцианец положил руки на стол, чтобы скрыть мелкую дрожь. Только презрение Иакова Тама к текстам, написанным не по-еврейски, могло объяснить его невнимание к этой рукописи, состоявшей из шести листов пергамента, подшитых в тетрадочку.
Усилием воли монах заставил себя говорить спокойно:
— Не могли бы вы вернуть мне цепь?
Пальцы Исмаила снова сжались.
— Разве рукописи вас не заинтересовали?
Бернар небрежно ответил:
— Я же сказал, что их древность внушает почтение, однако по содержанию они скудны. Теперь мне понятно, почему раввин Иаков не проявил к ним интереса.
— Они написаны не по-еврейски.
— Причина не в этом, а в их содержании.
Купец с такой силой грохнул кулаком по столу, что масло чуть было не выплеснулось из светильника. Язычок пламени заколыхался.
— Раввин Иаков их едва пролистал! Для него тексты, написанные язычниками, ничего не значат!
Исмаил определенно проглотил крючок. Теперь Бернар понимал, почему этот скряга до сих пор не расстался с самой важной рукописью.
— Где вы их раздобыли?
— В Иерусалиме. Мне продал их торговец, лавка которого примыкает к стене храма.
— А он их как заполучил?
— По его словам, самыми различными путями. С недавних пор в Иерусалиме такое попадается на каждом шагу. Все ищут реликвии! Христиане просто обезумели!
Слова Исмаила объясняли, почему рукописи повествуют о столь различных материях. Они были собраны в разных местах.
— Только эту я приобрел в Патрасе, на северной оконечности Пелопоннеса. — Купец взял в руки тетрадку, лишившую Бернара покоя. — Меня заверили в том, что здесь описана жизнь того самого человека из Назарета, которого вы именуете Христом.
— Сколько за нее просите?
Исмаил разжал ладонь и поглядел на цепь.
— Мне кажется, это хорошая сделка.
Брат Бернар попросил прощения у своей матушки. Ради рукописи он должен был расстаться с этой вещью.
— Хорошая для вас. Цепь стоит не меньше десяти солидов.
— Даю слово, эти пергамента очень древние. Некоторые из них написаны в Иерусалиме. Доставить их в Труа было делом непростым. Ведь дороги так и кишат грабителями, а я не ношу одеяний, которые внушают почтение некоторым злодеям. Мне пришлось расплачиваться золотом с воинами, охранявшими меня. Не сомневайтесь, это хорошая покупка. В вашем монастыре по достоинству оценят иерусалимские рукописи, написанные в столь важную для христиан эпоху. Вы могли бы представить их в виде реликвий. Тогда к вам, конечно же, устремятся толпы поклонников с тугими кошельками! Про эту мне говорили, что она написана одним из спутников Назарянина, — произнес купец, указывая на рукопись, доставленную из Патраса.
Брат Бернар смерил собеседника взглядом:
— Да вы законченный пройдоха!
— Так, значит, вы согласны? Сундучок прилагается бесплатно.
В эту ночь брату Бернару так и не удалось заснуть, несмотря на то что его многострадальное тело покоилось на гостеприимном ложе в доме дяди, Андре де Монбара, знатного человека, вхожего ко двору графа Гуго Шампанского. Цистерцианец растянулся на мягком матрасе, набитом овечьей шерстью и ничуть не напоминавшем тюфяк в его монастырской келье, и продолжал раздумывать о смысле самой важной из приобретенных им рукописей.
Монах прочел ее с полдюжины раз подряд, и у него не осталось никаких сомнений в том, что раввин был прав. В руках у Бернара оказалось Евангелие, содержание которого могло потрясти самые основы христианства. Этот текст не оставил бы равнодушным и иудея. Только презрение, которое Иаков Там питал к письменам, отличным от еврейских, могло объяснить тот факт, что рукопись оказалась в руках у Бернара. Конечно же, так распорядилось Божественное провидение.
Вскоре после полуночи монах поднялся, чтобы совершить положенные молитвы. При свете толстой свечи он еще раз перечел рукопись и снова убедился в правоте своих догадок.
