Игнасио Гарсиа-Валиньо - Милый Каин
Например, Карлос был выведен из игры и уже не представлял собой препятствия для того, чтобы они могли оставаться вместе. Впрочем, его молчание и самоустраненность казались Хулио подозрительными и лицемерными, чем как нельзя лучше вписывались в эту общую игру. Взаимное отторжение Нико и Карлоса дополнительно изводило Кораль. Оно исподволь, сначала в небольших дозах, отравляло ее жизнь каким-то ядовитым газом или вредоносным излучением.
Хулио не хотел добавлять в свою жизнь отторжение. Ему были нужны чувства и ощущения. Он был готов отдать все, что угодно, чтобы вывести Нико за скобки этого уравнения, из этой взрослой игры. К сожалению, такое было выше его сил.
«Господи, сколько же лет я мечтал об этой встрече! — повторял про себя Хулио. — Как я хотел просто вновь увидеть ее, опять оказаться рядом с ней. То давнее расставание без предисловий и объяснений сделало ее еще более недосягаемой и желанной. За годы отсутствия она стала еще ближе, роднее, как рана, нанесенная самому себе и никак не заживающая».
Теперь она вдруг ворвалась в его жизнь в образе взрослой замужней женщины, матери двоих детей. В тот же миг в душе Омедаса вновь возгорелась страсть. Он мечтал только об одном — вернуть ее себе любой ценой, преодолев какие угодно препятствия. Сад семейного особняка стал для него райским, сама Кораль — запретным плодом.
К удивлению Хулио, врата в эти райские кущи открыл ему тот самый мальчик, которого психологу доверили как пациента. Этот же мальчишка своими руками толкнул Кораль в его объятия. Они вновь оказались вместе, хотели повернуть время вспять, стереть все то, что нанесла эта вечная река, начать жизнь заново. Мужчина и женщина делали эскизы и наброски этой будущей совместной жизни, строили общую мечту и даже приступили к реальным действиям. Они привели в порядок ту самую мастерскую на чердаке, чтобы все было так, как тогда.
Одновременно каждый пытался переделать, подчистить и отредактировать внешнюю оболочку своей жизни, той, которую они прожили врозь, почти забыв друг о друге. Стараниями Хулио Кораль даже возвратилась к живописи. Какое-то время им обоим казалось, что возможно все. В их силах воссоздать то, что их когда-то объединяло, вернуться на много лет назад, вновь оказаться в той прекрасной эпохе, когда в их жизни случались чудеса, все вокруг было новым, а мир — непознанным.
Но реальность оказалась весьма жестокой и непримиримой. Они стали разными люди со своими привычками, взглядами на мир. Теперь их объединяло лишь прагматичное отношение к жизни, выработанное за годы разлуки. Каждый нес в душе груз прожитых лет. У него и у нее был собран свой собственный багаж, весьма тяжелый и неудобный в переноске.
Хулио вскоре обнаруживает, что Кораль — не та женщина, которую он когда-то любил. Он давно потерял ее и теперь любил ту, что и тогда, в те прекрасные времена, а вовсе не теперешнюю. Он любил даже не ее, живую и близкую, а свои воспоминания о ней, то, что вызывало из небытия прошлое. Сегодняшняя Кораль для него — дань прежним временам, тоске по светлой юности, источник с живительной влагой на долгом пути назад, в те дни, которых уже не вернуть.
Хулио считал себя обманутым и разочарованным, не понимал, что делать и как вести себя дальше. Самое страшное заключалось для него в том, что он прекрасно знал: каждый его шаг, любой поступок будет тем или иным образом контролироваться Нико, так или иначе станет очередным ходом в игре, которая каким-то непостижимым образом целиком и полностью велась по правилам, разработанным этим мальчишкой и навязанным им всем окружающим.
Глава девятнадцатая
Две ладьи: белая и черная
И тем не менее во всем этом есть нечто восхитительное: это восхищение вызывает он сам, своей персоной. Восхищение мерзостью и грязью.
Джозеф Конрад«Былого не вернуть, — с грустью повторял он раз за разом, словно пытаясь убедить самого себя в непреложности этой простой и вроде бы очевидной истины. — Мы с нею встретились лишь для того, чтобы закончить то, что когда-то начали и оборвали, не доведя до логического завершения. Вот только почему-то даже это у нас как-то не получается».
Отказаться от Кораль он не мог. Причин тому было множество. Одной из самых весомых являлся тот факт, что она была матерью этого чудовищного создания.
Порой Хулио задавал себе один и тот же вопрос. Можно ли сказать, что ты по-настоящему любишь женщину, если при этом сильнее всего на свете желаешь, чтобы она избавилась от человека, который ей дорог больше всех остальных? Кошмарные комбинации, разыгранные Нико, его не менее страшные и циничные признания отравляли все, к чему прикасался мальчишка. Перед этой ядовитой кислотой, разъедающей все на своем пути, не устояли ни чувства Хулио, ни его мечты о счастье с любимой женщиной.
В итоге их отношения свелись к череде встреч и расставаний. Они вели себя как любовники, устраивающие свидания, цинично согласовывающие их по лунному календарю и старающиеся по возможности более-менее убедительно обосновать свое отсутствие перед законными супругами. Череда этих встреч и расставаний походила на чередование клеток шахматного поля — белые ночи и черные дни. Каждый играл выделенную ему роль в заранее проигранной партии. Оба отчаянно стремились сохранить видимость подлинности той любви, которая на самом деле была лишь симуляцией истинного чувства.
Хулио так погрузился в свои мрачные думы, что в какой-то момент даже причислил детоубийство к тайному списку чудовищных способов достижения своей цели. Применение этого метода, между прочим, помогало вычеркнуть сразу несколько позиций из списка пыток и издевательств, превращавших жизнь любовников в сущий кошмар. При этом он не мог не признаться себе в том, что лживость, изворотливость и цинизм Нико открывали ему новые горизонты, самые глубинные пласты извращенной человеческой психологии, даже наталкивали самого Хулио на мысль о том, что он сам в чем-то он очень похож на этого мальчишку. Их отличия были абсолютно зеркальными, отражающими друг друга. Они с Нико походили на две шахматные ладьи, башни, гордо вознесшиеся над полем битвы и ведущие свой суровый поединок. Две ладьи разного цвета, два ненавидящих друг друга человека, два бойца, обреченных сражаться до победы, значит, до смерти одного из них.
Прошел буквально месяц с начала этой новой и такой странной жизни, и вдруг Хулио осознал, что начал скучать по Нико. Парнишки ему по-настоящему не хватало. Нет, психолог при этом вовсе не изменил своего отношения к нему. Он по-прежнему ненавидел этого малолетнего циника и бездушного манипулятора. Омедас просто понимал, что не сможет жить спокойно, не разгадав эту страшную загадку извращенной детской психологии.
Нико вызывал у него как профессиональное, так и чисто человеческое любопытство. Он всякий раз подбрасывал специалисту повод удостовериться в безграничности человеческой низости и готовности пойти на все ради достижения собственной цели. Мальчишка бросил Хулио вызов, загадал ему сложнейшую загадку. Теперь тот уже удостоверился в том, что излечить это исчадие ада невозможно, но пытался хотя бы познать его, понять суть ужасных изменений, случившихся в психике этого ребенка, проследить причины, по которым вроде бы нормальный малыш к десяти-двенадцати годам превратился в подлинного монстра.
«Итак, на данный момент мы имеем всего один бесспорный и неопровержимый постулат, — думал он. — Настоящие сукины дети существуют. При этом им нравится быть такими, и они не считают себя больными. Кроме того, следует учитывать и тот факт, что ни их отцы, ни матери плохими людьми не являются. Что ж, вызов так вызов».
Хулио не был намерен уходить от этой проблемы, прятаться от нее в кусты хотя бы до поры до времени. Его одолевала болезненная, быть может, даже мазохистская склонность осложнять себе жизнь и ставить перед собой все более сложные, практически неразрешимые задачи. Он хотел проникнуть в мысли Нико, научиться предугадывать его поступки, познать, что творится в голове этого мальчишки, когда он строит свои жуткие планы. При этом Омедас прекрасно сознавал, что все может кончиться для него очень плачевно. Вполне возможно, что рано или поздно этот, извините, подопытный кролик сварит ученого мужа, начитавшегося всяких книжек, в кастрюле себе на ужин. Тем не менее Хулио не мог отказаться от своих планов. Он просто старался действовать благоразумно, обеспечивать каждый свой шаг страховкой и надежной защитой.
Чем дальше он продвигался на пути исследования, тем страшнее ему становилось. Омедас со все большей отчетливостью понимал, что Нико буквально с первых дней их знакомства вел его за собой на веревочке, как неразумного ягненка. В результате они оказались в мрачном темном лабиринте, который мальчишка знал как свои пять пальцев, потому что сам его выстроил. Хулио же практически не ориентировался в этих подземных катакомбах и мог передвигаться по ним лишь ощупью.
