Филип Джолович - Стены молчания
Я не ответил. Если бы я искал жаркое место, это явно была бы не Индия. Ее больше не существовало на моей карте.
Кэрол не знала, что ей делать дальше.
— До скорого, — наконец произнесла она и отвернулась.
Я побрел по асфальтированной дороге. Набирая номер таксопарка, я все еще не был уверен в своем решении. Ленивый голос на другом конце провода сказал мне, что машина будет у меня через пятнадцать минут.
Я вернулся в сад Свободы. Наверное, Джей Джей нашел свою свободу. Кто еще похоронен здесь? Я посмотрел на каменные кресты, на ангелов, на редкие грандиозные напоминания о смерти, разбросанные по огромному кладбищу. Надписи на памятниках можно было и не читать: «скорбим», «скучаем», «любим» и бла-бла-бла. Единственное, что казалось мне привлекательным, — это возможность ощутить умиротворение тысяч тел, лежащих в своих одиночных наделах и работающих мертвецами. Не то что человек, зовущий на помощь и тщетно пытающийся оттянуть дверную стойку «Линкольна» от головы женщины, которая уже зарезервировала себе место на кладбище.
Я медленно поплелся назад к кладбищенскому офису, но по другому маршруту: через сад Псалмов, вдоль Гринлоун-авеню. Поезд медленно проехал на расстоянии ста ярдов от меня. От парковки в конце Уильям Локк-драйв я направился к навесу у входа в здание.
Кэрол стояла на пороге. Увидев меня, она не двинулась с места, только слегка улыбнулась.
— Надеюсь, ты выяснил, как уехать отсюда, — сказала она. — Отсюда далеко до Трибека.
9
Я уже не в первый раз был в квартире Кэрол. Но на этот раз все было по-другому. Она жила на последнем этаже. Обстановка не изменилась — старая мебель, в основном американская, хорошо гармонирующая с ковриками, покрывалами и растениями. Ничего хромированного, никакой стали, все деревянное, никаких ярких цветов, мелкие безделушки, расставленные повсюду для пытливых глаз. Комната расслабляла своих обитателей. В ней все было продумано, она умиротворяла и затягивала внутрь. Не комната, а огромный кокон. Даже летним вечером здесь не было шумно. Тем более район Трибек усиливал безмолвие, но не настолько, чтобы нарушать внутреннюю гармонию квартиры. Словно кто-то точно знал, каким должен быть уровень шума.
Но сценарий изменился. Я чувствовал себя не простым посетителем, как раньше. Никакой повестки дня и никакого заранее установленного времени ухода. Может, сказывались последствия выпитого «Пино Нуар». Второй бокал, потом третий. Я протянул руку и снова наполнил бокал, ставя бутылку на тиковую подставку на огромном кофейном столике, сделанном из старинной двери.
Кэрол вернулась в комнату уже с пустым бокалом. Она сняла траурные одежды, надела синие шорты на завязках и футболку. Этакое отсутствие формы, подчеркивающее определенные формы. Босоногая, никакого макияжа, никаких драгоценностей: ни колец, ни браслетов, ни часов. Только она, Кэрол, милая и притягательная.
Она наполнила свой бокал и села рядом. Рядом со мной. Кэрол протянула ноги на подушки, лежащие на огромном диване, и посмотрела на меня сквозь завесу волос, которые прикрывали часть ее лица. Она откинула волосы и сделала глоток. Я заметил блеск светлых волосков на ее руках. Волоски были такими же прозрачными, как паутинка.
— Мило, — сказала она.
Я кивнул. О чем она думала? Явно не о вине.
— Хочешь есть?
Но и не о еде. Вопрос был так прост, так естественен.
— Нет, — ответил я.
— Я тоже не хочу, — она смотрела на меня. Короткие взгляды, глотки вина. Взгляд, глоток, взгляд, глоток.
— Не будем говорить о Джей Джее или о похоронах, ладно? — сказал я.
— Точно!
Пауза. Взгляд, глоток. Шум улицы. Кэрол наклонилась к столу, взяла пульт, нажала на кнопку, и послышалась музыка Стэна Гетца из колонок, которых я не видел. Я усмехнулся.
— Что смешного? — она тоже засмеялась.
— Ну, — сказал я, — только не пойми меня превратно. Мы приходим сюда, ты надеваешь что-то удобное, разливаешь вино и включаешь музыку. Просто я подумал… я имею в виду… — Я замолчал, подыскивая слова. — Мне просто показалось это смешным, вот и все.
Кэрол положила пульт на стол:
— Тебе нравится яблочный пирог?
Я отрицательно покачал головой:
— Но ты ешь, если хочешь.
Она расстроенно цокнула языком:
— Я не спрашивала тебя, хочешь ты его или нет, я спросила, нравится ли тебе яблочный пирог.
— Конечно, он мне нравится.
— Яблочный пирог — клише, — сказала она. — Ты же знаешь: нет ничего более американского, чем яблочный пирог. Но это не означает, что он невкусный, что его не стоит ни готовить, ни есть.
— Достаточно честно, — сказал я, хотя не понял, к чему она клонит.
— Тебе нравится, что на мне надето, тебе нравится вино, тебе нравится Стэн Гетц? — с поддельным ужасом спросила она. — Нет?
— Ну, — медленно ответил я, — да. Но что, если бы мне не нравился яблочный пирог?
— Я бы выбросила тебя отсюда.
— Мне это нравится, мне действительно это нравится, — я улыбнулся и дотронулся до ее руки. У нее была нежная мягкая кожа.
— Когда людям нужна помощь, они должны посылать недвусмысленные сигналы. Я откуда-то знаю это.
Я хотел знать, откуда. Я хотел знать все. Но дополнительные вопросы были уделом юристов и адвокатов, а мы не были ни теми, ни другими в этот момент в этом месте.
— Я пытаюсь вспомнить стихотворение, — проговорила она, — что-то о том, что не махать, но тонуть.
Еще одно из любимых стихотворений Эрни. Боже мой, за последние двадцать четыре часа я наслушался столько поэзии, сколько не слышал за предыдущие пять лет. Я осознал, как мало поэзии было в моей жизни.
— Стив Смит, — сказал я. Я помнил эти строчки. Они стали избитыми, но все еще были прекрасны:
Я был гораздо дальше, чем ты думал,
И не махал я, а тонул.
Лицо Кэрол прояснилось, и она щелкнула меня по носу пальцем. Слегка, но мне показалось, что она дотронулась до моего носа волшебной палочкой.
— Это оно, — улыбнулась она. — Видишь, двусмысленный сигнал. Посмотри, что произошло, — парень утонул.
— А тебе нужно спасение? — спросил я.
Она смотрела на дно бокала, крутя его в ладонях.
— Возможно, не спасение, — наконец ответила она. — Возможно, только… Что бы там ни было, сегодня я посмотрела на тебя и поняла, что ты можешь чувствовать то же самое. Мы уже давно знаем друг друга и, ну, я просто… Скажи мне, если я ошибаюсь… Ты стоял сегодня под дождем, вдова кричала на тебя. Мне казалось, ты поймешь, о чем я говорю.
Она была права.
— Когда Миранда Карлсон кричала на меня, — сказал я, немного помолчав, — я знал, она не виновата, но она словно поймала меня в луче прожектора, и мне было больно.
Наши бокалы стояли на столе, поэтому не надо было никаких неловких движений, никакой долгоиграющей игры жестов, никакого слияния рук и взглядов. Я просто наклонился и поцеловал ее. Я почувствовал ее вздох, освобождение после длительного ожидания. У меня заколотилось сердце. Мы крепко держали друг друга за руки и не шевелились.
На мне был костюм. Я даже не снял пиджака. Я сел прямо, и Кэрол сняла его с меня, аккуратно свернула и распрямила рукава. Она делала все аккуратно, словно собиралась положить пиджак на спинку дивана, но неожиданно она швырнула его через всю комнату.
В мгновение ока она сорвала с меня остатки одежды. И я уже лежал голый, а она сидела на мне все еще одетая.
Она сорвала с себя футболку, наклонилась и поцеловала меня.
— Не пора ли внешнему юрисконсультанту стать внутренним, — она улыбнулась.
— Я грязный, — сказал я, — сама знаешь, дождь, жара… Я мог бы принять душ для удобства моего клиента.
Она прижалась к моей груди, щипля мои редкие волоски, покусывая мой сосок.
— Не надо. Ты в порядке, — прошептала она. Я прижал ее к себе, наши губы слились в страстном поцелуе, как старые друзья, пока наши тела переплетались в горячем желании быстрее заняться сексом.
Потом она встала. Быстрыми и отточенными движениями она сняла шорты и осталась совсем голой. Она стала медленно опускаться на меня. Я хотел видеть ее всю и сразу: ее лицо, грудь, руки, ее божественный, песочного цвета лобок, изгиб ее бедер. И ее глаза: огромные, как у школьницы, искорки орехово-коричневого цвета, свет и тьма. Я гладил ее по голове, перебирая ее волосы, вглядывался в ее лицо. Гладил ее бедра. Ее груди. Здесь уже не было недопонимания.
Я проснулся. Я был в постели. В постели Кэрол. Я помнил это. Мне показалось, что она не спала. Я повернул голову. Кэрол сидела, опершись на подушку и натянув простыню до шеи. Обняв колени, она немного покачивалась. Свет, падавший через стык портьер, озарял ее заплаканное лицо. Она смотрела вперед.
Я приподнялся на локте:
— Что случилось?
Она не смотрела на меня:
