Джон Трейс - Заговор по-венециански
Рассмеявшись, Том поднимает руки: сдаюсь, мол.
— Меа culpa![15] Мне нет оправданий. Я мог бы сказать, будто мой чемодан потерялся по прилету сюда — и это правда, — но в нем не было ничего, что подсказало бы тебе мои симпатии в мире моды.
— Тебе совершенно безразлично, что ты носишь?
— Нет, конечно. Мне нравится выбирать себе одежду: удобную, чтобы хорошо сидела. Нравится, когда белье на мне чистое, когда носится долго. Просто я стараюсь на одежде не заморачиваться.
— Бог мой! Да ты язычник! Нельзя приезжать в Италию, если живешь по таким убеждениям. Тебя за такое из страны выслать мало!
Оба смеются. Смеются легко и беззаботно, ощущая большую близость.
— В общем, так. Я намерена обратить тебя в истинную веру. Позабочусь, чтобы ты осознал ошибочность своих прежних взглядов.
— На пять сотен евро такое устроить можно? Именно в пределах этой суммы я и могу позволить себе экипироваться.
Положив руку на подбородок, Тина изображает на лице задумчивость и серьезность.
— Гм… дай подумать. На пять сотен можно купить тебе хороший галстук «Версаче» или «Гермес». Я даже вижу тебя в нем, но и только. Однако это не дело, если собираешься покидать пределы моей спальни.
В разговор вмешивается человек сурового вида, в черном костюме, при галстуке.
— Buongiorno. Scusi, signorina. — Мужчина переводит взгляд на гостя Тины. — Синьор, вы Том Шэман?
— Да, это я. А что?
Портье оглядывается на дверь.
— Синьор, на рецепции вас ожидают два карабинера. Желают поговорить с вами.
Capitolo XII
Хижина Латурзы, Атманта
Тевкр приходит в себя. Он лежит на простеньком ложе, устроенном на полу, — где именно, понять невозможно. Лицом чувствует тепло очага, но при этом ничего не видит. Каждая пора на лице сочится болью, словно живые раны натерли крапивой. Постепенно до Тевкра доходит мерзкий запах припарки, наложенной на глаза.
Мир сжимается, начинает давить.
Тевкр в ужасе и ничего не может с собой поделать. Но понемногу из давящей темноты начинают всплывать осколки воспоминаний: жертвенный огонь, символ, вычерченный в глине, странные змеи и прочие фигуры, которые сам Тевкр и вырезал на земле ритуальным ножом.
Откровение.
А после — огонь. Ревущее пламя, распаленное во имя богов, в которое бросился прорицатель.
Тевкр напуган собственной памятью.
— Тетия! — зовет он. — Тетия, ты здесь?
Жена забилась в дальний угол, накрывшись овечьими шкурами. Она еще не отошла от пережитого. Любимый муж, не понимая, что творит, душил ее! Как быть? Ответить на призыв Тетия не решается. Она кладет руки на живот, словно стараясь оградить ребенка от Тевкра. Может, авгур хотел убить их по собственной воле?
— Тетия!
Или же ярость, с какой Тевкр набросился на нее, родилась из лихорадки, в которой он борется за свою жизнь? Ведь Тевкр Тетию ни разу не обижал.
— Тетия! Где ты?
И тогда она отбрасывает шкуры — вместе со страхами — и идет навстречу ему.
— Я здесь. Погоди.
Тевкр раскрывает объятия. Тетия нежно прикасается к его пальцам.
— Подожди. Я сейчас. Принесу тебе пить.
Но муж резко хватает ее за руку.
— Нет! Не уходи. Я должен тебе кое-что рассказать.
Тетии с трудом удается не поддаться нахлынувшему ужасу. Тевкр сильно переменился. Может, даже сошел с ума. И скорее всего, никогда не прозреет.
Почуяв страх супружницы, Тевкр еще крепче сжимает ей руку.
— Тетия, нужна твоя помощь. Сотри знаки, которые я вычертил.
Тетия вздрагивает.
— Те самые? У костра, в роще?
— Именно. Ступай прямо сейчас. На знаки не гляди. Сотри их, чтобы и следа не осталось.
Тетия непонимающе переспрашивает:
— Зачем? Что тебя так тревожит?
— Это демонические послания, они сочатся злом. И зло придет неслыханное.
Видя, в каком смятении муж, Тетия бережно гладит его по лицу.
— Скажи, что ты видел? Поделись со мной, не держи в себе.
Для Тевкра поведать о своих тревогах — проявление слабости, но слепота ужасает. А нежные прикосновения Тетии плавят защиту.
— Со мной говорил кто-то из демонических богов. Он явил три откровения, которые определят нашу судьбу, судьбу Атманты и судьбы будущих поколений.
— Что он тебе показал?
Тевкр мысленно возвращается в рощу, вспоминает, как демоны окружили его.
— Демоны стояли у врат, гигантских врат, сплетенных из змей.
— Змей?
Тевкр руками рисует в воздухе то, что видел.
— Какие-то из гадов стояли на хвостах, прочие ползали. Они переплетались, изрыгая пламя и обнажая клыки.
— Не рассказывай, — пытается успокоить его Тетия, — если это тебя так тревожит.
— Нет, я закончу. — Тевкр сглатывает, хотя во рту пересохло и слюны нет. — Теперь-то мне открылось, что те врата — Врата судьбы. Они связывают наш мир с посмертием. В первом видении их охранял неизвестный мне демон чудовищной силы. Наполовину человек, наполовину козел. Рогатый. Глаза у него красны, аки пламя. В руках он держит трезубец, с которого свисают шматы человеческой плоти.
— Может, Аита? Или Минотавр? И ты принял его…
Тевкр резко обрывает супругу:
— Прошу, Тетия, молчи. Об этом я сумею рассказать только раз, и никогда более. Поклянись, что не станешь впредь перебивать меня.
Тевкр столь отчаянно стиснул Тетии руку, что девушка не может не обещать:
— Клянусь.
И авгур продолжает низким, осипшим голосом:
— То был не Аита и не бык-урод. Я уверен. — Жрец пытается не пустить в разум память о том, какую агонию пережил в роще. — Он властелин тьмы, куда выше и сильнее Аиты. Демоны и похищенные души подземного царства — все они преклоняются перед ним. Он источник зла, всего, что есть на земле дурного.
Страх охватывает Тетию. И младенец в утробе начинает подергиваться, словно бы чувствует переживания матери.
— Во втором откровении я видел у ворот юного нетсвиса. Он, как и я сейчас, преисполнился сомнений, утратил веру, и его, словно на кол, посадили на собственный посох.
Тевкр прикасается к повязке на глазах. «Не плачет ли?» — думает Тетия.
Лоб у него горячий, и, скорее всего, начался бред. Тевкр, должно быть, пересказывает свои кошмары.
Или же…
Или действительно грядет новый бог? Единый правитель мира, величайший из всех, кого знал человек?
— Тевкр, ты сказал, что тебе явили три откровения.
О чем последнее?
Тевкр молчит, он на ощупь тянется к рукам Тетии. Находит и только потом продолжает:
— Я видел любовников. Их обнаженные тела сплелись у Врат. А в ногах у мужчины и женщины ползал ребенок.
Тетия гладит его пальцы и думает о своем младенце.
— Не такое уж и дурное видение, — говорит она. — Я бы с большой радостью изваяла двух любовников в такой позе. И их дитя — плод утробы — это же благословение.
Тевкр отталкивает ее руки.
— Иди и сотри знак на земле. Его никто не должен увидеть.
Умолкнув, он складывает на коленях дрожащие руки.
— Тише, тише, — прижимает к себе мужа Тетия. Гладит его по голове.
В объятиях супруга Тевкр успокаивается. Пусть тревога поутихла, однако всей правды он раскрыть не может.
Не может заставить себя раскрыть истину.
В третьем откровении ему был явлен он сам с Тетией.
И оба они были мертвы.
Больше Тевкр не сомневался, кем зачат ребенок. Дитя, ползавшее у них в ногах, — плод зверя, посланный на землю предварить день, когда его Отец придет взять свое.
Глава 17
«Луна-отель Бальони», Венеция
Валентина Морасси и ее напарник Рокко Бальдони нетерпеливо дожидаются Тома Шэмана на ресепшене старейшего в Венеции отеля. Для Валентины, привыкшей работать с кузеном, Рокко — открытие в дурном смысле слова. Он начисто лишен чувства юмора, строит из себя мачо, словно Божий дар для любой женщины, хотя даже эпитет «заурядный» послужил бы ему комплиментом.
Взгляд Валентины обращается в сторону лестницы: Том Шэман спускается, запросто болтая с элегантной блондинкой. Шаг его легок, несмотря на внушительную мускулатуру. Есть в бывшем священнике нечто этакое — загадка, наверное, — отчего к нему так и тянет.
Как только парочка спускается в вестибюль, Валентина встает из плюшевого кресла и направляется в их сторону.
— Buongiorno, синьор Шэман, — здоровается лейтенант, нацепив на лицо свою самую профессиональную улыбку. — Это мой коллега, лейтенант Бальдони. Очень жаль, мы просто вынуждены вас побеспокоить.
Рокко едва достает Тому до подбородка. Скулы у него на лице совершенно не проглядывают; глаза такие большие, словно их нарисовал ребенок, не знакомый и с азами пропорций. И это убожество заинтересованно смотрит на спутницу Тома!
