Дэвид Игнатиус - Банк страха
— За вами идет лысый мужчина в твидовом пиджаке, — прошептала она. — Может быть, есть и другие, но этого я видела. Постарайтесь избавиться от него, а потом идите в отель «Интерконтиненталь» — вверх, на холм. Возьмите там номер на двоих — для мистера и миссис Хофман. Я приду вечером.
Хофман по-прежнему улыбался и смотрел вперед. Он снял темные очки и спрятал их в карман. Его глаза блестели, как воды Женевского озера. «Трум-турум-пум-пум», — шепотом пропел он.
— Исчезайте, — прошептала Лина. Она повернулась и скрылась в женском туалете. Хофман пошел напротив. Лысый мужчина в твидовом пиджаке встал за деревом метрах в тридцати от павильона; он дождался, когда Хофман вышел, и молчаливое преследование продолжалось.
Глава 36
Когда Лина вошла в вертящуюся дверь «Интерконтиненталя», швейцар недоверчиво оглядел ее. Действительно, было в ее облике что-то странное: крашеные светлые волосы и неуклюжее зеленое пальто; смелая походка и настороженный взгляд. Он проследил, как она подошла к местному телефону, позвонила наверх, а потом направилась к лифту. Такое представление швейцар видел тысячу раз. Помимо всего прочего, здесь когда-то была гостиница для членов ОПЕК, и нефтяные принцы каждый год собирались здесь, чтобы договориться о ценах на нефть, а заодно и повеселиться. Но все же дирекция старалась следить за такими вещами; поэтому швейцар преградил Лине дорогу в лифтовый холл со словами: «Чем могу быть полезен, мадам?»
Лина взглянула на него, как на неотесанного мужика. «Я миссис Хофман, — холодно произнесла она. — Поднимаюсь к своему мужу в номер восемь-десять». Швейцар еще раз с сомнением посмотрел на нее, однако отступил. Бог с ней, в конце концов, лишь бы не ловила клиентов в вестибюле.
Когда Лина добралась до номера, дверь в него была уже открыта. Хофман обнял ее, подержал в руках, потом отстранился на шаг. Она была жива. У нее были целы руки и ноги. Она перенесла весь этот ужас в Багдаде. Пожалуй, в лице у нее появилось что-то новое: глубже печаль в глазах, жестче и упрямее линия подбородка. И еще что-то.
— Твои волосы, — сказал он, поняв наконец, что они другого цвета.
— Тебе нравится?
— Они тебе идут.
Лина улыбнулась.
— Нет, не идут. Арабские женщины глупо выглядят со светлыми волосами. — Она провела рукой по своему жесткому ежику и подмигнула Хофману. — Кстати, мне нужен ключ от твоего номера, а то швейцар внизу решил, что я пришла по вызову.
Хофман смутился. Он вручил ей ключ и сел на диван. Лина села рядом, и они немного посидели так, молча глядя в окно, не зная, что сказать друг другу. Из окна гостиной открывалась панорама Женевского озера. В темноте сияли неоновые рекламы ближневосточных авиакомпаний и японской электроники на высоких зданиях южного побережья. Казалось, Хофман опасается сидеть слишком близко от нее, словно она стала хрупкой после выпавших на ее долю испытаний и могла разбиться. Лина чуть-чуть приблизилась к нему, всего на несколько сантиметров.
— Как ты думаешь, они тебя здесь выследили?
— Нет. Я оторвался от этого типа в твидовом пиджаке где-то на шоссе, ведущем в Цюрих. Он думает, что я остановился на ночь в каком-нибудь мотеле у дороги.
— Вот он и ошибся, — сказала она. — Ты остановился здесь, со мной.
Хофман вопросительно посмотрел на нее, не зная, подбадривает она его или осторожно отстраняет. Лина и сама не была в этом уверена. Хофман взял ее за руку; глаза у него были на мокром месте.
— Я так счастлив, что ты жива, — сказал он. — Я боялся, что ты умерла.
Она погладила его руку: Хофман сам нуждался в утешении.
— Да, я жива, — сказала она.
— Они сильно навредили тебе?
— Нет. Они пытались, но только сделали меня сильнее.
Хофман ждал, что она сама скажет еще что-нибудь, но ей никак не удавалось найти нужные слова. Он же чувствовал непреодолимую преграду: все пережитое им теперь не шло ни в какое сравнение с тем, что вынесла она. Разговор о трудном не получался, поэтому они заговорили о легком.
— Как ты долетела из Багдада? — спросил он.
— Замечательно, — ответила она. — Прямо побег из ада! Это ты его устроил? Я все время думала, что ты, но там в аэропорту было столько этих ужасных саудовцев, я не знала, что и думать.
— Да, — ответил Хофман, — это я.
— Тебе это дорого стоило?
— Да, это стоило порядочно.
— Как тебе удалось?
— У меня есть приятель саудовец, у которого связи в Багдаде. Он неприятный человек. Но чтобы вытащить человека из ада, нужно договориться с дьяволом.
— Как ты узнал, что я в Багдаде?
— Мне сказал один человек. Не важно кто. Я тебе как-нибудь потом объясню. — Хофман замолчал, и его последняя фраза повисла в воздухе. Он тоже не находил многих нужных слов и протянул ей вторую руку. Они шли друг к другу на ощупь, как дети, играющие в темноте.
— Как это было, когда они приехали тебя спасать?
Она закрыла глаза. Ей хотелось бы сказать, что она была счастлива, что хлопала в ладоши, пела песни, но она должна была говорить ему правду.
— Сначала я ничего не чувствовала. У меня уже не было надежды. Думаю, это меня и спасло. Я перестала бояться. Я знала, что умру, и была готова к смерти. И вдруг все кончилось.
— А как было до того, в тюрьме? — Он не мог не спросить этого, пусть даже она не сможет ответить. — Там были и другие люди?
— Да, — ответила она, но потом вынуждена была замолчать. Ее глаза, остававшиеся сухими с тех пор, как она вернулась в страну живых, вдруг в одно мгновение наполнились слезами. И Сэм перешел пропасть боли и страданий, разделявшую их, и обнял ее. — О, Сэм, — проговорила она. — Это такой ужас. У меня даже нет слов сказать, какой это ужас. Меня мучает стыд, что я здесь, что я жива. Это невыносимо. — И она разрыдалась и рыдала долго и безутешно.
Хофман заказал ужин. После разговора и слез они были измучены и чувствовали какое-то головокружение; такое бывает у людей после похорон. Им необходимо было посмеяться, хорошо поесть, снова поговорить о своих чувствах. Прибыл официант с тяжело нагруженной тележкой. На самом верху в ведерке охлаждалась бутылка белого бургундского, а в самом низу в печке разогревались две порции камбалы по-дуврски.
Хофман не стал говорить тоста — просто поднял бокал. Лина поцеловала его. Раньше в ее представлении Хофман рисовался как человек с яркими гранями и острыми краями. Приятно было открыть в нем столько мягкого и печального.
За едой Лина начала описывать события прошлой недели. Она рассказала о своем побеге в Блэкхит к Элен; о внезапном отъезде в Женеву; о выпивке с Фредом Бэром и о хитроумном телефонном разговоре с бедным мсье Маршаном из «Организации швейцарских банков»; о компьютерном штурме файлов «ОШБ» и о его поразительном результате — исчезновении денег Правителя; наконец, о визите к частному банкиру Морису Мерсье. Хофман слушал ее с восхищением, в изумлении мотая головой, когда она описывала каждую свою очередную уловку для проникновения в тайник Правителя.
— Я собираюсь еще раз увидеться с Мерсье, — сказала Лина. — Завтра утром, в девять. Я позвонила ему сегодня и назначила встречу.
— Зачем? — спросил Сэм. — С какой целью?
— Он сказал, что разговаривал с доверенным человеком Правителя, который вел его счет. Они хотят меня видеть.
Хофман уставился на нее и снова с удивлением покачал головой.
— Ты все еще не сдалась? Ты охотишься на Хаммуда?
— Да. Я дала себе клятву. В Багдаде. Я хочу, чтобы ты пошел со мной, Сэм. Меня там опять могут караулить. Ты мне нужен.
Сэм кивнул — не потому, что понял, а потому, что выбора у него не было.
— Конечно, — сказал он. — Я буду твой «мухабарат».
— Нет, — быстро ответила она, — я не об этом; ты будешь моим адвокатом.
— Прошу прощения. — Сэм спохватился, что должен разговаривать осторожно. Произнесенное им слово воскресило в ее памяти следователей из Каср-аль-Нихайя. Эта рана еще не затянулась.
— Я хочу принять ванну, — сказала Лина. — Подожди меня.
Хофман положил ноги на кофейный столик и стал смотреть на мерцающие огни Женевы. Он выкурил почти полпачки сигарет — гасил каждую после нескольких затяжек, но через пару минут закуривал новую. Хотел прикончить бутылку вина, но услышал, как Лина после ванны чем-то зашуршала в спальне, и передумал. Он до сих пор не был уверен в том, чего она от него ждет или чего он ждет от нее, но надо было это выяснить. Она тихонько мурлыкала себе под нос детскую песенку, которую учила еще в детстве.
Он постучался в дверь спальни и спросил:
— Можно войти?
— Да, — ответила она. — У меня для тебя сюрприз.
Хофман открыл дверь. Она сидела на постели в гостиничном махровом купальном халате, который был ей велик. Белое полотенце она обернула вокруг головы, как тюрбан. Когда Хофман сел рядом с ней, она его с торжественным видом размотала. Ее волосы снова были натурального цвета. Черные как смоль, короткие и гладкие, они гармонировали с открытыми, королевскими чертами ее лица — губами, носом, глазами, — и все вместе вызывало в памяти древние изображения Нефертити.
