Дэвид Игнатиус - Банк страха
— А ну, погоди-ка, крутой паренек! — вмешался Фрэнк. — Что это за херню ты несешь про своих союзников? Я знаю о твоем приятеле принце Желал-бы-обдуть-разок, все знаю! И вот что я тебе скажу: ни хрена он для тебя делать не будет! Кто следующий?
— Разведка Израиля. Они помогли мне вытащить Лину из Багдада. Если нас арестует полиция, они предпримут соответствующие действия.
— Что? — вмешалась Лина. — Ты никогда мне об этом не говорил. — Но ее слова потонули в громоподобном раскате голоса Фрэнка Хофмана.
— Ты что, сынок, с ума сбрендил? Говорил я тебе — держись подальше от этих говнодавов!
— Простите? — сказал Мерсье. Он откашлялся — видимо, не привык, чтобы в его приемной употребляли словечки типа «говнодавы».
— Вы что, плохо слышите, черт побери? — Фрэнк Хофман поглядел на банкира и жахнул кулаком по антикварному столу. — Я спросил своего сына, не спятил ли он, что работает с израильтянами. Господи! Поверить не могу, что ты выкинул этот номер. Да-а, это проблема. Тут такое начнется! — Он помотал головой, видимо, был расстроен по-настоящему.
— Могу ли я чем-нибудь помочь? — спросил Мерсье.
— Наверно, можете. Оставьте нас на несколько минут. Мне нужно поговорить с моим сыном и этой мисс Прибабах, как бишь ее. Вы не возражаете?
— Нет, отнюдь не возражаю. Понимаю вас. — Мерсье встал и направился к двери. — Когда закончите, позвоните мне: вот эта красная кнопка на телефоне.
Фрэнк дождался, пока Мерсье закроет за собой дверь, и обернулся к Лине и Сэму. Все его обаяние как рукой сняло. Он погрозил им коротким толстым пальцем.
— Вы эту херню кончайте. Вы что, сопляки, не понимаете, какое серьезное дело поганите?
— Только не надо нотаций. У тебя плохие карты, папа.
— Нет, именно поганите. Ваш Израиль — это предел всему!
— Так не пойдет, папа. Ты-то, оказывается, работаешь на самого отъявленного разбойника в мире. Так что не надо!
Фрэнк опять помотал головой.
— Но ты же ни хрена не знаешь. Ни хрена!
— Не надо, папа! — медленно повторил Сэм, вкладывая в эти три слова злость, накопившуюся в нем за всю жизнь.
— Очухайся, сын! Будь взрослым и протри глаза. Я, твой отец, веду самое сложное дело в арабском мире за последние двадцать лет, а ты решил здесь пококетничать с Моссад. Ты действительно ничего не понимаешь?
Сэм хотел еще что-то сказать, но его опередила Лина. Она молча смотрела на их перепалку, сдерживая собственную ярость.
— А что здесь понимать, мистер Хофман? — спросила она.
— Вот именно! Как ты думаешь, голубушка, из-за чего столько лет продолжаются эти игры? Кого мы облапошиваем?
— Какие игры?
— Только не строй из себя такую невинную дуру, сестричка! Именно игры! Спектакль! Я знаю, ты ведь уже заглянула в эти файлы Хаммуда — Бог знает, как тебе удалось их достать! — и прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Я имею в виду «Линкольн трейдинг», «Гарфилд инвестмент», «Вильсон транспорт», «Адамс инвестмент», «Бухенен трейдинг». Почти десять лет я угрохал на то, чтобы создать эту сеть. Ты их помнишь?
— Да, помню.
— Вот и прекрасно.
Тут вмешался Сэм. В его голосе прозвучала едкая нотка.
— Ты забыл еще одну, папа. «Оскар трейдинг» — ту, у которой телефон в американском посольстве в Тунисе.
Фрэнк искоса взглянул на него и продолжал как ни в чем не бывало:
— Ну, если вы оба такие умные, может, скажете, зачем мы во все это ввязались, зачем устроили эту маленькую какофонию? Кто хочет ответить, мальчики-девочки?
— Я не хочу, — сказал Сэм.
— Потому что не знаешь. А я тебе скажу. Мы сделали это, чтоб водить за нос вашего иракского мудака, вот зачем!
— Теперь он мертв, — сказала Лина, — так что вы можете успокоиться.
— Верно, черт побери, мертв. А почему он мертв? Да потому что мы так решили и так сделали, вот почему. Ваши дружки-пидоры не сумели от него избавиться. А мы сумели.
— Погоди-ка, — сказал Сэм. — Кто это «мы»?
— Мы, говнюк ты этакий. Центральное разведывательное управление, в рот его! А ты думал, я о ком? Думал, я один, что ли? Ты что, думал, старый толстый Фрэнк Хофман играет в игрушки и наживает себе деньжат? Да брось ты.
— И Назир Хаммуд — ваш человек? — спросил Сэм.
— Конечно наш! А чей же он, по-твоему? Может, прости Господи, Бутроса Бутроса-Гали? Конечно, он наш человек и чертовски здорово сработал. Как ты думаешь, кто укокошил иракского правителя? Хаммуд, вот кто. Да он герой, черт побери!
— Я знаю, что Правителя застрелил Осман. Он что, тоже работал на ЦРУ?
— Ты кто, конгрессмен? Откуда столько трепа? Ну да, конечно. Хаммуд все устроил. Ты думаешь, почему англичане стелят ему красный ковер? Почему он в Лондоне может на всех начхать? Почему ему разрешают ввозить оружие и хорошеньких курочек? Думаешь, потому что боятся? Нет. Этот парень — самый ценный агент двадцатого века. И завербовал его я. Я! Твой отец.
Лина смотрела на него с ненавистью. Внутри нее все жарче разгоралось негодование. Наконец она не выдержала, и слова будто сами выскочили из нее, как языки пламени.
— Хаммуд свинья!
— Прости, милочка. Я не понял.
— Я сказала, что Назир Хаммуд свинья!
— Знаешь, не слишком-то любезно называть его свиньей, если я только что назвал его отличным парнем. Черт подери! С тобой все в порядке?
— Со мной-то все в порядке, — сказала Лина. Голос ее звучал громко, а в глазах сверкал гнев, который завладел ею без остатка. — Я из Ирака, и я повторяю еще раз, что Назир Хаммуд — вор и жулик, который украл деньги моего народа и должен их вернуть.
— Остынь! Хаммуд помог освободить твою чертову страну от тирана! Чего ты еще хочешь?
— Он никого не освободил. В Багдаде заправляют все те же люди, что и раньше. Меня пытали и чуть не убили из-за вашего приятеля Назира Хаммуда. И если он вам нравится, мистер Хофман, значит, вы тоже свинья!
Фрэнк Хофман повернулся к сыну и покачал головой.
— Ну и стерва у тебя подружка, Сэмми. Ты это знаешь?
— Замолчи, папа.
— Нет, не замолчу. Что-то она меня начинает раздражать.
— Замолчи! — В комнате росло напряжение, как в закипающем чайнике. Но остановиться уже никто не мог.
Хофман снова погрозил Лине пальцем.
— Знаешь, душечка, мне начинает казаться, что я тебе не нравлюсь. Верно?
— Я ненавижу вас, — тихо сказала она.
— Ты слышал, что она сказала, Сэмми? Я, наверно, плохо расслышал. Она действительно сказала, что я ей не нравлюсь?
Лина повысила голос.
— Я говорю, что мою страну изнасиловали, а вы держите банковский счет для насильников. Кто же вы после этого? По-арабски это называется «гаввад». Сводник!
— У-у… твою мать! — прорычал Фрэнк Хофман. Это было все, что он мог придумать.
— Сколько денег вы сами на этом заработали, гаввад? Сколько миллионов вы получили через «Оскар трейдинг»? Я знаю, что много. Я видела платежные документы.
Фрэнк Хофман плюнул на пол, прямо перед Линой.
— Знаешь, милочка, правильно Хаммуд про тебя говорил. Ты настоящая блядь!
Когда последнее слово сорвалось с уст отца, Сэм Хофман, шатаясь, подошел к нему и в отчаянии замахнулся на старика. Но Фрэнк, проявив неожиданную для него ловкость, отскочил от стола. Он выхватил из кобуры под мышкой короткий толстый пистолет и направил на них.
— Как бы я хотел сейчас поиграть этой штукой, Сэмми, особенно с твоей подружкой, дери ее в задницу. Но я разумный человек и бывший государственный служащий. Так что сядьте-ка оба.
Они продолжали стоять не двигаясь, пылая гневом.
— Я сказал: сядьте, мать вашу! — Он взвел курок и прицелился сыну в голову. Они отошли к своим креслам. — Благодарю вас, мальчики и девочки. А теперь давайте-ка успокоимся и перестанем обзываться. Потому что это уже переходит все границы. Прошу прошения, милочка. Я имею в виду то, что назвал тебя блядью. Но ты здесь играешь не в ту игру. Правда. Поэтому не препирайся больше с дядей Фрэнком. Поняла?
Лина молча смотрела на него, не реагируя на извинения, и только глаза у нее по-прежнему сверкали. Фрэнк пожал плечами и повернулся к сыну.
— Сэмми, сынок, мне надо поговорить с тобой.
— Говори.
— Один на один. Иначе, предупреждаю тебя, ты плохо кончишь. Особенно из-за этой мисс Прибабах. У нее столько врагов, что она и представить себе не может. Я вообще не в счет — так, мелочи. Поэтому давай-ка побеседуем вдвоем и подумаем, что можно сделать. Разумно?
Сэм обернулся к Лине и, сложив ладони вокруг ее уха, прошептал:
— Как ты считаешь? Мне поговорить с ним?
— Только никаких сделок, — шепнула она ему в ответ. — Поговори, если хочешь. Но я ни с кем никаких сделок заключать не буду. Я не могу. Я дала клятву.
Сэм повернулся к отцу.
— О’кей, папа, — сказал он. — Давай поговорим.
— Хороший мальчик. Значит, еще есть надежда. — Фрэнк Хофман поднял телефонную трубку и нажал красную кнопку.
