Роберт Маккаммон - Королева Бедлама
— Нет, сэр.
— Ага. А… гм… есть ли у вас постоянная подруга?
Мэтью знал, к чему ведется разговор. «Красавица-дочка приятеля знакомого моего друга, едва шестнадцати лет от роду, интересуется выйти замуж и завести семерых детишек, если представится подходящий молодой человек». Он улыбнулся:
— В данный момент я совершенно свободен и собираюсь таковым оставаться.
Глаза леди несколько поугасли. Хэвестро кивнул:
— Будете в наших краях, забегайте.
Когда его жена отвернулась, он быстренько поднял большой палец.
«Меркурий» ошвартовался, и Мэтью с другими пассажирами сошел по сходням на доски причала. Музыкант пиликал на скрипке, собирая монеты в жестяную кружку, чуть дальше танцевали две девочки, а их предполагаемые родители отбивали ритм на барабанах. Одно и то же — что в Филадельфии, что в Нью-Йорке.
Мэтью направился на перекресток улиц Волнат-стрит и Четвертой, где, по словам Хэвестро, находился дом миссис Фонтейн. Пейзаж еще заволакивал речной туман, но представший Мэтью город чем-то напоминал Нью-Йорк — дома и лавки из красного кирпича и серого камня, церкви с деревянными шпилями, пешеходы, спешащие по делам, телеги, грохочущие по улицам. Приятным штрихом были деревья, посаженные вдоль тротуаров через равные расстояния. Мэтью быстро понял, что расположение улиц здесь совсем не такое, как в Нью-Йорке — правильная квадратная сетка, а не хаотичное нагромождение.
Но через еще один квартал он понял, что у такого приятного расположения есть и недостаток. Из тумана вылетела подвода с сеном, запряженная парой лошадей, несущихся так, что он бы оказался под копытами, если бы не был внимателен и не успел запрыгнуть обратно на тротуар, благодаря судьбу, что обошелся без сломанных костей. Сетка улиц — это значило, что они длинные, ровные и без препятствий, и горе пешеходу! Мэтью отметил, что кучера пользуются такой возможностью и пускают лошадей бегом.
Сняв себе номер у миссис Фонтейн, побрившись и проглотив легкий завтрак, Мэтью взял саквояж и отправился обратно к Маркет-стрит в поисках конторы Икабода Примма. Солнце уже пробивалось сквозь туман, и портной на углу Маркет-стрит и Четвертой подсказал ему, где найти нужное здание — всего в квартале на восток, рядом с очень красивой, обсаженной вязами церковью Христа.
«И. Примм, адвокат», гласила медная табличка на воротах. Шесть ступеней восходили к солидной двери. Мэтью поднялся, открыл ее и оказался перед юным клерком, сидящим за регистрационным столом. Обстановка была тихая и серьезная, как в склепе, и лежали тени цвета темного чая. Клерк подождал, пока Мэтью закрыл за собой дверь и подошел к его столу.
— Могу я вам чем-нибудь быть полезен, сэр?
— Да. Я хотел бы видеть мистера Примма, если можно.
Глаза молодого человека за очками смотрели двумя безразличными кружочками угля. Мэтью знал это выражение — человеку, лишенному власти, она вдруг падает прямо в руки.
— У мистера Примма очень напряженное расписание, сэр. Сейчас у него клиент, и вряд ли он освободится в ближайший час. Давайте посмотрим. — Он придвинул к себе журнал регистрации и сделал вид, что читает, водя по нему пальцами. — Нет… нет… увы, нет. У мистера Примма сегодня не будет времени на прием новых клиентов. — Он поднял голову и улыбнулся без малейшей приветливости. — Не зайдете ли вы, скажем, завтра после обеда?
— Боюсь, что завтра утром я уже уплыву на пакетботе обратно в Нью-Йорк.
— А, Нью-Йорк? Я сразу заметил какую-то разницу.
— Вполне возможно, — сказал Мэтью, сохраняя приятные интонации. — Я был бы очень благодарен за пять минут с мистером Приммом. Сегодня. Неужели это невозможно?
— Боюсь, что нет, сэр. Невозможно. — Клерк подобрал перо и сделал вид, что продолжает ту работу, которую он делал в момент прихода Мэтью. То есть делал вид, что делает.
Мэтью надеялся, что до этого не дойдет, но вот — дошло. И вот так сразу. Он открыл саквояж, вытащил свернутый лист бумаги и положил на стол перед клерком.
— Если дорожите своим местом, — сказал он спокойно, — отнесите это мистеру Примму. Я подожду.
Молодой человек развернул бумагу и посмотрел на рисунок. Мэтью увидел, что клерк понятия не имеет, кто эта женщина.
— Вы что-то хотите этим сказать? И при чем тут мое место?
— Хочу сказать, — ответил Мэтью уже с некоторым металлом в голосе. С этим пнем на дороге он решил разобраться так, как мог бы Грейтхауз. — А свое «место» лучше поднимите со стула и отнесите рисунок к мистеру Примму. Мне плевать, кто там у него сидит, а через две минуты ему тоже будет на это наплевать.
Для пущего эффекта Мэтью достал серебряные часы и щелкнул крышкой.
То ли тон, то ли часы оказали действие, но клерк подхватил рисунок Берри, сорвался с места как кролик и умчался вверх по лестнице, расположенной у него за спиной слева.
Мэтью ждал, тем временем заводя часы. Минуту спустя раздался звук открывшейся и закрывшейся двери, по ступеням застучали башмаки, и забухал гулкий голос:
— Так я вам скажу, что не стану сидеть сиднем и позволять этому типу бить меня по лицу! Прямо в моей любимой таверне, среди бела дня? Да я его на дуэль вызову, и к черту все суды!
— Абсолютно уверен, адмирал, что это далеко не лучший образ действий, — отвечал ему голос клерка, теперь уже не презрительно-властный, а угодливый. Сам клерк тут же оказался на виду, ведя за собой человека лет семидесяти, в двурогой шляпе с кокардой и в одежде вроде военного мундира с рядом медалей на груди. Правый глаз у него заплыл черным.
— Мистер Примм мне обещал час! И либо я совсем уже свихнулся, либо мой час сократили до десяти минут! — бушевал адмирал, пока клерк вел его к двери.
— Так точно, сэр. Но мистер Примм держит ситуацию под контролем, и к тому же — как указал сам мистер Примм, — вы лучше можете потратить время и деньги, чем сидеть у него в кабинете и бушевать из-за какой-то мелкой драки.
— Мелкой драки? Эта старая морская свинья ударила меня в лицо, я чуть не ослеп на один глаз, и вы это называете мелкой дракой? Послушайте, я должен заботиться о своей репутации!
— Конечно, сэр. Именно о вашей репутации мистер Примм заботится более всего. — Клерк открыл дверь выпустить ворчливого старика, а Мэтью он сказал коротко и достаточно кисло: — Поднимайтесь.
Мэтью взял саквояж, поднялся по ступеням и увидел наверху еще одну дверь. Собрался было постучать, но сообразил, что не стоит терять время — его ждут. Сделав для храбрости глубокий вдох, он взялся за ручку двери и повернул ее.
Человек за дверью, сидящий за средним столом, перед выходящим на реку окном в переплете, ни головы не поднял, ни вообще как бы то ни было не отреагировал на появление посетителя. Перед ним, расстеленный на темно-зеленой материи стола, лежал портрет Королевы Бедлама. Сам кабинет можно было назвать либо триумфом порядка над хаосом, либо, как выразилась бы Берри, монументом тугожопости. Два таких жутких портрета посеревших от запора лордов висели на стенах. Еще имелись полки с дюжинами книг в кожаных переплетах, и выглядели они так, будто их только что начистили ваксой. Три гранитных бюста неизвестных, но, несомненно, достойных джентльменов стояли на пьедесталах у правой стены, и взор их был направлен на дверь, оценивая всякого, кто посмел перешагнуть этот августейший порог. Ковер мышиного цвета лежал на полу, а в серебристом свете, лившемся в окно, не смела плясать ни одна пылинка. Лишнее и неуютного вида кресло стояло прямо перед столом, а в углу, за спиной самого мистера Примма, расположилось гранитное в человеческий рост изваяние богини правосудия Фемиды с повязкой на глазах. В одной руке статуя держала поднятый меч, в другой — весы. Вполне подходящая обстановка для мавзолея, поскольку человека за столом тоже можно было принять за статую.
На нем был черный в серую полоску сюртук и белая рубашка, застегнутая до горла. Черная лента галстука вилась вокруг воротника, завязанная спереди неприятным с виду узелком — радость душителя. Выше высокого лба вздымался белый парик с тугими локонами, вполне сочетающимися с белой пудрой, украшавшей худощавое и торжественно-мрачное лицо. Пожалуй, такого длинного носа и такого маленького рта Мэтью еще в жизни не видел: не нос, а проспект, и не рот, а игрушка.
И потому Мэтью нисколько не удивился, когда Примм заговорил высоким и тихим голосом — таким, которой будто не требовал использования рта, потому что губы едва шевелились:
— Даю вам пять минут.
— Спасибо. Мне жаль, что вынужден был прервать жалобу адмирала.
— Почетный титул. Ему приятно, когда мы его так называем.
— Ага. — Мэтью, понимая тщету своих надежд, все же ждал приглашения садиться.
Но Примм так и не поднял взгляда от бумаги. Длинные тонкие пальцы касались поверхности, бродили по изгибам угольных линий.
