Брюнония Барри - Читающая кружево
Все замолкают. Одна из соседок берет плачущую женщину за руку, а Руфь — единственная, кто сидит в шляпе, — снимает ее и дарит, точно какой-то старинный эликсир, исцеляющий любую хворь. Не знаю, что тому причиной — сама шляпа или по-детски наивный жест, — но это срабатывает. Плачущая женщина не надевает шляпу, но проводит по ней руками, как будто ей на колени, требуя ласки, запрыгнула любимая кошка. Она успокаивается, а через минуту уже улыбается сквозь слезы.
— Надень, — говорит одна из «красных шляпок».
Прежде чем женщина успевает отказаться, Руфь снимает широкополую светлую шляпу с ее головы и вместо нее надевает красную, чересчур большую. А потом, точь-в-точь как женщины с Острова желтых собак, «красные шляпки» окружают новую подругу.
Женщины уходят все вместе, как и пришли. Машут нам руками и хором произносят слова соболезнования, которые растворяются в воздухе, точно музыка, и распадаются на отдельные ноты, когда «красные шляпки» расходятся по машинам. Лишь потом я замечаю одинокую шляпку, прислоненную к каминной полке. Плачущая женщина уже уехала, поэтому я просто оставляю шляпу на месте.
Кто-то включил радио, отыскивая Эн-пи-ар. Но приемник старый, сигнал слабый, его глушит более мощная станция, которая явно предпочитает популярные песенки. Сейчас на волне — «Саут Пасифик», и Эцио Пинца поет «Очарованный вечер».
Когда к нам заглядывает Рафферти, почти все гости уже разошлись. Он подходит к Джей-Джею — единственному, с кем здесь знаком. Я наблюдаю, как Джей-Джей при виде Рафферти пытается встать прямо. К тому времени Джей-Джей и Бизер уже изрядно пьяны: пока остальные пили херес и чай, эти двое неустанно передавали друг другу бутылку бренди, наполняя свои бокалы. Я никогда не видела брата пьяным, и мне даже в голову не приходило, что он может напиться, но Аня, кажется, не переживает. Она стоит рядом, будто приклеенная к его бедру, и держит в опущенной руке пустой бокал из-под сладкого хереса, точно маленький колокольчик, в который звонят, созывая гостей к столу.
Джей-Джей подливает себе еще.
— А где дамы? — спрашивает Рафферти.
— Вы разминулись, — отвечаю я, и он, кажется, рад.
— Кальвинисты вернулись в свои логовища? — интересуется Джей-Джей.
— В трейлеры, — поправляет Рафферти. — Да, пока что они убрались.
Я подмечаю нью-йоркский акцент.
— Вашей матери здесь нет? — спрашивает Рафферти, окидывая взглядом комнату.
Для полицейского он чересчур ненаблюдателен.
— Нет.
Рафферти удивлен. Судя по всему, он плохо знает Мэй.
— Неужели вы останетесь здесь одна?
На такие вопросы я не буду отвечать даже полицейскому.
— Мы побудем с Таунер, — спешит Бизер мне на помощь.
— А, ну конечно, — отзывается Рафферти, внезапно осознав, как прозвучали его слова. — Прошу прощения.
— Вы задали этот вопрос как слуга закона или как обыкновенный человек? — спрашиваю я, пытаясь разрядить ситуацию.
— Скорее решил просто поболтать, — отвечает он.
— Тогда выпейте. — Бизер предлагает ему бокал бренди.
Рафферти жестом отказывается.
— Он завязал, — произносит одними губами Джей-Джей, обращаясь к Бизеру, но все мы его слышим, включая Рафферти, который драматически закатывает глаза.
— Чаю? — предлагаю я.
— О Господи, нет, — в ужасе отвечает тот, и мы оба смеемся.
Рафферти определенно хочет что-нибудь сказать — он обводит взглядом комнату и наконец решает затронуть самоочевидную тему.
— Примите мои соболезнования, — говорит он. — Ваша бабушка была очень приятной женщиной.
— Точнее, моя двоюродная бабушка, — поправляю я. Рафферти явно не знает, что ответить. — Но все равно спасибо. — Мы неловко стоим рядом. Что дальше? — А как вы познакомились? — наконец спрашиваю я.
— Я приходил сюда на ленч.
Представляю себе ленч в духе Евы — сандвичи с огурцом и укропом, белый хлеб без корочки, ореховые оладьи, сливочный сыр… Маловероятно.
— Я обожаю необычные сандвичи, — объясняет он.
Меньше всего ожидала услышать именно это. Я улыбаюсь.
Кажется, Ева однажды упоминала, что дружит с полицейским. Отчего-то мне казалось, что этот ее знакомый намного старше.
Детектив пытается угадать, о чем я думаю. Он смотрит на меня. Я бы назвала этот взгляд вопросительно-недоуменным. Или заинтересованным все-таки?
Я вспоминаю уроки Евы, пытаясь продолжить разговор, и замечаю, что Рафферти до сих пор ничего не налили.
— Может быть, содовой? — предлагаю я. — Кажется, я видела бутылку в кладовке. Впрочем, не знаю, вдруг она совсем старая.
— Все, что выпущено после 1972 года, меня вполне устроит.
Я иду на кухню, беру лед и возвращаюсь со стаканом и бутылкой. Джей-Джей вытаскивает коробки со старыми фотографиями из нижнего ящика буфета. Они с Бизером раскладывают снимки на всех пригодных для этого поверхностях, так что поставить бутылку негде. Я протягиваю стакан Рафферти и открываю содовую. Раздается щелчок, когда крышка слетает, — значит, газировка не выдохлась. Она шипит и переливается через край. Толи в кладовке настолько жарко, то ли в стакане чересчур много льда, но, не успеваю я наполнить его и до половины, как содержимое пенится и угрожает залить ковер. Рафферти прижимает палец к стеклу.
Мы неловко стоим — Рафферти наполовину погрузил в стакан указательный палец, я испуганно озираюсь в поисках салфетки.
— Ничего страшного, уже не выльется, — говорит детектив.
— Прошу прощения, — отвечаю я, а потом, глядя на его палец, добавляю: — Ловко.
— Когда-то я любил пиво, — объясняет он. — В прошлой жизни.
Бизер и Аня несут груду старых фотографий к окну и начинают в них рыться. Джей-Джей, всегда отличавшийся чрезмерным любопытством, бродит по комнате, открывает шкафы и рассматривает вещи, которые помнит с детства.
В детские годы он проводил у нас много времени. Они с Бизером играли в настольные игры и в покер, когда брат приезжал на каникулы. Мальчики убирали посуду с одного из столов побольше и раскладывали на нем игру, отчего Ева приходила в ярость. Они могли собрать все кружево и спрятать его в шкафы и под подушки — Ева неделями искала свои салфетки, уже после того как Бизер уезжал в пансион.
— Помнишь? — Джей-Джей показывает чайник в форме птицы.
— Помню, как ты его разбил, — отвечает брат и ищет трещину.
— Ева заставила нас отработать долг, подавая чай за ужином. — Джей-Джей продолжает рыться в шкафу.
— У тебя есть ордер на обыск? — интересуется Рафферти.
— Таунер не возражает, — отмахивается Джей-Джей.
Рафферти испытующе смотрит на меня. Я пожимаю плечами.
— От любопытства кошка сдохла, — улыбается Рафферти.
— По крайней мере она умерла счастливой, — парирует Джей-Джей.
Рафферти качает головой.
— Наверное, поэтому он такой хороший полицейский, — усмехаюсь я.
— Вы правда так считаете?
Звучит настолько искренне и эмоционально, что я невольно смеюсь. Рафферти немедленно смущается. Кто-то звонит в дверь.
— Боксера спас гонг. — Рафферти опять закатывает глаза. Как будто сама Ева сидит в этой комнате и изъясняется знакомыми поговорками.
Пришла женщина, забывшая свою шляпу.
«Никуда она не денется, не стоило волноваться», — думаю я, но молчу.
— Простите, — смущенно произносит она. — Я доехала до Беверли, а потом вспомнила, что забыла шляпку у вас.
Я провожаю ее до крыльца.
— Ева была бы очень рада твоему возвращению, — говорит женщина. — Надеюсь, ты не рассердишься на меня за эти слова.
Она не ждет ответа.
Наконец-то стало прохладнее. Где-то в парке играют на скрипке.
Когда я возвращаюсь, гости говорят о Еве. Их вдохновили фотографии. Каждый снимок — история. Джей-Джей и Бизер перебивают друг друга, обращаясь к Ане, Рафферти и ко всем, кто готов слушать.
— Похоже на ирландские поминки. — Рафферти протягивает мне пустой стакан, потому что его некуда поставить — повсюду фотографии.
— Еще? — спрашиваю я, удивляясь, что он так быстро выпил содовую. Детектив жестом показывает, что хватит.
— Ева — наполовину ирландка.
— Серьезно? — Он явно удивлен.
— Со стороны матери.
Я вспоминаю слова Евы о том, что именно ирландская кровь помогает нам читать кружево. Все ирландцы якобы обладают даром светоощущения, как слепые. По крайней мере все ирландки. Но во мне нет ничего ирландского. Моя бабушка Элизабет была первой женой Дж. Дж. и умерла, рожая Мэй. Мэй — настоящий экстрасенс, хотя и всячески это отрицает. Таким образом, дар мог достаться мне от любой из сторон.
Разговоры в другом конце комнаты становятся слишком громкими, так что невозможно продолжать беседу.
— Помнишь, как Ева посоветовала республиканскому кандидату не участвовать в выборах? — спрашивает Джей-Джей, и Бизер с шумом давится бренди. — Что там она ему сказала?..
