Тони О'Делл - Темные дороги
– Многие считают, что именно это Боннар и пытался показать на своей картине, – сказала она. – Ева в восторге от случившегося, а Адаму ужасно не по себе от их наготы. Он и в сторону-то отошел, потому что сознание этого не дает ему покоя.
Она помедлила.
– Интересно, кого, по-твоему, следует обвинять в грехопадении, Адама или Еву? – Вопрос прозвучал шутливо.
– Обоих, – без запинки выпалил я. – Оба они проявили эгоизм.
– Эгоизм?
– Мне всегда казалось, что из-за этого Бог их и прогнал. Не потому, что они нарушили правило, а потому что принялись сваливать вину друг на друга. По-моему, они вполне могли бы выйти сухими из воды, если бы подошли к нему и рассказали все как есть, а не пустились во взаимные обвинения. Если бы Бог решил, что они любят друг друга, он дал бы им второй шанс и не стал бы проклинать навечно весь род человеческий.
Она снова мне улыбнулась. Я скосил глаза на огурец, торчащий у меня из кармана.
– Чем же занимается ваш муж, когда его нет дома по вечерам?
Наглость с моей стороны. Наверное, в глубине души я даже хотел ее обидеть. Какая разница? Ведь она такая же фантазия, как модель, напялившая модное женское белье, только и отличий, что я могу вдыхать ее аромат и знаю, где она живет.
Не мое это собачье дело. Неужели ответит на вопрос?
Ответила.
– Не знаю. – Помахала пальцами в воздухе. – У него парочка друзей по работе, с которыми он отдыхает. Года два назад они дружно размахивали ракетками, потом настала фаза баскетбола. Я не возражала, все-таки физические упражнения. Сейчас они часами просиживают в загородном клубе, жалуются на запросы своих жен и детей и сетуют на то, что в потемках в гольф не сыграешь.
Она остановилась, втянула нижнюю губу и выплюнула, словно у той был гадкий вкус.
– Говорю как стерва, да?
– Ничего подобного, – возразил я.
Она коснулась губ указательным пальцем, сунула его в рот и принялась грызть ноготь. Наверное, он оказался вкуснее.
– А вы что делаете по вечерам? – поинтересовался я. – Не считая походов в магазин за продуктами?
– Не считая походов в магазин, – повторила она и лукаво улыбнулась, не вынимая палец изо рта. Потом все-таки вынула и засунула за пояс шортов. – Трудный вопрос. В ясный теплый вечер, как сегодня, я взяла бы книжку, подстилку и пару банок пива и отправилась на поляну, что за моим домом по ту сторону железной дороги. Точнее, это даже и не поляна, а целая вырубка, до деревьев на склоне холма не меньше мили. Это свой обособленный мир. Ночь сегодня будет светлая, на небе полная луна.
– Так вы взяли бы с собой пиво? – спросил я.
Она кивнула.
– Не вино?
– Я люблю пиво.
– Я-то думал, вы пьете только вино.
Она засмеялась:
– Порой этот комплимент представляется мне сомнительным.
– Так почему бы вам прямым ходом не пойти с книгой в лес?
– Если бы я могла, так бы и сделала. Но наши желания не всегда в ладах с реальностью.
Лицо ее потускнело.
– Пожалуй, – вздохнула она, – пора тебе предоставить возможность извлечь наконец огурец.
Кстати, – она повернула тележку к выходу, – что стряслось с твоим диваном?
Я на секунду задумался.
– Он загорелся.
– О господи. Хорошо, дом остался цел. На нем кто-то курил?
– Да. Ухажер Эмбер.
– Слава богу, ты был дома.
– Слава богу.
– Ну, увидимся.
Она тронулась с места.
– Извините за Эмбер, – крикнул я ей вслед. – Я с ней поговорю.
– Не стоит. – Келли резко затормозила. – Не делай этого. Ничего страшного не произошло. Серьезно.
Я проследил, чтобы ее розовые шорты скрылись за поворотом, и только тогда вытащил огурец.
Не хочу, чтобы Эмбер хамила Келли Мерсер или кому-нибудь еще. Не играет роли, что наша семья пережила трагедию. Люди вечно прощают себе грубость и глупость. Им бы только обвинить кого-нибудь другого.
По-мнению маминого защитника, папаша сам виноват, что его убили. Бил детей – вот и напросился. Адвокат изобразил маму мученицей, заплатившей свободой за жизнь своих детей. Правда, никто, глядя на застывшую фигуру преступницы, не проронившей ни слезинки, не купился. Включая ее саму.
Адвокат нарочно не упомянул об очень важных фактах. Когда мама забеременела, папаша никуда не сбежал. Женился на ней. Пахал каждый день своей семейной жизни. Содержал жену и детей.
Защитник слова не сказал о ФИЗИЧЕСКИХ СТИМУЛАХ, что сформировали папашин мир. Он терпеть не мог свою работу, но ходил на нее каждый день. Он не любил бриться, но мама не выносила щетину. Ему не нравился Билл Клинтон, но он за него голосовал. Папаша не был монстром, он был живой человек из плоти и крови, правда, выходил из себя, когда что-нибудь проливали.
Я пробовал объяснить все это в суде, но судья то и дело одергивал меня, мол, отвечайте на вопрос, не отклоняйтесь. Даже прокурор, чьей задачей было упечь маму, не старался представить папашу в благоприятном свете, чтобы еще больше очернить обвиняемую. Люди прокурора вообще не интересовали. Он посвятил себя важным философским вопросам. «Вправе ли мы взять исполнение закона в свои руки?» и «Что случится с тканью социума, если мы так поступим?» Я подумал, он рехнулся, пытаясь таким образом убедить присяжных, у которых дома оружия больше, чем книг, но я не учел, что они сами завзятые убийцы, только стреляют не в людей. А прокурор учел. И своими аргументами разрубил узел паранойи.
Где провести черту? Если человека можно застрелить за то, что бил детей, почему его нельзя убить за то, что пьяный поздно приходил домой? Сегодня жена застрелит мужа за побои, завтра посторонний прикончит вас за то, что ему не понравился номерной знак вашей машины. Прокурор еще не закончил, а все в суде уже были уверены, что выпустить маму на свободу все равно что подписать себе смертный приговор.
Мои приличные джинсы и чистая голубая футболка поджидали меня на складе. За штабелем коробок с кетчупом я переоделся, нахлобучил на голову бейсболку и переложил в карман упаковку презервативов.
Когда я вышел в зал, Келли была уже на контроле. Я пригнулся и спрятался за полками. Она оживленно беседовала о чем-то с Бадом. Тот был знаком со всеми на свете, но с Келли, похоже, знакомство было достаточно тесное.
Я выждал, пока она не ушла. Я не собирался ни с кем разговаривать, только группу сослуживцев на выходе все равно было не обойти. Приближаясь к Баду, я сбавил скорость. Он поприветствовал меня надутым пузырем жвачки.
– Готов к грандиозному свиданию?
– Да вроде бы.
– Куда собираетесь направиться?
– В кино.
– Хорошая мысль, Харли, – прокомментировал Черч.
Я подошел к Баду поближе. Не хотелось, чтобы кассирши слышали, как я расспрашиваю его насчет Келли, и встревали в разговор со своими детородными органами.
– Откуда ты ее знаешь? – спросил я.
– Кого? Келли Мерсер? Я с ней работал когда-то.
– Она покупает слишком много арахисового масла, – высказал свое мнение Черч. – Я ей об этом сказал. Кроме шуток.
– Где? – спросил я у Бада.
– В «Газетт». Она работала летом, когда приезжала из колледжа на каникулы.
– Ты писал для газеты?
– А чему ты так удивляешься? – Бад надул еще пузырь. – Умение писать немногим круче умения читать.
– В арахисовом масле полно жира, – бубнил Черч. – Люди не верят, когда им об этом говоришь, но это так. В оливках тоже полно жира. Но люди почему-то мне не верят.
– А почему ты ушел?
– В один прекрасный день я просмотрел все свои материалы и понял, что не написал ничего значительнее, чем «Человек в костюме сурка подвергся нападению».
– Это был Рюбек, парень, который объявился на праздновании Дней сурка? – уточнила одна из кассирш.
Моя попытка не привлекать внимания не удалась.
– На Холме Индюка, правда? – влезла в разговор вторая кассирша. – Он играл сурка, который развлекал толпу в городе. Тот, что работал в торговом центре, был без цилиндра.
– Да, это тот самый, – подтвердил Бад. – Парней, которые его побили, поймали. До сих пор помню, что они мне сказали: «Наконец-то нам попался этот проклятый сурок».
– И ты ушел, потому что противно стало? – спросил я.
– Меня ушли. Пенсионный возраст. Но мне нравится думать, что я сам ушел.
– А почему Келли оставила газету? – спросил я. – Потому что родила?
– Давай посмотрим. Она работала каждое лето, пока училась в колледже. – Бад помолчал, задумчиво потер подбородок рукой в старческой гречке. – А потом вернулась сюда на постоянное место жительства и проработала еще пару лет. Да, она бросила газету, когда вышла замуж и родила.
– А зачем она вообще вернулась сюда? Как-то непохоже, чтобы ей очень хотелось.
– С чего ты взял?
– Какая-то она другая. Не такая, как все.
