Роберт Маккаммон - Королева Бедлама
Но Примм так и не поднял взгляда от бумаги. Длинные тонкие пальцы касались поверхности, бродили по изгибам угольных линий.
— Я хотел бы знать, кто она такая, — сказал Мэтью.
— А кто такой вы?
— Мое имя — Мэтью Корбетт. Я приехал из Нью-Йорка.
— В каком качестве?
— Я — младший партнер агентства «Герральд».
Пальцы Примма остановились.
— Ближайшее отделение — в Лондоне.
— Нет, сэр, это не так. Наша новая контора находится в доме номер семь на Стоун-стрит в Нью-Йорке.
— У вас есть визитная карточка?
Мэтью ощутил неприятное чувство под ложечкой. Карточка! Почему миссис Герральд до отъезда не дала ему официальную карточку? Может быть, поручила Грейтхаузу их напечатать.
— Карточки будут позже, — ответил он.
Теперь Примм оторвал свое внимание от портрета, и бусины пронзительных чернейших глаз посмотрели на Мэтью как на самую омерзительную тварь из портовой помойки.
— Нет карточки? То есть нет удостоверения личности?
Последнее слово он произнес так, будто кость перекусывал.
Хочет вывести меня из себя, понял Мэтью. Атакует, когда надо защищаться.
— Нет карточки, — ответил он ровным голосом. — Что же до удостоверения, мою личность вполне могут удостоверить доктора Рэмсенделл и Хальцен.
— Они здесь не присутствуют.
— Тем не менее они подрядили агентство — и меня — выяснить, кто эта пациентка. Они считают, что смогут ей помочь, если будут знать…
— Как вы посмели сюда явиться? — перебил Примм. Хотя голос его дымился гневом, в лице никаких эмоций не отражалось. — Вы безумец, сбежавший из больницы? Или же эти так называемые доктора сами должны сидеть в клетке в своем Бедламе? Им были даны полные и точные инструкции.
— Я же вам говорю: они считают, что смогут помочь этой леди, если…
— Убирайтесь отсюда! — зашипел Примм. — И не сомневайтесь: карьера этих докторов окончена, упомянутая леди будет перемещена оттуда в ближайшую неделю, а вы, наглец без мозгов и без визитной карточки, навсегда разбили кораблик своей жалкой карьеры о скалы контрактного права!
Мэтью даже не знал, что сказать. Он почувствовал, что у него внутри поднимается жар, но успел понять, что этого и хочет от него Примм: потери самообладания. Да, Примм ставит на это. Мэтью подавил в себе гнев, помолчал несколько секунд и сказал:
— Это пустые слова, сэр. Вы никуда не будете эту леди переводить, поскольку она в наилучшем месте из всех возможных. И ведь ваш клиент не захочет, чтобы ее переводили?
Примм не ответил — он снова превратился в подобие статуи Правосудия.
— У меня осталось три минуты, — продолжал Мэтью, — позвольте мне использовать их конструктивно. Взгляните, будьте добры, вот на это. — Он полез в саквояж, достал последний выпуск «Уховертки» со статьей о смерти Пеннфорда Деверика. Газету он положил поверх портрета Королевы. — Ваш клиент, при всех его добрых делах, касающихся этой леди, может быть связан с убийством.
— С Маскером? — Примм в отвращении сжал губы — они едва были видны из-под носа. — Что еще за чушь?
— Отнюдь не чушь, сэр. Ваш клиент даже может оказаться Маскером. Разыскиваемым ныне за три убийства, кстати. Ваш клиент — Эндрю Кипперинг?
— Кто?
— Да, я тоже пользуюсь этим трюком. Потянуть время, чтобы подумать. Если мистер Кипперинг — ваш клиент, сэр, он может оказаться убийцей трех человек. И мне хотелось бы знать, зачем он это сделал. Вот мне кажется, что, если выяснить личность этой таинственной пациентки, это сильно продвинет меня в понимании мотива. Вы не согласны?
— Я согласен, — ответил адвокат, — что вам необходим отдых в Уэстервике.
— Я вам сообщаю, что ваш клиент может оказаться убийцей. Это для вас ничего не значит?
— Единственная вещь, которая для меня что-то значит, сэр, это доказательство. — Примм выпятил подбородок. — Вы знаете, что такое доказательство? Это не то же самое, что гипотеза или фантазия. И пока я служу закону, пока воплощение правосудия стоит за моей спиной, альфой и омегой моей профессии будет для меня доказательство. Которого у вас нет, сэр, и потому возвращайтесь обратно в Нью-Йорк, оставьте эту леди в покое, а с этими докторами — юридически безграмотными при всех их добрых намерениях — я разберусь быстро.
Когда Мэтью убедился, что Примм закончил свою тираду, он сказал негромко:
— Ей можно помочь. Не должна она сидеть взаперти, одна, изо дня в день.
— Вы еще и доктор, оказывается?
— Я просто хочу узнать ее имя и ее историю.
— С тем же успехом можете попросить луну спуститься с неба и сыграть вам на скрипке.
— Я действительно надеялся, что вы мне поможете, — сказал Мэтью. — Но если вы отказываетесь, я буду показывать этот портрет во всех тавернах Филадельфии, пока кто-нибудь его не опознает. Или во всех пансионах. Или во всех церквах. Я узнаю ее имя и ее историю еще до отъезда завтра утром, даже если мне придется всю ночь ходить по улицам.
— Ах, вот как. Что ж, тогда я действительно должен вам помочь, раз вы настроены столь решительно.
С улыбкой, похожей на разрез бритвы, Примм взял портрет, разорвал пополам и начал рвать половинки в клочки. Мэтью чуть не прыгнул вперед, чтобы спасти хоть что-нибудь, но было уже слишком поздно.
Обрывки лица посыпались из рук Примма на стол.
— Ну вот! Теперь можете лечь спать пораньше!
Глава сороковая
Мэтью стоял на улице перед конторой Примма и размышлял, куда теперь. Он считал, что ему еще повезло не получить пенделя под зад от осознающего собственное превосходство клерка.
Вот интересно, что когда он потянулся взять обратно «Уховертку», Примм сдернул ее со стола, усыпанного обрывками рисунка Берри, и вызывающе посмотрел на Мэтью глазами-бусинками гремучей змеи — дескать, попробуй только. Это по крайней мере говорило об одном: Примм не хочет, чтобы газету показали еще кому-нибудь.
Но вопрос оставался нерешенным: куда теперь?
Солнышко уже хорошо пригревало, туман рассеялся. Две молодые дамы с зонтиками прошли мимо и бросили взгляд на Мэтью, но он был не в настроении флиртовать. Тихий бриз шевелил тенистые деревья на Маркет-стрит. Мэтью остановился, посмотрел налево, направо. На той стороне Третьей и на полквартала к северу висела вывеска «Добрый пирог» с изображением куска пирога и кружки эля. Мэтью решил, что начать можно и отсюда. Можно будет хотя бы выпить, чтобы нервы успокоить. Пропуская проезжающую карету, он уловил краем глаза движение чего-то белого.
Из своей конторы вышел Икабод Примм и зашагал быстро и косолапо к югу по Третьей. Мэтью смотрел вслед его быстро удаляющейся фигуре — в правой руке он мертвой хваткой зажимал газету.
«Ага, — подумал про себя Мэтью. — Кажется, выкурил я напудренную змею из норы».
Отпустив Примма еще на несколько шагов, он пошел за ним на почтительном расстоянии.
Почти сразу Примм свернул влево на углу Честнат-стрит, уходя прочь от реки. Мэтью постоял на углу, глядя вслед парику, выныривающему в потоке прохожих. Потом снова пошел следом, сообразив, что Примм слишком занят мыслью о том, куда он идет, чтобы еще и оглядываться. Еще через полквартала адвокат резко свернул в дверь под вывеской «Зажженная лампа».
Обыкновенная таверна, подумал Мэтью, стоя у двери. У тротуара — несколько столбов коновязи. Окно из круглых донышек стеклянных бутылок, то зеленых, то прозрачных. Без ненужной спешки Мэтью открыл дверь, вошел и остановился, давая глазам привыкнуть после яркого солнца к зеленоватому полумраку зала, где свисали на цепях фонари с потолочных балок.
Ну и правда ничего особенного. Длинная стойка, где несколько хорошо одетых джентльменов склонились над кружками эля, восемь столов с огарком свечи на каждом. Заняты были только три стола, потому что для ленча было еще рановато. И без труда можно было заметить Икабода Примма, сидящего в глубине зала, согнувшись при свече над «Уховерткой».
Мэтью подошел, но сбоку, и Примм не знал о его присутствии, пока Мэтью не оказался рядом. А тогда из глаз адвоката забил огонь, игрушечный ротик зажевал воздух и наконец произнес:
— Опять вы!
— Виноват.
— Да, в том, что меня преследуете. Это мне уже ясно.
— Вы шли в мою сторону.
— Вот и продолжайте идти до самого Нью-Йорка.
Подошел здоровенный мужик с черной бородой и гривой черных волос. В руках у него была коричневая бутылка и рюмка. Когда он наливал рюмку (до краев), Мэтью почуял щекочущий ноздри запах крепкого яблочного бренди.
— Оставьте всю бутылку, Самсон, — велел Примм.
Человек поставил бутылку и вернулся к себе за стойку.
Мэтью подумал, что если Примм выпьет целую бутыль такого огненного зелья, у него не только лампа зажжется, но и парик запылает.
