А. Квиннел - Во имя отца
— Нет, Марио, спасибо.
Архиепископ подошел к своему столу и вернулся к ван Бурху с каким-то листком в руке. Он сел напротив голландца, улыбнулся и сказал:
— Это — сообщение о смерти Андропова. В качестве ее причины указаны множественные заболевания почек и сердечная недостаточность.
Он взглянул на бумажку.
— Вот тебе еще одна ложь Кремля. Наверное, не хотят, чтобы возникали хоть малейшие сомнения в их могуществе и несокрушимости.
Ван Бурх в ответ покачал головой.
— Не обязательно, Марио.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что уже сказал. Он вполне мог умереть от тех заболеваний, которые перечисляются в сообщении.
Озадаченный, Версано склонил голову набок и стал внимательно рассматривать голландца.
— Питер, что с тобой случилось? А как же тогда с Посланником папы, с Певицей?
Беконный Священник тяжело вздохнул.
— А их никогда и не существовало, Марио. Они — лишь плод воображения.
Архиепископ вдруг ужаснулся.
— О Господи, неужели ты... ты... уничтожил их, чтобы замести следы?
Ван Бурх опять вздохнул.
— Марио, нельзя уничтожить того, кто никогда не существовал в природе.
Теперь Версано рассердился.
— Питер, что ты мне морочишь голову? Скибор существовал. Он был живым человеком.
— Да, жил такой парень — Мирек Скибор. Он взял и убил двух своих начальников по СБ. Они, несомненно, поймали его и втихомолку уничтожили.
Версано пролаял:
— Ну а монахиня, Аня Крол? Ведь это Менини нашел ее в какой-то венгерской обители.
Ван Бурх развел руками.
— Если ты покопаешься в бумагах этой обители, то не найдешь ни малейшего упоминания о монахине по имени Крол. Если ты даже поговоришь с настоятельницей, то она ничего не сможет вспомнить о ней.
Версано прошипел:
— Разумеется, о Менини и говорить нечего. Он же мертв.
— Именно. Господь, упокой его душу.
— Ну а что же с Троицей?
Ван Бурх сделал небрежное движение рукой.
— Три глупых человека, нафантазировавшие слишком много после излишнего количества вина и бренди.
— Ну а вспышка активности восточноевропейских спецслужб против нас? Это все тоже плоды воображения?
Беконный Священник покачал головой.
— Я бы не сказал. Я думаю, что все это пошло от дезинформации, подкинутой восточноевропейцам американцами. Наверное, этим занималось ЦРУ. Таким образом они, видимо, испытывали, насколько мощны силы безопасности Восточной Европы.
Ну а жертвы? В ресторане? В Кракове?
Ван Бурх пожал плечами.
— Это все подрывные элементы и уголовщина. Такое случается в странах с тоталитарными режимами.
Наступило молчание, затем Версано вдруг что-то вспомнил. Он подался вперед, злой, но торжествующий.
— А как же с деньгами?
— Какими деньгами?
Архиепископ закричал:
— Доллары, золото! Я же сам посылал их! Я сам! Это не плод моего воображения.
Беконный Священник медленно поднялся и выпрямился. Лицо его было абсолютно спокойным. Он мягко сказал:
— Марио, церковь не потратила на то, о чем ты говоришь, ни копейки.
Он взглянул на часы.
— Мне пора идти.
Голландец указал на листок, который Версано держал в руках.
— Марио, я думаю, в этот раз нам лучше поверить Кремлю на слово. До свидания.
Беконный Священник уже дошел до двери, когда Версано едко сказал:
— Что бы ты ни говорил, я знаю, чему верить.
Ван Бурх обернулся.
— Как сказал бы кардинал Менини: «Вера — состояние ума». Но помни, что Менини был очень добродетелен. Он носил власяницу. Уверенность в том, что Посланника папы никогда не существовало в природе, — твоя власяница. Носи ее бережно.
Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Эпилог
Горы Вумба в восточном нагорье Зимбабве граничат с Мозамбиком. Но увидеть оттуда эту страну можно лишь тогда, когда туманы, постоянно окутывающие горы, рассеиваются.
В этой части Зимбабве помимо местных племен живет немало европейцев, некоторые еще с колониальных времен. Большинство из них англичане, есть также греки. Немало португальцев, прибывших сюда после получения Мозамбиком независимости. Живут здесь и немцы, и голландцы. Они в основном занимаются фермерством. Поляки составляют самую маленькую общину, их не более полудюжины.
В начале 1984 года их число резко увеличилось благодаря прибытию двух соотечественников. Они прибыли с разницей в три недели. Женщина приехала первой. Она была монахиней и сразу же пошла в обитель, находившуюся высоко в горах Вумба. Большинство проживавших там монахинь были ирландками, как и сама настоятельница. В основном они приглядывали за сиротами и беженцами из охваченного огнем войны Мозамбика. Новая монахиня стала преподавать английский.
Мужчина приехал очень тихо. На две недели он остановился в гостинице и сразу приобрел участок земли сотни в три акров в плодородной долине Бурма. Прошел слух, что часть стоимости земли была оплачена золотом. На земле не было дома, и мужчина поселился в наскоро построенной времянке, активно занявшись постройкой просторного дома. Он использовал в строительстве местные породы камня и дерева со своего участка.
Одновременно он начал выращивать кофе и бананы на экспорт. Сначала соседи смотрели на него с улыбкой, поскольку он был новичком в этом деле. Но он много и упорно учился. Старался делать большую часть работы сам, лишь иногда нанимал работников для подмоги.
Каждый вечер он забирался в свой «лендровер» и ехал к обители, в горы. Он ждал, сидя на стволе дерева у заброшенного поля для игры в гольф (обитель занимала здание старого отеля). Монахиня присоединялась к нему после вечерней молитвы, и они разговаривали обычно в течение часа. Монахиня — в своем накрахмаленном белом одеянии, мужчина — в грубой рабочей одежде.
Девятого марта 1987 года, почти через три года после прибытия, мужчина наконец достроил дом. В этот день из магазина в Мутаре приехал грузовик с мебелью, среди которой была и большая двуспальная кровать. Вечером мужчина надел свой лучший костюм и поехал в обитель. В этот раз он остановился около главного входа. Он вылез из машины и стал ждать. Примерно через десять минут к нему вышла женщина. Она была одета в голубые джинсы и белую футболку. В руках у нее был чемодан. Рядом с ней шла настоятельница обители, которая поцеловала ее в щеку, прежде чем женщина села в машину. Это не было прощанием. Женщина будет возвращаться в обитель каждый день, чтобы продолжить свою работу. Но уже не в качестве монахини. В чемодане у нее лежала булла папы, на этот раз подлинная. На ней стояла дата почти трехлетней давности. Три года были даны женщине на искупление греха, рассказать о котором она не могла никому, кроме мужчины, с которым она уезжала. Она не жалеет об этих трех годах. Мужчина тоже.
