Джон Трейс - Заговор по-венециански
— Кто ты, я знаю, а кто твои муж и отец — мне знать не надо. Дай-ка посмотрю на тебя. Покажи руки.
Тетия вытягивает руки ладонями вниз.
— Нет-нет, дитя, не так. Подобным образом я ничего не узнаю. — Мастер хватает Тетию за запястья и обращает ее ладони к верху. — Ага-а, руки художника. Славно, славно. Тебя одарила сама Менрва.
Он тепло улыбается девушке, и та просто не может не ответить взаимностью.
— Благодарю, — говорит Тетия.
Мамарк проводит костлявым пальцем вдоль по ее ладони.
— Греки верят, что линии на руках могут раскрыть судьбу человека. По пальцам вот здесь можно узнать о твоем первом мире — о том, что творится у тебя в голове. Средняя часть ладони говорит о втором мире — вещественном; он управляет тем, чем ты обладаешь, и тем, как ты ведешь себя в земной юдоли. — Мамарк проводит ногтем от кончика большого пальца к внутренней стороне запястья Тетии. — Вот и третий мир, скрытый, стихийный.
Открытие заворожило Тетию.
— Ты можешь прочесть эти знаки? Ты прорицатель?
Мамарк загадочно улыбается.
— Все художники по природе своей прорицатели. Мы видим больше других. Твоя работа, как я посмотрю, тоже связана с прорицанием. Объясни, в чем ее значение?
Тетия опускает взгляд, ей очень не хочется отвечать.
Мамарк это видит.
— Что ж, ладно, может быть, позже, когда сработаемся. А для начала позволь показать, что уже сделано с твоей скульптурой. — Он подвигает второй высокий табурет и просит Тетию присесть рядом с собой. — Я взял твое творение, и Вулка, — он указывает на парнишку в углу, — сделал с них оттиски в свежей глине. Потом я залил в формочки наше чистейшее серебро и плотно накрыл их кирпичиками из панциря каракатицы. — Мамарк притягивает справа сверток из мешковины. — Вот они. Таблички нуждаются, правда, в очистке, но и без того необычайно прекрасны. Ты готова их увидеть?
Тетия беспокойно втягивает воздух.
— Готова.
Серебряных дел мастер разворачивает мешковину, и его морщинистое лицо озаряется широкой улыбкой.
При виде трех сверкающих серебряных табличек сердце Тетии начинает бешено колотиться. Часть ее поражена красотой, другая часть ужасается тому, как легко женщина в ней ослушалась мужа и помогла столь изящным образом увековечить то, что супруг велел уничтожить.
Мамарк подвигает таблички, чтобы Тетия могла разглядеть их получше.
— С краев еще надо спилить заусеницы и как следует отполировать поверхность. Я подумал, может, ты захочешь переработать кое-какие из линий, сделать их четче?
Тетия проводит пальцами по поверхности серебра — холодной и блестящей, как лед, который никогда не растает.
— Они такие гладкие. Такие плотные. Будто частицы самого неба.
Мамарк улыбается. Вспоминает, как его мастер впервые позволил прикоснуться к драгоценному металлу.
Тетия очарована. Как же прав оказался Песна: поднесенные ему в дар глиняные таблички были еще далеки от совершенства. Серебро словно вдохнуло жизнь в картину. Приглядевшись, Тетия видит на лице нетсвиса еще больше сомнения, неизвестный демон стал крупнее и страшнее. В объятиях любовников столько отчаяния и смирения, что скульпторша вздрагивает.
Есть лишь один изъян.
Заусеницы в форме оставили три отметины на лице ребенка: одна похожа на слезу, две другие — на рожки. В утробе у Тетии начинает урчать, и она прикладывает к животу руку.
Старым опытным глазом Мамарк подмечает каждое движение Тетии.
Скребя пальцами бороду, он раздумывает: не выдаст ли Тетия секрет «Врат судьбы» в обмен на то, что Мамарк прочел по линиям у нее на руке?
В обмен на секрет ее собственной судьбы. Судьбы незаурядной, отмеченной кровью.
Глава 27
Штаб-квартира карабинеров, Венеция
Едва войдя в прохладную тень штаб-квартиры, Валентина сразу понимает: что-то не так.
Говорят все полушепотом. Ни смеха, ни легкости в общении.
Нагрянула проверка с самого верха? Или того хуже: политики объявили о сокращении финансирования правоохранительных органов?
Валентина поднимается по лестнице и поворачивает в сторону своего кабинета. Ей наперерез идет делопроизводитель Рафаэль де Скалла.
— Тебя ищет Карвальо, — сообщает он.
— Зачем? — Валентина снимает сумку с плеча.
Де Скалла не останавливается и уходит по своим делам. По выражению страха у него на лице можно догадаться, что в диспетчерской он подслушал некую страшную сплетню.
— Лучше тебе самой с ним поговорить.
Чуть попятившись, Валентина достает сотовый. Черт!
Целых три пропущенных звонка от шефа.
Дверь в кабинет майора открыта. Валентина входит, высоко подняв телефон.
— Sono realmente spiacente,[24] — говорит она. — В морге я включила режим вибрации и только сейчас об этом вспомнила.
Майор поднимает на нее усталый взгляд. На лбу у шефа глубокие морщины. Стол не убран: три пластиковых стаканчика из-под кофе, в одном — окурки. Шеф вроде бросил курить много лет назад… Значит, дело обстоит хуже, чем думала Валентина.
— Присаживайся, не стой, — указывает он на стул.
Сердце колотится о грудную клетку. Неужели Валентина где-то облажалась? По-крупному?
Шеф смотрит на нее печальными глазами и кусает ногти на больших пальцах рук.
— Жаль говорить тебе, но Антонио погиб. Твой кузен мертв.
До Валентины не сразу доходит смысл сказанного.
— Scusi? — переспрашивает она.
— Его лодка взорвалась, когда он отплыл от причала на канале Рио-Сан-Бьяджо и направился в сторону лагуны.
Валентина слепо смотрит на стену позади шефа. Она знала, что люди в такие моменты цепенеют, но каково это — понятия не имела.
До сих пор.
— Как… как взорвалась? Почему?
— Мы сами еще толком не разобрались. Механики думают, взорвалась газовая плита. — Майор делает паузу, думает и в конце концов решает не говорить, что взрывом тело Антонио обезобразило, практически разорвало на части. — Наши эксперты и механики сейчас копаются в обломках. Мы все расследуем, от и до.
Прикусив губу, Валентина ощущает первый укол боли в сердце.
— Это точно был Антонио? Вы не ошиблись?
По лицу майора видно: он не ошибся.
— Нет, — говорит начальник. — Я сам лично видел труп.
Эмоции берут верх над девушкой, лишая ее дара речи. Карвальо видит это и предлагает:
— Тебе дать чего-нибудь? — и тянется за стаканом воды.
Валентина выдавливает из себя:
— А вы… вы говорили с родителями Антонио?
Майора передергивает.
— Я только что от них.
— Как они? Что с матерью Антонио?
Вито тяжело вздыхает.
— Ей плохо. Отцу тоже. Да и тебе, как я погляжу. — Выйдя из-за стола, он кладет руки Валентине на плечи. — Я распоряжусь, чтобы тебя отвезли домой. Или, если хочешь, к дяде с тетей.
Валентина дрожит. От ободряющего прикосновения начальника плотину прорывает — боль охватывает девушку целиком, но Валентина не выкажет слабости. Ни за что.
— Со мной все хорошо, grazie. Я сама поведу.
Она знает: шеф видит ее слезы. Надо быть сильной. Она же профессионал.
— Что с похоронами? — спрашивает Валентина, на всякий случай доставая платок.
— Scusi?
— Что с похоронами? Надо сообщить родителям и остальным родственникам о погребении. Приготовить все необходимое.
— Позже, Валентина. С этим можно повременить. — Он ждет, пока Валентина высморкается. — Мы будем с вами на связи. Поможем, чем сможем. Наш корпус окажет Антонио последние почести.
Последние почести? — испуганно думает Валентина. Форма, почетный караул, ружейный салют… Ужасно официальная церемония. Такая казенная.
— Уверена, что сама доедешь до дома? — Майор провожает Валентину до двери.
— Да-да, конечно. Справлюсь, — резко отвечает она. — Правда, не беспокойтесь. Molte grazie. — Девушка отстраняется от начальника. — Спасибо, что лично сообщили обо всем. Вы очень внимательны.
Валентина не хочет показаться грубой или неблагодарной, но она спешит покинуть кабинет. Задержав дыхание, бежит вниз по коридору и чуть не падает со ступенек черной лестницы. И лишь добравшись до гаража, позволяет себе расплакаться. Слезы льются и льются, и кажется, не остановятся никогда.
Capitolo XXII
Атманта
Уже почти рассвело, когда уставшая Тетия покидает мастерскую серебряных дел мастера. И хотя работа почти окончена, она чувствует, что Мамарк сказал не все.
Ларс молча везет Тетию сквозь сумерки, и ей остается лишь дремать, привалившись к широченной спине Карателя.
А еще думать. Времени предостаточно.
Песна будет доволен, получив готовые серебряные таблички, которые затмят своим великолепием прочие сокровища магистрата. И Тетии станут завидовать все художники Этрурии.
