Замерзшее мгновение - Седер Камилла

— А потом он встретил Лисе-Лотт Эделль, — закончил Бернефлуд, констатировав, что они добрались до сегодняшнего дня, и со стуком бросил ручку на стол, словно до этих пор прилежно все записывал.

— Ну… в принципе. Он ведь был раньше женат. Лисе-Лотт не уверена в датах и подробностях происходившего в его жизни до ее появления. Она же знала Ларса всего шесть-семь лет. В начале девяностых годов он выпустил фотоальбом и теперь, кажется, работал над новым, посвященным вымирающей сельской местности вокруг их усадьбы, с какой-то там экологической точки зрения. В любом случае он трудился в автомастерской в свободное время, это вроде как дополнительный доход, чтобы иметь возможность заниматься фотографией. Он, очевидно, получал заказы от муниципалитета Лерума на информационные брошюры и тому подобное.

Она что-то стерла на доске и написала «Муниципалитет Лерума» рядом с кружком, в котором было написано «2000–2006».

— Вот это и называется mindmap [4]? — ворчливо осведомился Бернефлуд и поднял ручку, чтобы продолжить собственные записи. Никто ему не ответил.

— Кажется, между Вальцем и его работодателем в муниципалитете существовал конфликт, — добавил Телль.

Бекман кивнула.

— Точно. Но Лисе-Лотт о конфликте ничего не знала. Ей казалось, он был исчерпан.

— Поговори с ним, Бенгт, — кивнул Телль Бернефлуду. Тот выразительно указал на время, но Телль ясно дал понять, что не собирается прерывать обмен информацией ради кофе-паузы в десять часов.

— Что еще? Есть бывшая жена и дети?

— Одна бывшая жена и двое детей старшего подросткового возраста.

— Я займусь ими, — решил Телль.

Гонсалес почти лег на стол, чтобы дотянуться до доски: «М.Г. берет Рейно Эделля».

— Это мужчина, который, по-моему, интересует нас больше всего, — сказал он, снова опустился на стул и постучал по столу фломастером. — Он младший брат бывшего мужа Лисе-Лотт Эделль, и уже много лет ведет документально подтвержденную вражду с Лисе-Лотт. Я проверил — на полках стоят тома с материалами судебных процессов. Оттуда можно почерпнуть по крайней мере кое-что. История вкратце такова: он считает, что Лисе-Лотт украла у него родительское наследство. Короче, он просто в ярости, а большинство убийц охвачены именно этим чувством.

— Конечно, но при этом не все, пусть и в ярости, совершают убийства, — разумно заметил Бернефлуд. — Кроме того, я не совсем понимаю, зачем ему убивать Вальца, ведь у него-то нет никаких прав на усадьбу.

— Разумеется, нет, но он ненавидит их обоих. Прежде всего Лисе-Лотт. Подумайте сами: он жутко зол на эту чертову тетку, прилипшую тут как пиявка. И вдруг появляется Вальц, кружится, так сказать, в вальсе, занимает место его любимого умершего брата и, ничтоже сумняшеся, собирается обосноваться в усадьбе, разорить хозяйство, трахать жену брата и фотографировать ржавые бороны. Блин, да он просто охренел от этого мужика. Кроме того, все это могло произойти спонтанно. Рейно хотел порезать Лисе-Лотт, но вместо нее встретил Вальца и… взорвался.

— Честно говоря, я больше доверяю версии о бывшей жене, — заупрямился Бернефлуд. — Я имею в виду вот что: он просто сваливает после двадцати лет брака и сразу же сходится с новой женщиной. Бывшая страшно расстроена, и мы ведь уже знаем, что после развода она была психически нестабильна, это сказала Лисе-Лотт Эделль. Кроме того: разве это не женский способ убийства? Застрелить и переехать машиной. Для этого не нужно иметь сильные руки. Только большую машину.

Бернефлуд перевел дыхание и стал ждать реакции.

— Бороны, Гонсалес? — улыбнулась Бекман.

— Естественно, нужно проверить машины всех людей, которые появятся в ходе расследования, и сравнить с данными с места преступления, — сказал Телль. — Оставьте это полиции Ангереда.

Он вздохнул, когда Карлберг случайно толкнул Бекман и та пролила кофе на старый проектор. Мгновенно выбило пробки, и электрический подсвечник по подоконнике погас.

— О’кей! На сегодня все.

16

1994 год

В качестве подарка на новоселье она получила краски: дорогие, хорошие масляные краски и кисти. Это случилось в Рождество, а Рождество здесь было очень белым, белее, чем дома в Буросе. Каролин расчистила для учеников дорожку от входа до своего дома и перенесла Мю через порог на руках — как в старом фильме.

Мю еще раньше убрала свою комнату на верхнем этаже и прошла с чемоданом через сверкающий от снега двор. Всего несколько метров, но какой это решительный шаг: теперь они были вместе. Она и Каролин.

— Дарю тебе их при одном условии. Я хочу присутствовать, когда ты будешь рисовать, хочу это видеть. И ты должна быть обнаженной.

Мю, как обычно, не поняла, шутит Каролин или говорит серьезно. Она могла поражаться ее проницательности или сомневаться в разуме, но граница между фантазией и реальностью не играла роли. Она любила, когда взрывы смеха Каролин заражали и ее; они ползали по кровати, корчились от хохота, и от этого веселились еще больше.

— Обещай, что будешь рисовать только со мной. Для меня, и больше ни для кого.

Деревянные жалюзи были опущены, и лучшим временем являлась середина дня, когда тяжелые двери в здании школы начинали хлопать, свидетельствуя, что у учеников перерыв в занятиях. Судя по шуму, люди стояли всего в нескольких метрах от стены, за которой Мю и Каролин обнимали друг друга в порыве плотской любви, которая не заканчивалась, а начиналась снова и снова, как и непрекращавшийся смех. Менялись темы разговоров, завершение одной рождало мысли о новой.

Кровать являлась почетным местом, на котором они смотрели кино, пили вино и проливали его на простыни. До ближайшего видеопроката было далеко. Каждую неделю они загружали массу фильмов в мини-автобус и отправлялись домой, чтобы устраивать кинооргии, продолжавшиеся далеко за полночь.

Через какое-то время они начали отбирать ленты и ввели тематические вечера. Довольно часто бывали «мафиозные» вечера, которые всегда открывал какой-нибудь «Крестный отец». Каролин обожала их, пересматривала бессчетное число раз и не уставала сыпать любимыми цитатами. Она разбирала каждую сцену: прокручивала, перематывала назад. Анализ мог быть чрезвычайно подробным, уважение к сценарию, актерской игре, работе режиссера и оператора росло по мере потребления алкоголя:

— Ты заметила, как у него замирает мимика, когда он понимает, что должен взять на себя роль главы семьи, — видишь? Что-то в нем умирает… Эта ложь о многом говорит. Не только о роли женщины в этой культуре: медленно приотворяется дверь в самый ближний круг, и видно, как они берут его за руку, признают его…

Интенсивные ночи, интенсивные дни. Присутствие Мю на занятиях существенно сократилось. Она наверстывала упущенный сон в первой половине дня и всему прочему предпочитала общество Каролин, потому что все остальное вдруг потеряло значение. Они были вместе как в коконе. Только они сами и имели значение.

Согласно уговору она использовала краски в присутствии Каролин. Мю делала серию ее изображений: лежащей на кровати, стоящей у окна. Ночь сменилась рассветом, и на последних рисунках Каролин заснула с открытым ртом. Прежде чем она заснула, Мю оторвалась от рисования и легла на нее, накрыла ее нагое тело своим, распростерлась на ней, впитывая ее линии, свет и тени всем своим существом. Сделала все, чтобы придать изображению как можно больше достоверности, а Каролин прошептала, засыпая:

— Я люблю быть важной для тебя. Чтобы ты забыла обо всем остальном.

Чтобы ты забыла обо всем остальном.

17

2006 год

Дорожка между гаражом и входной дверью шла под небольшим наклоном и была обильно посыпана песком. Минуя столовую, Сейя заметила движение за цветастой занавеской. Ее увидели. Но все равно пришлось подождать, пока Кристина заглянет в дверной глазок — Сейя устало помахала рукой, когда та загородила собой свет в коридоре.