Кейт Аткинсон - Преступления прошлого
Тогда, десять лет назад, Тео ни с кем не хотел говорить, не хотел говорить вообще, не хотел признавать существование мира, который продолжал жить без Лоры, но, вернувшись домой из больницы, заставил себя позвонить Дженнифер. Когда она сняла трубку и услышала его голос, то спросила: «Что случилось?» — с таким раздражением, будто он постоянно досаждал ей звонками. А потом она еще больше разозлилась, потому что он совсем не мог говорить и только огромным усилием воли выдавил: «Дженни, беда случилась, страшная беда», на что она глухо ответила: «Лора».
Тео покончил бы с собой, может, не в тот же самый день, не раньше похорон, не раньше, чем привел бы в порядок дела, но он не мог покончить с собой, потому что тогда Дженнифер поняла бы (хотя она и так это знала, верно?), что он любит Лору больше ее. Потому что Тео знал, что, если бы умерла Дженнифер, а не Лора, мысль о самоубийстве не пришла бы ему в голову.
Даже теперь Тео надеялся, что однажды незнакомец, который искал его, а нашел его девочку, вернется. Тео представлял, как откроет дверь человеку в желтом свитере для гольфа и широко раскинет руки, принимая нож, принимая смерть, которая воссоединит его с Лорой. Он похоронил ее в гробу, не стал кремировать. Ему нужна была могила, к которой он мог бы ходить (постоянно), место, где она казалась бы осязаемой, на расстоянии вытянутой руки, всего в шести футах от него. Временами горе настолько одолевало его, что он подумывал о том, чтобы откопать ее, достать ее бедное разлагающееся тело из гроба и еще раз, последний, покачать на руках, сказать, что он по-прежнему рядом, по-прежнему думает о ней, даже если остальные уже забыли.
Тео расплатился за кофе, оставив на чай больше суммы счета. Обычно чем хуже было обслуживание, тем больше Тео платил. Он полагал, что это свидетельствовало о слабости характера. Он считал себя человеком, почти целиком состоящим из слабостей, у которого сильных сторон просто нет. Он с трудом прокладывал себе дорогу во встречном потоке туристов, которые, все как один, восторгались колледжами, живой тканью истории — ученостью, и архитектурой, и красотой. Когда Тео приехал сюда учиться, он решил, что Кембридж — самое красивое место на земле. Сам он вырос в прозаическом пригороде Манчестера, и ему показалось, что Кембридж просто иная реальность. Когда он впервые зашел во дворы колледжей — это было как райское видение. Он даже не думал, что на свете есть подобная красота, но за прошедшие десять лет он ни разу не взглянул на колледжи. Он проходил мимо величественных фасадов Квинса и Тела Христова, Клэра и Кингса — и не видел ничего, кроме камня, цемента и вездесущей пыли.
«Закрыть дело» — так это называлось. Звучало очень по-калифорнийски. Он избегал этих слов, избегал того, что они означали, но он знал, что не сможет сойти в могилу, пока не узнает, кто был тот человек в желтом свитере для гольфа. Он посмотрел на часы. Не хотелось бы опоздать.
Тео ждал и читал «Ридерз дайджест». Кроме как в приемных, «Ридерз дайджест» теперь нигде больше и не найдешь. Администратор сказала, что мистер Броуди сейчас занят, но скоро кончит и сможет его принять через десять минут, если он подождет. «Я Дебора, его ассистент, — добавила она. — Но вы можете звать меня миссис Арнольд». Видимо, пыталась пошутить. Тео вспомнил, что у сотрудников «Холройд, Уайр и Стэнтон» это было дежурной шуткой, — он слышал, как они говорили по телефону клиентам: «Извините, у мистера Холройда сейчас встреча, но он скоро кончит» — этаким чирикающим секретарским голоском, а потом, повесив трубку, всегда принимались хохотать. Непохоже, чтобы секретаршу Броуди развлекала мысль о том, что ее босс предается у себя в кабинете любовным утехам. Она активно выплескивала агрессию на компьютерную клавиатуру, — видно, Дебора (как и его собственная секретарша Шерил) в свое время училась печатать на машинках, прочных как танки. Иногда они виделись с Шерил. Она уже вышла на пенсию, но Тео ходил к ней в гости, в душный одноэтажный домик, и пил чай с кексом (неловко это все было).
Шерил была последней, с кем говорила Лора. «Вам нужно несколько копий этого бланка?» — на такой прозаичной ноте и оборвалась ее жизнь.
Дебора Арнольд приостановила попытки доконать клавиатуру и предложила Тео кофе, от которого он отказался. Он начинал подозревать, что мистер Броуди едва ли скоро кончит у себя в кабинете, потому что его там попросту нет.
Если полиция не смогла вычислить убийцу Лоры, абсурдно было предполагать, что это окажется под силу заштатному частному сыщику, но Тео считал, что самый минимальный шанс на успех лучше, чем никакого. И если Тео найдет того человека, может быть, он вовсе не станет встречать смерть, раскрыв объятия. Возможно, Тео сам превратится в маньяка с ножом.
В офис влетел какой-то человек.
— Наконец-то. Явился, — заметила Дебора Арнольд, не отрывая взгляда от клавиатуры.
— Прошу прощения, — обратился человек к Тео (судя по всему, это и был Джексон Броуди). — Я был у зубного.
Дебора хрюкнула, очевидно найдя оправдание смехотворным.
Мужчина пожал Тео руку:
— Джексон, Джексон Броуди, пожалуйста, проходите и присаживайтесь.
И он провел его в кабинет.
Прежде чем Джексон успел закрыть дверь, из приемной донеслось саркастическое: «Мистер Броуди сейчас вас примет».
— Извините, — сказал Джексон Тео, — она бредит. Думает, что она — женщина.
7
Каролина
Церковь Святой Анны, так она называлась. Каролина понятия не имела, кто такая святая Анна, она не получила религиозного воспитания и ни разу не была на настоящей церковной службе, по крайней мере в нормальной церкви, даже на собственной свадьбе с Джонатаном, которая состоялась в бюро регистраций, потому что первая жена Джонатана жила и здравствовала, хоть и (к счастью) в Аргентине, с каким-то коннозаводчиком. Церковь стояла на проселочной дороге, маленькая и очень старая, с приземистой саксонской башенкой и кладбищем, которое давно закрыло двери для вновь прибывших и живописно заросло полевыми цветами и шиповником. Каролина не могла назвать ни одного цветка и подумала, что, может, стоит почитать о цветах, заказать на «Амазоне» книгу, раз до ближайшего книжного не один десяток миль.
Церковь стояла на полдороге между их деревушкой и еще одной, и того меньше. Наверное, в Средние века церковь решила сэкономить и выделить одного священника на две деревни. Да и потом, в те времена никто не имел ничего против долгих пеших прогулок. Раньше деревенские дети каждый день проходили по пять миль до школы и обратно и не жаловались. А может быть, и жаловались, но никому не пришло в голову сохранить их мнение для потомства. Таков ведь принцип у истории? Раз не записано, значит, этого никогда и не было. Можно оставить после себя драгоценности, глиняные горшки и богатые гробницы или собственные кости, которые выкопают через сотню-другую лет, но ни один артефакт не расскажет о ваших чувствах. Мертвецы у нее под ногами на старом кладбище при церкви Святой Анны были глухи и немы. Она не могла представить, чтобы Джеймс с Ханной прошли до школы больше сотни ярдов: они понятия не имели, для чего вообще нужны ноги.
Каролина не раз проезжала мимо церкви, но прежде ей не приходило в голову зайти внутрь. Разумеется, она была знакома с викарием, точнее, с прежним викарием: он умер в прошлом году, а его преемник еще не приехал. На попечении нового священника будет не две деревни, его (а может, ее, вдруг это окажется женщина?) заботам поручат четыре-пять приходов, потому что никто больше не ходил в церковь, даже мать Джонатана.
Религия тут ни при чем, Каролина просто пряталась от дождя. Она вывела собак на прогулку, дошла до церкви, порядка мили от их дома (вообще-то, даже имения), и собаки забрались на кладбище, где теперь, водя носами по земле и задрав хвосты, изображали пылесосы, и их маленькие собачьи мозги были всецело поглощены неисследованной территорией и тысячей новых запахов. Каролина чувствовала только один запах — кислый, печальный запах зелени.
Собаки уже помочились на пару надгробий. Каролина надеялась, что за ней никто не следит. Вернее, не наблюдает, «следит» — не то слово. «Господи, Каро, у тебя просто паранойя, — заявил как-то Джонатан. — Вот что делает с людьми городская жизнь». Это были его собаки. Пара лабрадоров и двое детей — такое вот «приданое». Джеймс и Ханна, Мег и Брюс. Псин звали Мег и Брюс. И собаки, и дети хорошо себя вели с Джонатаном, похуже — с Каролиной, хотя собаки все равно были лучше, чем дети. Когда начался дождь, она привязала собак к крыльцу (какая досада, что с детьми так нельзя). До встречи с Джонатаном она и не думала, что Каро — уменьшительное от Каролины. Какое-то имя эпохи регентства,[35] из старомодных исторических романов, которые она читала в юности. Конечно, он вырос в такой среде — и в графстве, — где имя Каролина не было редкостью, как и Люси, и Аманда, и Джемима, поэтому ему лучше знать.
