Михаил Ахманов - Крысолов
— При том, что химик. — Я сунул карточку в карман, золоченым обрезом наружу. — Реактив-то мой! За него и отвалили. Шесть дней плюс перелет бизнес-классом… И все за хозяйский счет.
— Вот оно как… — протянул Борис, задумчиво поигрывая бицепсами. — Небось еще и бабок отвалили?
— Не без того.
Я подхватил его под руку и повлек мимо клеток с туканами. Играл он неплохо и в иной ситуации сошел бы за простачка, милейшего, в сущности, парня, любителя выпить и закусить — особенно если земляк угощает. В ином раскладе он мог оказаться бандитом, отстрельщиком из команды гамма либо приспешником мормоныша — опять же из тех, что мостят дорожки на тот свет. Но был один характерный признак, одна существенная деталь — два сероглазых братца-лейтенанта его не отшивали. Совсем наоборот: увидев, что мы с Борисом подружились, они направились к полковнику — затем, чтоб придержать страуса, никак не желавшего расставаться с хвостом. Вывод был ясен и тривиален: эта троица подавала в одни ворота. Видимо, в те, где ловил мячи остроносый вратарь.
По завершении экскурсии мы с Борей-Бобом были не разлей вода. За обедом в мавританском ресторанчике дружба наша расцвела и окрепла. Ресторанчик баловал гурманов сугубо морскими блюдами, и я, заметив, как посетителям тащат суп из мидий и как скрипят на зубах устрицы, внутренне содрогнулся, призвал официанта, проконсультировался с ним и заказал “биг фиш” — иными словами, не просто рыбу, а очень большую, величиною с том “Истории КПСС”. Боря, по незнанию языка не принимавший участия в переговорах, мой выбор одобрил: тарелка с рыбой напоминала колесо от “Жигулей”, орнаментированное с краю жареной картошкой. Всю эту благодать мы запили бутылкой белого и отправились в автобус — во главе с полковником, тащившим пук страусиных перьев. Наступило время сиесты, когда природа замирает, в торговле перерыв, мухи не ползают по стенам, а испанские доны и доньи сладко дремлют в своих фазендах.
Мы возвратились в отель, и я последовал их примеру.
* * *Акклиматизация протекала успешно; длительный сон меня освежил, и я был готов к новым подвигам и авантюрам. Мудрый обычай — устраивать сиесту, но еще мудрее кончать ее в положенный час. Вот в наших родных палестинах сиеста затянулась и плавно переходит в мертвый сон, который называется стагнацией. И кто в том виноват?.. Вероятно, особенности национального климата… Спустившись в ресторан, я отужинал (цыпленок под соусом кэрри, салат — похоже, из кактусов, бутылка минеральной) и направился в бар — только не в тот, что на открытом воздухе, а в тот, что имел место рядом с обеденным залом. Здесь хлопотал Санчес, и мы с ним на правах знакомых обменялись улыбками; у стойки паслись британцы, пили на шестерых бутылку “Джека Даниэлса”, а в углу сидели те самые веснушчатые, которых я не сумел опознать — может, шведы или голландцы, а может, датчане с Фарерских островов. Эти пробавлялись пивом. Позорр-ники, как сказал бы Петруша.
Вспомнив про Петрушу, я, естественно, подумал о Дарье, заскучал и спросил у Санчеса чего-нибудь подкрепляющего. Чего-нибудь местного, но не слишком экзотичного, чтобы грусть развеяло, но до пяток не прожгло. Бармен выставил квадратную бутыль с желтоватой маслянистой жидкостью, налил стаканчик и пояснил, что русские сеньоры “это” любят Прекрасное средство, чтоб разогнать грусть. А что касается последствий, то дон Диего пусть не беспокоится: у русских сеньоров расстояние от глотки до пяток намного больше, чем у нормальных людей. “Это” оказалось текилой. Я глотнул, чуть не выронил стакан и еле отдышался.
Видимо, я нетипичный русский сеньор.
Санчес, догадавшись о моих затруднениях, тут же плеснул в стаканчик белого. Я принялся шарить рукой по стойке, булькая и на ощуть разыскивая стакан, но вдруг меня чувствительно хлопнули ниже лопаток. Глубоко вздохнув, я вытер слезы, повернулся и увидел перед собой черную губастую физиономию с расплющенным носом и улыбкой до ушей. Разумеется, то был мой белозубый зулус. Оставалось лишь удивляться, как незаметно и быстро он очутился в баре и подобрался ко мне — не человек, а призрак, порхнувший на ароматы спиртного. Или тень. Тень Джеймса Бонда, скользящая в кремлевских коридорах в поисках секретов Политбюро… При виде его мускулистой фигуры и мыслей о Джеймсе Бонде у меня невольно вырвалось:
— Агент?
— Агент, — подтвердил зулус на отличном английском, демонстрируя белоснежные зубы. — Страховой. Интересуетесь? На случай безвременной кончины? Чтоб скрасить горе безутешным родичам?
Он с усмешкой покосился на бутыль с текилой. Глаза у него были большими, круглыми и темными, как ночь в амазонской сельве.
— Я холостяк и круглый сирота. Точно такой же, как мой отец и дед, — буркнул я, оглядываясь в поисках двух своих лейтенантов. Но их в обозримом пространстве не наблюдалось — то ли бдительность потеряли, то ли затеяли хитрую комбинацию с ловлей на живца. Томимый неясными предчувствиями, я нахмурился, нашарил стакан и отхлебнул порядочный глоток. Белое вино оказалось великолепным: в меру кислое, в меру терпкое и очень холодное.
Зулус тем временем не отставал: вытащил огромный, крокодиловой кожи бумажник, раскрыл его, нащупал визитку и сунул мне. На карточке — роскошной, розовой с серебром, с виньетками в уголках — значилось: Ричард Бартон, страховой агент “Фортуна Индепенденс”, штат Алабама, адрес, телефон, е-мейл. Кивнув, я сунул это произведение искусства в задний карман джинсов, под седалище. Теперь он протягивал мне лапу — вилы с насаженными на острия коричневыми сосисками.
— Дик! Ричард Бартон — для клиентов, а для друзей — Дик! Дик из Таскалусы, Алабама.
"Когда это мы стали друзьями?” — мелькнула мысль. Руку, впрочем, пришлось пожать: негры — народ темпераментный и обидчивый. Особенно из Алабамы, где их угнетали проклятые белые плантаторы.
— Хорошев. Дмитрий Хорошев. Из Петербурга.
— Кхо-ро-шефф? — произнес он по слогам, комично двигая челюстью. — Это фамилия? Очень сложная, очень… А как на английском? Я объяснил.
— Значит, Гудмен… Хорошее имя для хорошего человека… Ну, чем занимаешься, Гудмен? Белых медведей пасешь? Или сажаешь кукурузу в вечной мерзлоте?
Интонация явно изменилась — он перешел на “ты”. Такой, знаете ли, простецкий черный парень из Алабамы, из неведомой мне Таскалусы… Скромный страхователь жизни с мускулатурой борца-тяжеловеса. “Такому ни один клиент не откажет”, — подумал я и пояснил:
— Кукурузой в наших краях занимаются исключительно по четвергам. А что касается медведей, то они у нас перевелись, теперь завозим крокодилов из Алабамы. На всех, говорят, не хватит, так что в свободное время я столярничаю. Кии строгаю.
— Кии? — Лоб зулуса пошел морщинами, потом он резко двинул рукой. — Это которые для бильярда? Шары гонять? И что же, выгодное дельце? — Не жалуюсь, — откликнулся я, допил вино, вытащил свою карточку с золотым обрезом и заказал нам по двойному “Джеку Даниэлсу”. Но тут подгреб шкаф Боря, и пришлось взять третий стакан, чтоб не обидеть земляка. Он так спешил, что даже запыхался. Капельки пота повисли на кустистых бровях, грудь в вырезе майки влажно блестела, но в остальном они с зулусом являлись симметричными фигурами, будто черная и белая шахматные ладьи. Оба — широкоплечие, тяжеловесные, напоминавшие киборгов из голливудских лент, с массивным прочным костяком, к которому там и тут было привинчено нечто бугристое, покрытое для маскировки кожей.
— Это Дик, — сказал я, поворачиваясь к Борису. — Дик Бартон из Таскалусы, штат Алабама. Агент, только не ЦРУ, а из “Фортуны Индепенденс”. Страхует алкоголиков — на тот случай, если вдруг возьмут и сыграют в ящик. А это, — тут пришлось перейти на английский, — это мой земляк Боб. Но я не в курсе, чем он промышляет… Боб! Очнись! Где ты трудишься, задумчивый мой? Боря, впавший в каталепсию при словах “агент” и “ЦРУ”, слегка расслабился, пошевелил бровями а-ля Леонид Ильич и пробурчал:
— Мы по коммерческой части. Фруктой торгуем. Яблочки там, груши-бананы и прочая капуста.
Я перевел. Боб и Дик поглядели друг на друга без особой приязни, однако чокнулись, как подобает джентльменам, и выпили за знакомство. Потом в огромной лапе Бартона, будто по волшебству, возник пакетик жвачки, украшенный желтой полосой. Он угостил нас, а после Боб и Дик принялись обмениваться при моем посредстве маловразумительными репликами. Боб, например, любопытствовал, выдает ли “Фортуна” полисы на коммерческие риски, а Дик отвечал, что нет, не выдает, поскольку дело это пахнет керосином, особенно во фруктовом бизнесе. Купил ты, скажем, партию груш, а они погнили — и кто виноват? Поди докопайся! Может, товар был с гнильцой, а может, ты сам его сгноил, чтоб на страховке приподняться… Может, вяло соглашался Боря: на чем же еще приподниматься, как не на страховке? Это сам бог велел. Самое богоугодное мероприятие — нафакать страховую компанию! “Нас не нафакаешь, — отвечал Дик, — в нашей конторе одни орлы, которые мух не ловят”. — “Знаем, чего вы ловите”, — бурчал Боб.
