Замерзшее мгновение - Седер Камилла

Дед умер за полгода до этого. Вечером мама тихо говорила в спальне о том, как же теперь бабушка будет справляться с усадьбой и со всей тяжелой работой. И с лесом, который со временем должен был по наследству перейти к единственной дочери. Лишь намного позже Сейя поняла, что мама хотела переехать обратно в Финляндию, но папа отказался. Очевидно, это всегда стояло между ними.

Теперь Марья-Лена умерла, а мама Сейи сдавала землю в аренду. Жилые дома приходили в негодность в местах, не имевших никакой ценности на рынке недвижимости. У Сейи остались лишь отрывочные воспоминания о бабушке и усадьбе: жилистая женщина в фартуке, с узлом волос на затылке; серый дом и большой сарай; снег в сентябре. И лес.

Но она помнила и другое. Теперь грусть охватывала ее при мысли о том, как сразу же изменилась мать, ступив тогда на замерзшую землю. Словно стылость мгновенно просочилась через подошвы и проникла в тело, словно холод пронизал бабушку Сейи до мозга костей и стал ее частью. У Марья-Лены все было отчетливо, каждое слово и каждое действие. Она одобрительно кивнула, когда Сейя просияла, получив разрешение ездить на тракторе на коленях у мамы. Это был единственный раз, когда Сейя увидела ее улыбку.

Она помнит то неожиданное благоговение, с которым смотрела на маму, когда та умелыми руками взялась за привычные дела в усадьбе. Залезала на трактор или гнала перед собой скотину со спокойными, решительными шлепками и окриками. Как женщина-ковбой, в своей стихии.

Мама Сейи прожила в Швеции тридцать лет, но все еще говорила по-шведски так, словно постоянно преодолевала невидимый барьер. Взвешивала каждое слово, чтобы оно вышло правильным. Все равно часто получалось неверно, сухо и неярко. По ней всегда было видно, что получилось не так, как она думала. Она была готова к недопониманию.

Сейя ни разу не ездила в Финляндию, став взрослой. Нет, один раз ездила. На экскурсию в Хельсинки с классом, когда училась в старшей школе. Если поблизости не было Ярму, который, единственный в классе, знал финский лучше ее, она переводила все вывески и меню в «Макдоналдсе».

Сейя рассмеялась, когда Лукас громко заржал, почуяв конюшню, ослабила повод и вытащила ноги из стремян. На короткое мгновение она почувствовала, что на сердце стало легко.

И тут увидела крышу. Когда на деревьях не было ни листвы, ни снежных шапок, новая крыша дома Оке и Кристины Мелькерссон из красной черепицы просвечивала сквозь ветви. Она отвела взгляд, словно отрицание неприятного чувства способно его прогнать. Не думая о Мелькерссоне, она могла бы сделать вид, будто в тот день ее не было с ним.

Это, конечно, несправедливо, но с того самого момента, как она увидела мертвого мужчину, распростертого на гравии, дискомфорт, пришедший на смену первому шоку, возникал при одной только мысли о соседе. Хотя виноват он был лишь в том, что разбудил ее тогда и, не имея в виду ничего дурного, поехал с ней в мастерскую Томаса Эделля.

И там было имя. Оно пробуждало чувство уязвимости и неопределенной вины, которую она до конца не признала, от которой избавилась, объясняя это тем, что была слишком молода, слишком не уверена в себе. Кроме того, она по-прежнему сомневалась. Она даже не узнала это лицо: оцарапанное о землю, перекошенное от боли и предсмертного страха.

И это очевидно: прошло много лет. Долгие годы, в течение которых можно было забыть старое, передумать, очистить, похоронить, примирить, бросить вызов неприятным мыслям и притерпеться. Так, как это делают. И она, как уже говорилось, была так молода. Многое из того времени исчезло — люди, воспоминания — в муках похмелья и переосмыслении.

15

Телль налил себе еще одну чашку кофе из термоса, который Бернефлуд вытащил из каких-то закромов в отделении полиции. Красный подсвечник старой работы также стали использовать снова — теперь он горел на пару с люминесцентной лампой.

Перед стадионом Уллеви собралась толпа — машина сбила велосипедиста на велотреке. Карлберг констатировал, что дело, должно быть, серьезное: «скорая помощь» и патрульный автомобиль уже час как стояли там. Он закрыл окно, проигнорировав, что Бекман пять минут назад его открыла.

На утренней встрече происходил обмен информацией. Были озвучены различные факты, появившиеся в деле за вчерашний день. Телль сообщил, что в ближайшее время — никто не упомянул о приближающемся Рождестве — они должны отложить другие текущие расследования, чтобы всей группой работать над убийством в Бьёрсареде. Все знали, что первые дни являются решающими для раскрытия дела.

Техники передали устное заключение через Магнуса Юханссона, видимо, прервавшего свой отпуск, чтобы присутствовать на встрече. Он упомянул, что пуля, извлеченная из тела жертвы, согласно данным криминально-технической лаборатории, выпущена из «Браунинга HP».

Ответный звонок от судебного медика Ингемара Стрёмберга переключили на громкую связь.

— Не думаю, что расскажу вам что-то неожиданное, — извинился Стрёмберг, справившись с наушниками. — Ларс Вальц скончался от пистолетного выстрела в голову, предположительно мгновенно. В момент смерти он упал, вероятнее всего, лицом вниз, и тело переехали на машине.

— Когда и на какой машине?

Это были вопросы Карлберга.

— Как я уже говорил, это произошло вечером или в начале ночи. Между семью часами и полуночью. Более точную информацию вы получите после Рождества. На второй ваш вопрос могу лишь ответить, что это транспортное средство было тяжелее обычной легковой машины. Например, городской внедорожник.

Юханссон кивнул в подтверждение:

— Судя по отпечаткам колес…

— …которые переехали бедренные кости и грудную клетку, вполне возможно.

Комментариев не последовало, и Стрёмберг продолжил:

— Тело перевернулось на спину в момент наезда, после чего его переехали второй раз, когда преступник сдавал назад. Возможно, пребывая в ярости, он не смотрел в зеркало заднего вида, а просто включил заднюю передачу и нажал на газ, в результате чего пострадали только нижние части тела: коленные чашечки, голени и ступни. Я имею в виду, «только» в кавычках.

— То есть наиболее значительные повреждения получены при первом наезде? Когда преступник сдавал назад, он промахнулся и проехал только по ногам, — уточнил Телль.

Стрёмберг согласился.

— Именно. Хотя это вряд ли можно назвать смягчающим обстоятельством, поскольку Вальц уже был мертв.

Юханссон осторожно кивнул.

— В принципе нижнюю часть тела держала только одежда. Из парня сделали кашу.

Телль был рад, что Лисе-Лотт Эделль не вернулась с Канар раньше.

— Да, пока не забыл, — сказал Стрёмберг. — У Вальца было обнаружено небольшое количество алкоголя в крови, соответствующее примерно паре бокалов вина. Ничего сверхъестественного, но все равно.

Когда судебный медик попрощался, в комнате воцарилась задумчивая тишина. Магнус Юханссон вернулся к своим рукописным заметкам, которые он хотел в неофициальном порядке передать Теллю перед уходом.

— Мы нашли несколько свежих отпечатков обуви, но это кроссовки жертвы, сорок третьего размера. Хотя любые другие, столь же четкие отпечатки, могли бы принадлежать практически кому угодно из тех, кто оставлял или забирал свою машину в мастерской в последние дни.

Он почесал голову.

— Никаких признаков борьбы между жертвой и преступником не обнаружено ни на одежде, ни на теле мужчины, а также вокруг. Мы нашли синие текстильные волокна на гравии рядом с жертвой, но, как и думали, это волокна от его же рубашки.

— Хорошо, что еще?

— Да… кровь на месте преступления — только убитого. На обертке от жвачки, найденной перед верандой, масса отпечатков пальцев; вероятнее всего, они принадлежат продавцу киоска и другим людям, в силу обстоятельств бравшим в руки жвачку… Нет, это наверняка ничего не даст.

Когда Юханссон ушел со встречи, а Теллю пришлось несколько раз хлопнуть в ладоши, чтобы унять поднявшийся в перерыве шум, Гонсалес предположил, что преступник во время совершения убийства вообще не выходил из машины. Просто-напросто заехал в усадьбу, каким-то образом заставил Вальца подойти к машине и после этого немедленно выстрелил ему в голову.