Замерзшее мгновение - Седер Камилла

Щелкнул замок, и дверь открылась.

— Огромное тебе спасибо, Сейя. Оке в городе, меняет какую-то деталь… кажется, с дрелью что-то не так. И ни грамма сахара в доме именно тогда, когда я собралась выпить кофе.

— Не за что.

Сейя протянула пакет сахара Кристине, и та отступила, приглашая ее зайти.

— Кофе уже готов. Не хватало только сахара.

Сейя подавила вздох. Все это казалось ей немного странным — сейчас, когда Оке ушел на пенсию, у него ведь должно быть полно времени для покупок. Теперь она поняла, что сахар был только предлогом.

— Кристина, у меня есть кое-какие дела.

И, между прочим, это было правдой. Ей следовало позаниматься, написать что-нибудь способное принести немного денег на домашнее хозяйство. Нужно поменять гнилую доску в стене денника Лукаса, заменить прокладку в уличном душе, который протекал и уже стал причиной небольшого наводнения за домом.

Кристина направилась на кухню. Сейя стянула сапоги, обещая себе уйти как можно быстрее и не втягиваться в долгие разговоры, потому что подозревала, откуда дует ветер.

Когда она вошла в столовую, Кристина уже поставила на стол чашки и блюдо с имбирным печеньем и конфетками из малинового желе. Сахар она пересыпала в вазочку.

— Ты так редко заходишь, Сейя, — сказала она и с трудом опустилась в кресло, стоявшее с торца. — Вы только с Оке встречаетесь. Я думаю, что нужно поддерживать отношения со своими соседями.

Сейя не ответила. Она сделала пару обязательных попыток пригласить Кристину к себе, но та поблагодарила и решительно отказалась, ссылаясь на то, что ей трудно ходить. Сейя догадывалась, что на самом деле были и другие причины. Кристина просто-напросто предпочитала не покидать свой дом.

Она отерла со лба невидимую капельку пота и обнаружила, что термос с кофе остался на кухне. Сейя не дала ей снова подняться.

— Нет, подождите, я сама принесу.

Она выпила стакан воды из-под крана. В мойке стояло отцветшее растение в горшке. Она проследила взглядом за струйкой воды с землей.

— Звонили из полиции, — услышала она голос Кристины за спиной.

Вот оно что.

— Они… спрашивали Оке. — Голос сбился на фальцет.

Сейя обернулась и прислонилась к раковине. Кухню и столовую объединяла арка, образовывая раму вокруг сидящей Кристины.

«Вот чем я должна сейчас заняться, — поймала себя на мысли Сейя. — Разве моя задача — успокаивать эту женщину? Разве мне не достаточно собственного беспокойства?»

Взгляд Кристины Мелькерссон стал просительным, это было заметно даже на расстоянии. Откровение: толстые ноги широко расставлены, ладони лежат на коленях; двойной подбородок дрожит, что внезапно показалось ей проявлением требовательности.

— Оке, он… он ничего не рассказывает, он…

Сейя медленно вернулась в столовую.

— Тут нечего рассказывать.

Прозвучало немного резковато. Она налила кофе и сливки в обе чашки и передала одну Кристине.

— В мастерской находился человек. Он был уже мертв, когда Оке приехал туда. Оке позвонил в полицию, вот и все.

— Он же был убит!

Сейя перевела взгляд от вытаращенных глаз Кристины на фотографию в рамке, стоявшую на серванте: молодая женщина с высокой прической и букетом, который она держит под подбородком. Очевидно, свадебный снимок. Ямочки на щеках — они остались у Кристины. В остальном годы и болеутоляющие лекарства, которые она принимала, сделали лицо неузнаваемым.

Она едва справилась с порывом отстраниться, когда отекшая рука опустилась на ее пальцы.

— Но что они хотят от Оке?

Сейя освободила руку, якобы для того, чтобы поднести чашку с кофе ко рту. Ей с трудом удалось отправить картинку с мертвецом в тайники памяти. Постепенно, через написанное, место преступления должно было вновь возникнуть перед ней для переосмысления. Родилась даже некая мантра: изолировать, преодолеть, справиться. Стать неопасным. Она уже выработала рутинную процедуру: исследовать другие криминальные репортажи. Ранним утром, когда пробивающийся дневной свет давал чувство безопасности. Чашка бодрящего ройбуша [5], тепло от кошки, лежавшей на коленях. Включенный свет.

Слова, легко появляющиеся на экране.

Теперь беспокойство Кристины нарушило с таким трудом установленный баланс, ударило Сейю, как порыв ледяного ветра. Сочувствие, обычно вызываемое у нее страхами старой женщины, испарилось. Страх Кристины внезапно прилепился, как липкая лента: она вдруг почувствовала к нему только презрение.

— Речь ведь идет о простой рутине, обычная работа полицейских. Он обнаружил тело. Они наверняка хотят еще раз услышать, как это произошло. Здесь нет ничего странного, они всегда так делают.

Ее больше не волновало, что голос звучит слишком неприветливо. Ей захотелось уйти, она тут же поднялась и выдавила ненатуральную улыбку.

— Серьезно, Кристина. Поговорите об этом лучше с Оке.

— Но он же молчит! Не хочет беспокоить, но больше всего меня тревожит, что я ничего не знаю… и поэтому всегда представляю себе самое худшее, понимаешь? Ведь если бы случилось самое плохое, он бы и тогда мне не рассказал!

— Что например? — вырвалось у Сейи. Она остановилась и заставила себя снова сесть на стул.

Нахмуренные брови Кристины Мелькерссон образовали складку над переносицей.

— А кстати, что ты там делала? Почему ты была там?

— Но, Кристина…

Было что-то трогательное в ее совершенно растерянном лице. Вдруг обнаружилось, насколько глубоко засел в ней страх перед все быстрее изменяющимся миром. Сейя снова посмотрела на свадебную фотографию, на ямочки. Робость.

— Короед, — сказала Кристина Мелькерссон. — Нет, мировая война. Рак или гибель сына в автокатастрофе. Или внуки.

— Что?

— Ты спросила, что может быть еще хуже.

— Это вы начали говорить о самом худшем.

— В любом случае теперь я попыталась ответить.

Сейя снова вздохнула.

— Мне действительно пора. Я уже говорила, у меня много дел. Но я могу… прийти еще. Позвоните, если вам нужна какая-то помощь.

Она чувствовала, что этого недостаточно, но Кристина Мелькерссон только пожала плечами. С отсутствующим видом, словно ее это больше не волновало.

Сейя сполоснула чашку под краном и поставила пакетик сливок в холодильник, прежде чем уйти. Когда она снова проходила мимо окон столовой, Кристина уже зашторила окна, как делала всегда с наступлением темноты. Это из-за хрустальной люстры. Чтобы ее не было видно снаружи.

Сейя пошла напрямик через лужайку.

18

Бекман отбросила утреннюю газету. В заголовках не упоминалось убийство в Бьёрсареде — была только туманная заметка о сельском жителе, обнаруженном мертвым, скорее всего убитым, в мастерской в Улофсторпе.

Она налила первую за день чашку кофе в надежде, что та придаст ей сил. Сегодняшний день был не из лучших. Мелкий моросящий дождь делался заметнее, по мере того как на улице становилось светлее; словно влажный туман, он покрывал Фискебек и неухоженный участок перед кухонным окном. Она уже много дней не зажигала гирлянду, висевшую по периметру террасы. Кроме того, у нее снова начались боли. Боль расходилась от позвоночника маленькими злыми стрелами, поднималась вверх между лопатками и распространялась на пол-лица — челюсти, виски, — чтобы потом сконцентрироваться под левым глазом. Она долго массировала виски, но сумела добиться лишь временного облегчения. Она заболевала — а все потому, что у Карлберга не хватило ума остаться со своей простудой дома.

На самом деле боль в затылке и плечах появилась уже довольно давно. Слишком давно. Она даже не могла вспомнить, когда впервые начала воспринимать долгое написание отчетов как муку — точнее говоря, еще большую муку, чем просто написание отчетов. Встречи, растягивающиеся на продолжительное время, часто вызывали у нее желание встать и уйти, не дожидаясь окончания.

Хуже всего было неподвижное сидение на одном месте, но в состоянии сильного стресса даже пальто давило на плечи свинцовой тяжестью. Словно бы неподвижность делала кожу чувствительней.