А. Квиннел - Во имя отца
Менини спросил:
— А ею что будет двигать? Также ненависть?
Голландец покачал головой.
— Нет, наоборот. Ее будет вести любовь. Любовь к папе римскому... и повиновение его воле.
Ван Бурх посмотрел в глаза своим собеседникам и увидел в них беспокойство.
— Не волнуйтесь. Задачей этой женщины будет только доехать с «мужем» до Москвы. Настоящие опасности начнутся для нашего человека лишь в Кремле. Задолго до этого она вернется и будет в полной безопасности.
Несколько секунд собеседники молчали, затем Менини высказал то, что думали все трое. Как бы размышляя вслух, он проговорил:
— Мы вовлекаем в это дело все больше и больше посторонних людей. Скоро их окажется слишком много. — Он поднял голову и посмотрел на голландца и архиепископа. — Ведь мы — служители церкви и Господа Бога. Как же мы можем так сразу решиться на убийство?
Архиепископ выпрямился на своем стуле, приготовившись заново убеждать Менини. Но не успел он раскрыть рот, как ван Бурх отрывисто произнес то, что собирался сказать сам архиепископ:
— Ваше Преосвященство, вы вполне можете заменить слово «решиться» на слова «быть вынужденным», слово «убийство» на «защита», а слова «служители Господа» на «орудия справедливости». Мы — три орудия справедливости, которые вынуждены защищать нашего Святого отца, а в его лице — нашу Веру.
Кардинал задумчиво кивнул. Затем он улыбнулся и сказал:
— В отличие от папы мы не можем утешиться сознанием непогрешимости. Но у нас есть некоторые смягчающие обстоятельства. Если даже считать наши действия грехом, то это все же не совсем грех. Это грех, не вызванный корыстью.
Открылась дверь, и сама сестра Мария принесла кофе. Она хлопотала, попутно спрашивая, все ли устроило клиентов. Трижды заверенная в этом, она сказала Менини:
— Ваше Преосвященство, сегодня вечером должна будет прозвучать «Аве Мария». Это немного необычно, но это любимая вещь кардинала Бертоля, а он сегодня обедает в главном зале.
Она вышла, оставив дверь приоткрытой. Версано сморщился:
— Думаю, мне будет лучше остаться здесь. Для вас двоих показаться на людях — еще куда ни шло, но чтобы нас всех троих увидели вместе — это слишком подозрительно.
Ван Бурх и Менини понимающе кивнули, взяли свои чашки с кофе и направились к двери.
Все прислуживающие в ресторане монахини собрались перед гипсовой статуей Девы Марии. В зале царила тишина. Менини кивком поприветствовал нескольких знакомых. По сигналу сестры Марии девушки подняли головы и запели. В этом ресторане было своеобразной традицией сопровождать пением кофе. Обычно исполнялся какой-нибудь церковный гимн, и посетители должны были подключаться к пению. В тот вечер большинство последовало этому правилу, и зал был заполнен звуками. Ван Бурх стал подпевать густым баритоном, и через куплет подключился Менини со своим низким тенором. Хор девушек пел очень слаженно, а сами они с благоговением смотрели на статую.
Последние звуки затихли. Никто не аплодировал, но все почувствовали прилив жизненных сил.
Менини и ван Бурх вернулись в комнату и плотно закрыли за собой дверь. Версано наливал себе в бокал бренди из бутылки, возраст которой никто не взялся бы определить. После того как они уселись на прежние места, он сказал:
— Нам надо составить план действий.
Менини сразу же согласился.
— Мы поклялись хранить все в тайне. Все это должно быть осуществлено нами и лицами, которым мы доверимся. Но они не должны знать о главной цели Посланника.
Он повернулся к голландцу.
— Отец Питер, сколько понадобится времени, чтобы убедиться в годности этого самого Скибора для наших целей?
— Не больше недели, Ваше Преосвященство.
— Тогда я предлагаю встретиться здесь же через две недели.
Версано согласно кивнул и наклонился ближе к остальным двум. Почти шепотом он сказал:
— Может быть, нам придется общаться по телефону. Я хочу предложить специальный код для зашифровки некоторых слов.
Ван Бурх и кардинал тоже наклонились к Версано, заинтересованные такой конспирацией. Версано продолжал:
— Сам Скибор должен называться Посланник, это вполне безопасное прозвище. Женщина, которая с ним поедет, будет называться Певицей. А Андропов, цель всей операции, будет называться просто Человек.
— Ну а как насчет нас самих?
В комнате на минуту воцарилось молчание, пока все думали, потом Менини с тонкой ухмылкой на лице предложил свою версию:
— Троица.
Всем понравилось такое название. Версано взялся за стакан и произнес тост:
— За нашу Троицу!
Остальные поддержали тост, затем выпили по предложению ван Бурха за Посланника папы. Затем Менини, как бы решив не позволять сообщникам забывать об основной цели, ради которой они все это устраивали, торжественно произнес свой тост:
— Во имя папы римского!
Глава 3
Мирек Скибор сидел на третьей по счету скамейке от начала второй тропинки за часовой башней в венском императорском парке Шенбрунн. На этом месте ему было приказано сидеть и ждать. Рядом сидела толстая старуха в черном. На голове у нее была шерстяная косынка, скрывающая седые волосы. Она очень раздражала Мирека. Связной должен был появиться через пять минут, а эта бабка и не думала уходить.
Она сидела на этом месте уже целых двадцать минут, время от времени покашливая в неопрятного вида платочек. Он посмотрел на ее ноги, обтянутые черными чулками. Они были такими толстыми, что, казалось, раздирали истертые, наверняка слишком маленькие по размеру туфли. От нее так и несло чем-то протухшим, немытым. Он, негодуя, отвернулся, посмотрев на город, и тут его недовольство и негодование как рукой сняло. Он всего лишь второй день был на Западе, и все здесь вызывало в нем восторг. Он был настолько захвачен всем, что видел после побега, что горящая у него в душе ненависть уже как будто стала затихать. Не достопримечательности и знаменитые строения производили на него такое впечатление (ведь в Польше и в России тоже были такие же великие исторические места), а люди и повсеместное изобилие. Все люди в Вене выглядели счастливыми и беззаботными, а товаров было множество. Он был не настолько глуп, чтобы верить, что везде на Западе так здорово. Где-то тут, поблизости, должны быть места, где царит нищета и, как следствие, несчастье, но, казалось, здесь, в Вене, никто об этом не думал. Он добрался до города в трейлере, в котором, по иронии судьбы, перевозили бекон. За час езды от границы до Вены запах бекона въелся Миреку в кожу, и ему уже становилось дурно при одном воспоминании о беконе.
Двери контейнера открыли в каком-то темном дворике. К этому времени Миреку было уже совсем плохо. На улице его ждал монах; он кивнул Миреку и велел идти следом. Неся в руках небольшой узел с одеждой, Мирек последовал за монахом по коридору с низким потолком. Было три часа утра. Вокруг не было ни души. Монах указал Миреку на какую-то дверь, и тот вошел в комнату. Это было что-то вроде тюремной камеры. Вся обстановка состояла из железной кровати с тонким матрацем и тремя серыми одеялами поверх него. Больше в комнате ничего не было, так что она вполне могла сойти и за тюремную камеру. Он повернулся к монаху, лицо которого буквально излучало «душевную теплоту». Тот сказал, указав неопределенно куда-то рукой:
— Туалет и душ дальше по коридору. Вы должны оставаться здесь, в семь часов вам принесут завтрак, в восемь с вами будет говорить викарий.
Он направился к двери, а Мирек вдогонку сказал с долей сарказма:
— Спасибо вам огромное и спокойной ночи!
Не последовало никакого ответа, но Мирек совсем этому не удивился. Он понял, что тут знают, кто он такой и чем он раньше занимался. Везде во время путешествия его принимали очень «гостеприимно». Голые, унылые комнаты и враждебные лица. Для них всех он был хуже прокаженного, ведь к прокаженному они испытывали бы какое-то сострадание, а с Миреком общались лишь из чувства долга, явно без всякой радости. Правда, пришедший утром викарий оказался более снисходительным. Мирек, благодаря своей бывшей уже профессии, понял, что этот священник отнюдь не пешка в структуре католической церкви. Мирек решил, что, может быть, хоть у него окажутся какие-нибудь новости. И действительно, викарий сказал:
— Вы останетесь здесь еще на одну ночь. Завтра в час дня вы должны будете находиться в определенном месте в городском парке. Возьмите с собой свои вещи. Связной подойдет к вам и попросит прикурить. Вы должны будете ответить, что никогда не носите спичек. Затем вы последуете за этим человеком.
— Куда он меня поведет?
Викарий пожал плечами.
— Куда? Куда он меня поведет? Когда я смогу встретиться с Беконным Священником? — продолжал настаивать Мирек.
Священник в недоумении поднял брови:
— Беконный Священник?
Мирек разочарованно вздохнул. Все отвечали ему полным непониманием, когда он спрашивал о Беконном Священнике. Его поездка была длинной, он провел ее в одиночестве, она была к тому же опасной, о комфорте и говорить не приходилось, но его поддерживало страстное желание встретиться лицом к лицу с человеком, за которым он столько лет охотился. Это желание и еще постоянная ненависть были его единственными спутниками. Судя по всему, викарий понял это. Он сказал уже немного мягче:
