Коллин Хувер - Безнадежность
— Твой отец умер?
Не слишком ли прямолинейно? Он будто бы знает, что мой отец жив, иначе не спрашивал бы об этом так беспечно.
— Не знаю. Не видела его с тех пор, как мне исполнилось три.
Он возвращается в кухню и садится напротив меня.
— И это всё? Не расскажешь, что за история?
— О, она определённо была, просто я не хочу рассказывать.
Уверена, была какая-то история… но я её не знаю. Карен не в курсе, что было со мной до того, как меня взяло под опеку государство, а я никогда не видела смысла в этом копаться. Зачем мне три забытых года, если следующие тринадцать прошли отлично?
Он вновь улыбается, но на сей раз улыбка недоверчивая и сопровождается вопросительным выражением глаз.
— Вкусные печенья. — Он грамотно меняет тему. — Зря ты принижаешь свои кондитерские способности.
Раздаётся писк, я срываюсь с табурета и бегу к духовке. Открываю её, но торт ещё и близко не готов. Оборачиваюсь и вижу, что Холдер держит в руке мой телефон.
— Тебе сообщение, — смеётся он. — Оставь торт в покое!
Бросаю прихватку на стойку и возвращаюсь на своё место. Холдер просматривает мои сообщения. Никакого уважения к частной жизни. Впрочем, мне всё равно, пусть читает.
— Я думал, что мобильник для тебя под запретом, — говорит он. — Или это просто была жалкая отмазка, чтобы не дать мне номер?
— Так и есть, под запретом. Мне его подарила лучшая подруга на следующий день после «жалкой отмазки». Им можно пользоваться только для СМС.
Он поворачивает телефон экраном ко мне.
— И что это за сообщения такие?
Возвращает телефон к себе и читает вслух.
«Скай, ты прекрасна. Ты одно из самых изысканных созданий на свете, и если кто-то будет утверждать обратное, я зарежу эту стерву».
Он задирает бровь, переводит взгляд с телефона на меня и обратно.
— Боже мой! И все остальные такие же. Пожалуйста, только не говори, что это у тебя такой аутотренинг!
Я смеюсь, наклоняюсь через барную стойку и выхватываю мобильник.
— Прекрати. Ты ломаешь весь кайф.
Он откидывает назад голову и хохочет.
— О господи, так это правда? Ты сама себе это пишешь?
— Нет! — восклицаю я, пытаясь защититься. — Это всё Шесть. Она моя лучшая подруга, сейчас на другом конце света и скучает по мне. Она хочет, чтобы я не грустила, вот и шлёт мне каждый день приятные эсэмэски. По-моему, это мило.
— Не верю. Они тебя раздражают, и, возможно, ты их даже не читаешь.
Как он догадался?
Кладу телефон на стойку и скрещиваю руки на груди.
— Она хочет как лучше, — отвечаю я, не желая признаваться, что эти сообщения раздражают меня до безумия.
— Они тебе вредны. Раздуют твоё эго до такой степени, что ты лопнешь. — Он берёт мой мобильник и достаёт из кармана свой. Тыкает пальцами в какие-то кнопки в моём телефоне, потом в своём. — Нужно поскорее выправить ситуацию, пока у тебя не началась мания величия.
Протягивает мне мой телефон, пишет что-то в своём и убирает в карман. Мой мобильник пищит, извещая о приходе нового эсэмэс. Опускаю взгляд на экран и разражаюсь хохотом.
«Твоё печенье — отстой. И не такая уж ты симпатичная».
— Так лучше? — дразнит он. — Твоё эго хоть немного сдулось?
Я со смехом кладу телефон на стойку.
— Умеешь ты сказать девушке ровно то, что ей нужно. — Встаю и прохожу в гостиную. — Хочешь небольшую экскурсию по дому?
Он поднимается и следует за мной. Пока я демонстрирую ему комнаты, всякие скучные безделушки и фотки, упоминаю неинтересные события, он, естественно, неторопливо впитывает всё, останавливается у каждой достопримечательности, осматривает каждый предмет и за всё это время не произносит ни слова.
Мы подходим к моей спальне, и я распахиваю дверь.
— Моя комната, — объявляю я и гостеприимно раскидываю руки, а-ля Ванна Уайт[5]. — Чувствуй себя как дома, но учитывая, что рядом нет никого от восемнадцати и старше, держись подальше от кровати. В эти выходные мне запрещено беременеть.
Он слегка притормаживает на пороге и поворачивает голову ко мне.
— Только в эти выходные? Планируешь залететь в следующие?
Я вхожу в комнату за ним следом.
— Не-а. Пожалуй, подожду ещё пару недель.
Он осматривает помещение, медленно поворачиваясь на месте, пока не становится лицом ко мне.
— Мне уже есть восемнадцать.
Я склоняю голову набок, не понимая, зачем он упомянул этот малозначительный факт.
— Хочешь сказать, что ты крут?
Он переводит взгляд с меня на кровать и обратно.
— Ты велела держаться подальше от кровати, раз мне нет восемнадцати. Просто хотел отметить, что уже есть.
Не нравится мне, как сжались мои лёгкие, когда он взглянул на постель.
— Вот как? Ну, значит, я имела в виду — девятнадцать.
Крутанувшись на месте, он медленно движется к открытому окну. Наклоняется, высовывает голову, затем втягивает её обратно.
— То самое скандально известное окно?
Он не смотрит на меня, что, возможно, неплохо, ибо если бы взглядом можно было убить, он был бы уже мёртв. Какого чёрта он вообще припёрся и ляпает что ни попадя?! А я только-только успела почувствовать удовольствие от его общества, ради разнообразия. Он вновь поворачивается ко мне, и игривое выражение его лица сменяется испытующим. Это я уже видела неоднократно.
— Что тебе от меня нужно, Холдер? — вздыхаю я.
Выкладывал бы уже, зачем явился, или проваливал бы. Он скрещивает руки на груди и прищуривается.
— Все же знают про это окно, разве нет? Что я такого сказал?
Из его колючих вопросов очевидно — своим замечанием насчёт окна он сознательно и точно бил в цель. Но я не в настроении играть в его игры. Мне ещё нужно допечь торт. И съесть всё испечённое.
Я подхожу к двери и открываю её настежь.
— Тебе известно, что ты сказал, и ты получил ту реакцию, которой добивался. Счастлив? Теперь можешь уходить.
Как бы не так! Он опускает руки и подходит к тумбочке. Берёт книгу, которую дал мне Брекин, и осматривает её с таким видом, будто и не было предыдущих тридцати секунд.
— Я пока прошу тебя вежливо. Пожалуйста, уходи.
Он осторожно кладёт на место книгу и опускается на кровать. Укладывается как ни в чём не бывало. Он на моей чёртовой кровати!
Я закатываю глаза, подхожу и стягиваю его ноги на пол. Если мне придётся физически выставить его из дома, я это сделаю. Когда я хватаю его запястья и пытаюсь поднять, он дёргает меня на себя быстрее, чем мой мозг успевает отреагировать. Перекатывает меня на спину и прижимает мои плечи к матрасу. Это случилось так неожиданно, у меня не было времени даже побороться. И теперь, когда я взираю на него снизу вверх, часть меня не хочет бороться. Я в сомнениях: то ли завопить, призывая на помощь, то ли сорвать с себя одежду.
Он отпускает мои плечи, подносит руку к моему лицу и большим пальцем вытирает кончик носа.
— Мука, — комментирует он. — Покоя мне не давала.
Потом садится, опираясь о спинку, и кладёт ноги обратно на кровать. А я так и лежу пластом на матрасе, смотрю на звёзды и впервые, глядя на них, чувствую нечто большее, чем пустоту внутри.
Даже двинуться не могу, потому что боюсь, что он псих. То есть, буквально, клинически болен. Это единственное разумное объяснение. И тот факт, что я всё ещё нахожу его привлекательным, может означать только одно: я тоже сошла с ума.
— Я не знал, что он гей.
Ну да, совсем сбрендил.
Я поворачиваю к нему голову, но молчу. А что, чёрт возьми, скажешь безумцу, который сначала отказывается покинуть твой дом, а потом несёт какую-то пургу?
— Я избил его потому, что он подонок. Понятия не имел, что он гей.
Положив локти на согнутые колени, он смотрит прямо на меня и ждёт реакции. Или ответа. Ну, пусть подождёт, мне надо осмыслить новую информацию.
Я поднимаю взгляд на звёзды и погружаюсь в анализ. Ладно, отвергнем самое простое объяснение — что он псих. Выходит, он пытается натолкнуть меня на какую-то важную мысль? Но на какую? Заявляется без приглашения, чтобы защитить свою репутацию и нанести удар по моей? И вообще, к чему столько усилий? Я — всего лишь одна из многих, так ли уж важно моё мнение?
Разве что я ему нравлюсь. От этой мысли мой рот сам собой растягивается в непрошенную улыбку. Во докатилась — радуюсь, что нравлюсь психу. Впрочем, поделом мне. Не следовало впускать его в дом. А теперь он знает, что я осталась одна на все выходные. Если взвесить этот мой поступок, пожалуй, «глупая» чаша весов грохнется об стол от непомерной тяжести. Вижу два пути развития событий. Либо мы придём к взаимопониманию, либо он прикончит меня, накрутит из меня фарш и начинит им пирожки. Грустно-то как, ведь сколько на свете ещё разных десертов, которых я даже не попробовала...
— Торт! — воплю я, спрыгивая с кровати. Вбегаю в кухню и по характерному запаху понимаю, что опоздала — катастрофа свершилась. Беру прихватку, достаю торт и швыряю его на стол. Впрочем, не так уж сильно он сгорел. Может, если залить глазурью, его ещё удастся спасти.
