Патриция Хайсмит - Те, кто уходят (litres)
Коулман заставил себя принять участие в разговоре.
Где может прятаться Рей? Где бы он ни провел прошедшую неделю, ему сегодня придется поменять убежище из-за фотографии в газете, если только он не сказал правду тому, у кого живет, но Коулман посчитал такое маловероятным. Или у Рея есть здесь близкие друзья? Коулманом овладевали злость и страх. Живой Рей представлял для него огромную опасность, риск быть обвиненным в покушении на убийство. Даже в двух покушениях. И второе могло быть доказано: кто-то должен был видеть Рея в воде той ночью – тот, кто и вытащил его. Или если он каким-то чудом доплыл до Пьяццале[37], кто-нибудь, а то и несколько человек могли видеть его мокрым в ту ночь. Коулман пришел к выводу, что ему придется завершить дело и устранить Рея. И хотя он понимал, что его толкают на это эмоции, главным образом страх, такая мысль казалась ему обоснованной, и эта логика вскоре найдет для него метод понадежнее, чем те, что он использовал раньше.
10
Рей пересек улицу Сан-Моизе, на которой находился «Бауэр-Грюнвальд», и вышел на Фреццерию. Он шел быстрым шагом, словно Коулман гнался за ним, хотя было ясно, что ничего подобного Коулман сейчас не станет делать. Коулман снова среди друзей! По-прежнему с Инес, которая, вероятно, подозревает его, но все же делит с ним постель. На самом деле миру безразлично, жив он или мертв. Может быть, понимание этого и есть начало мудрости. Он мог быть убит, и убит только Коулманом, но мир это ничуть не взволновало.
Эти мысли промелькнули в голове Рея всего за секунду-другую, потом он вспомнил (и замедлил шаг, чтобы сэкономить силы и не привлекать к себе внимания), что у него есть план дальнейших действий. Он покинул дом синьоры Каллиуоли в одиннадцать утра. За несколько минут до одиннадцати, увидев свою фотографию на первой странице «Гадзеттино» в окне киоска и прочтя заметку под ней, он поспешил назад на Ларго-Сан-Себастьяно, где дверь ему открыла прежняя старуха, которая утверждала, что никогда не спит. Рей сказал, что ему нужно съехать. Он заплатил синьоре Каллиуоли и за завтрашний день, но это не имеет значения. Еще он сказал женщине, что только-только позвонил в Цюрих и ему нужно немедленно отправляться туда. Потом он поднялся в свою комнату и собрал скудные пожитки, прежде чем синьора Каллиуоли (она ушла закупать продукты) или Елизавета из кафе-бара увидят фотографию в газете и узнают его. Пожилая дама маялась в коридоре, когда Рей спустился с чемоданом. Он попросил ее попрощаться от его имени с синьорой Каллиуоли и передать ей слова благодарности. Старуха, казалось, расстроилась, узнав о его отъезде.
Чемодан поначалу почти ничего не весил, но потом стал оттягивать руку. Рей зашел в бар и заказал капучино и неразбавленный виски. Он вспомнил гондольера, который выудил его из воды, – того, что развозил масло и овощи. Рей опасался оставаться до трех ночи на вокзале, но ничего другого ему не приходило в голову. Вся беда была в отсутствии паспорта, но даже если он назовет другой номер паспорта и ему поверят, в отеле его будут видеть слишком многие. Он не испытывал желания подойти еще к какой-нибудь девице вроде Елизаветы. К тому же он и не знал никаких девиц. А если он найдет комнату по объявлениям в «Гадзеттино», домохозяйка может заподозрить в молодом американце, пусть и с бородой, человека с фотографии, напечатанной на первой странице газеты, которую она, вероятно, покупает.
Рей зашел в небольшой ресторан и сел у радиатора. Он вытащил из чемодана одну из своих книг и просидел за столом как можно дольше. После обеда ему стало веселее, и он на остановке «Джильо» сел на вапоретто до Пьяццале Рома, и, как он и надеялся, там нашелся дневной отель, где можно было принять душ, побриться и отдохнуть. Паспортов здесь не спрашивали. Он волновался, как бы у вокзала не оказалось дежурных полицейских, старался ни с кем не встречаться взглядом, и все обошлось без неприятностей.
Когда Рей вышел около часа ночи, было заметно холоднее. Он спросил у кассира на остановке водного трамвая, где загружают овощи и масло, и его направили неопределенным движением руки в сторону Понте Скальци. Рей в темноте прошел мимо здания вокзала. Вдоль канала стояли причаленные на ночь баржи и гондолы. На палубах некоторых из них горели мазутные печки. На одном судне он увидел человека.
– Прошу прощения, – сказал Рей. – Вы не скажете, когда прибывают гондольеры забирать овощи и масло?
– Около шести утра, – ответил коренастый человек, сидящий перед печкой.
– Мне казалось, кое-кто из гондольеров прибывает раньше и спит здесь.
– В такую погоду?
Рей помедлил, потом поблагодарил человека и пошел дальше.
Собачий кал в квадрате света, падающего из окна, казался этакой демонстративной вульгарщиной, и Рей не мог взять в толк, почему смотрит на это дело, пока не понял, что от воды собачий кал набух до размеров человеческих экскрементов. Он отвернулся и подумал: «Сегодня я не Рей Гаррет, я уже несколько дней как не Рей Гаррет. Поэтому я должен чувствовать себя свободным, как никогда прежде». Несколько мгновений он заново оценивал свои ощущения того утра после происшествия в лагуне, того утра, когда он проснулся в номере отеля, выглянул в окно и подумал: «Такой вид типичен для итальянских городов, и я могу быть кем угодно, потому что я теперь никто». Тревога, которая обуяла его в то утро, прошла. Он снова стал никем – без Пегги, без чувства вины, без ощущения собственной неполноценности (и даже собственного превосходства), без дома и адреса, без паспорта. Он испытывал ощущение легкости, словно скинул груз с плеч. Наверное, многие беглые преступники чувствовали то же самое, только их чувство отчасти обесценивалось необходимостью и дальше скрываться от карающей длани закона. Его положение было в каком-то смысле чище и радостнее. Может быть, самоосознание, черт его побери, – это всего-навсего мнение других людей о твоей личности.
Он огляделся. Ни одного гондольера на воде в пределах видимости. Рей подумал, не вернуться ли в отель на короткое время. Но потом решил еще раз подойти к человеку на барже.
– Можно спросить у вас кое-что? Вы знаете здешних гондольеров?
– Некоторых.
– Я ищу гондольера, который приплывает из лагуны. У него гондола, и он каждое утро перевозит масло и овощи с вокзала. Роста он приблизительно такого, – Рей показал рукой рост в пять футов и около пяти дюймов, – у него черные волосы с проседью, коротко стриженные. Говорит он на диалекте. Небритый.
Рей почувствовал воодушевление, потому что итальянец явно задумался.
– Лет пятидесяти?
– Пожалуй.
– Луиджи? Тот, что рассказывает всякую ерунду про морских драконов? – Человек рассмеялся, а потом не без опаски спросил: – А он вам зачем?
– Я должен ему четыре тысячи лир. – Рей придумал это объяснение заранее.
– Похоже, вам нужен Луиджи Лотто, хотя я не уверен. Он женатый человек, у него есть внуки?
– Не знаю, – ответил Рей.
– Если это Луиджи, то он, может, болен, может, и не появится сегодня. Он иногда работает, иногда – нет.
– А где он живет?
– На Джудекке, за тратторией «Ми фаворита», – без промедления ответил человек.
– Это где? Какая остановка?
Человек пожал плечами:
– Не знаю точно. Спросите у кого-нибудь.
Он протянул руки к печке.
– Grazie, – поблагодарил Рей.
– Prego.
Рей сел на следующий вапоретто до Гранд-канала. На Рива-дельи-Скьявони он пересел на вапоретто, идущий на Джудекку. Часы показывали половину второго. Он понимал, что шансы его невелики, да и время для того, чтобы постучать в чужую дверь, неподходящее. Но в данный момент Луиджи Лотто, который может оказаться совершенно незнакомым человеком и которого он к тому же не факт что найдет, был его единственным другом в Венеции.
На Джудекке Рей вошел в первый попавшийся ему бар и спросил, где найти тратторию «Ми фаворита». Человек за стойкой бара не знал этого, но один из клиентов сказал Рею, как ее найти.
– Но для еды уже поздновато, – заметил человек.
– Non importa[38], – сказал Рей, направляясь к двери. – Grazie.
«Ми фаворита» располагалась внутри двора, перед стеклянным фасадом траттории стояли замерзшие растения. Рей вошел и спросил женщину, подметавшую пол шваброй, знает ли она семейство Лотто, что живет за тратторией. Она сказала, нет, не знает, но там есть дом, в котором живут пятнадцать семей. Рей направился туда.
У дома был пятизначный номер, да еще и с буквой А, зато без названия улицы. Хуже того, никаких фамилий, кроме «Вентура», на кнопках звонков у двери Рей не увидел, хотя там было два вертикальных ряда звонков. Его пробрала дрожь, и он посмотрел на часы. Два часа ночи. Все было неправильно. Он все делал не так. В окнах на фасаде дома не горели огни.
Услышав хруст чьих-то шагов по песку, Рей вздрогнул. К нему приближался какой-то человек. Рей сразу же подумал о Коулмане, но человек, хотя и невысокий и с моряцкой походкой, был моложе. У него даже торчала сигара изо рта, как у Коулмана. Рей отошел в сторону от двери спиной к дому и приготовился к тому, чтобы в любой момент отразить нападение. Человек направился прямо к нему, глядя на Рея, потом повернул к двери, рядом с которой стоял Рей.
