Иван Дорба - В чертополохе
— Сам себя порой не узнаю! Время уж очень подлое… — закончил Брандт с какой-то грустью. — А может, сказать, что на нас напали, когда мы возвращались из ресторана? Там выпить как следует!
— Будем действовать по ходу пьесы. Кураж, мой друг, кураж! Как говорят французы и некий старый разведчик фон Берендс.
Ресторан «Бристоль» находился на Адольф-Гитлер-штрассе. До того она называлась улицей 1-я Травня, а еще раньше улицей Легионов. Они вошли в помещение, швейцар встретил Брандта как старого знакомого с поклоном, а обер-кельнер почтительно провел к столику. Подали закуску и графин водки. Выпив подряд несколько рюмок, Брандт немного захмелел. И в эту минуту у стола появился блондин с зачесанными назад волосами, в штатском сером костюме, на вид ему было лет тридцать пять. Светло-карие глаза смотрели уверенно, а толстая шея и широкие плечи говорили о силе. Чегодов заметил его еще раньше; он сидел в компании двух здоровенных гестаповцев, видимо, нижних чинов, и внимательно, из-под бровей, наблюдал за публикой.
Гость по-хозяйски взялся за спинку стула и обратился к Брандту на немецком языке, в то же время не спуская с Чегодова глаз:
— Это и есть ваш друг, приехавший из Варшавы? Согласно нашим данным, на демаркационной линии документы ни у кого из проезжавших не отбирали. Подозреваю, что на станции Барутуве их не было. Вы уверены, Вилли, что он именно то лицо, за которое себя выдает?
— Я знаю Чегодова лично… но я не уверен, что он прибыл из Варшавы, — заторопился с объяснениями Брандт. — Он был заброшен — я допускаю и такой вариант — на Львовщину еще до войны, но по каким-то причинам это скрывает, а может быть, явился из Бессарабии, туда тоже забрасывали наших энтээсовцев. Он выходец из крупной помещичьей семьи, состоит членом закрытого сектора нашего союза, к нему очень хорошо относится наш председатель господин Байдалаков, к которому дружески расположен его превосходительство господин Шелленберг.
— Вас воллен зи заген?[38] — повернулся Эрих Энгель. В том, что это был именно начальник «реферата А» четвертого отдела СД, Чегодов не сомневался.
«Спокойно! — сказал себе Олег. — Ты ни бум-бум не понимаешь по-немецки», — и с любопытством уставился на физиономию гауптштурмфюрера.
— Он не понимает? — Энгель недоверчиво поглядел на Брандта. — Фи не знайт по-немецку? — повернулся он к Чегодову.
— Гутен таг, данке шен, ауф видерзеен, гут, хенде хох! — выпалил единым духом Чегодов. — Парле ву франсе? Парлате итальяно? Спик инглиш? Говорите српски? Чи балакаете по-вкраиньски? Пан размовля по-польску?
Брандт захохотал, гестаповец снисходительно улыбнулся, отодвинул стул и уселся, закинув ногу на ногу.
— Хенде хох! Ха-ха-ха! — не унимался Брандт. — Данке шен.
Потом он взялся переводить, но переводил далеко не все. Олег, отлично знавший немецкий язык, мог обдумать каждый вопрос, и эффект неожиданности пропадал. Важны были и их комментарии. Убедительно, по его мнению, прозвучал ответ на вопрос гауптштурмфюрера, почему на его запрос в Перемышль местное СС сообщило, что пассажир под фамилией Чегодов демаркационную линию не пересекал.
— На их месте я так же ответил бы. Эти простаки, которые меня задержали, думали, пока они выпьют по кружке пива, я буду, как тюфяк, стоять и ждать их, и все же не такие круглые идиоты, чтобы сознаться.
— Фи, господин Чекотофф, нашинаете мне гефаллен!
— Нравиться! — подсказал Брандт.
— Йа, наравится. И я хотель с фами поработайте.
— По распоряжению Байдалакова и с разрешения штандартенфюрера Шелленберга меня направили в Витебск.
Брандт перевел.
— Я тоже имейт бефел от СС группенфюрера и генерал-майор полиции Генриха Мюллера работайте на велики Германия, — попытался по-русски объясниться гестаповец, сверля его тяжелым взглядом.
«Настоящий удав, — ежась от подленького страха, думал Олег. — Соглашусь и сегодня же ночью подамся с Иваном и Абрамом из Львова».
— Уничтожать коммунистов? Я согласен. Однако надеюсь, что во Львове меня долго держать не будут. Поймите, господин гауптштурмфюрер, у меня специальное задание по борьбе с партизанами.
— Хорошо, хорошо. Партизан мы вычешем из лесов, как гребнем. Двадцать седьмого августа немецкие войска взяли Днепропетровск, у Великих Лук уничтожена Двадцать вторая Советская армия. Сорок тысяч убитых, тридцать тысяч раненых, взято четыреста орудий. А тридцатого, у Ревеля, затоплено около сорока восьми тысяч брутто тонн транспортных судов. Всего в Северном море затоплено семьдесят тысяч! Переведите все это ему, Вилли, — заговорил по-немецки Энгель и поднял бокал. — За победу! Хайль!
— Красная армия капут? — изобразил радость Чегодов.
— Под Минском и Белостоком двадцать девятого июня были взяты тысячи пленных, три тысячи броневых машин и другая техника, двенадцать составов поездов… — Брандт погрозил потолку пальцем. — Германский вермахт побеждает!
— А каковы немецкие потери? — не выдержал Чегодов.
— Вас загт эр? — спросил Энгель.
— Он спрашивает о потерях немецкой армии.
— Самые незначительные, русские бегут…
— Тогда зачем их убивать?
Брандт сделал вид, что не понял вопроса Олега, и переводить не стал.
Они просидели еще около часа. Гестаповец поглядывал на Олега уже не так настороженно, но время от времени глаза его снова наливались тяжелым подозрением и заставляли ежиться.
«Бежать! Бежать! Скорей бежать!» — твердил про себя Чегодов.
Уже за полночь они вышли на улицу. Ущербная луна нависла над крылатыми ангелами оперного театра. Широкая улица, усаженная деревьями, была пустынна: вступил в силу комендантский час, кругом было безлюдно. У входа в ресторан, на тротуаре, виднелась надпись «Бристоль», машины стояли чуть в стороне. Олег оглянулся, Эрих Энгель спускался по ступенькам, за ним, точно две большие черные тени, следовали его стражи-гестаповцы, рядом, повернувшись к гауптштурмфюреру лицом, спускался, приглаживая свою седую шевелюру, Брандт и что-то объяснял вполголоса. «Неужели будут брать? — пронеслось в мозгу, и рука невольно полезла за пазуху. — Первым застрелю немца, потом эту сволочь и кинусь за тумбу», — и Олег крепко сжал рукоятку пистолета.
— Олег Дмитриевич, господин гауптштурмфюрер любезно согласился нас подвезти. Сегодня вы переночуете у меня, потом перейдете на конспиративную квартиру Вулецка, шестнадцать, отдохнете недельку, познакомитесь с городом и здешней ситуацией, а потом придется поработать в следственной тюрьме на Лонсково. Это будет недолго. В ноябре, сказал фюрер, падет Москва. За усердие получите «Маршбефел», двинетесь прямо в столицу. — И Брандт взял Олега под руку.
К подъезду подкатил черный «хорьх», один из стражей подбежал к машине, отворил заднюю дверцу. Первым влез Энгель, за ним Брандт. Огромный гестаповец сделал жест, приглашая сесть замешкавшегося Чегодова, который в удобный для него момент так и не решился стрелять: «Их четверо, не успею».
Энгель откинулся на широкое сиденье. Брандт пристроился бочком в почтительной позе, спиной к Чегодову. Машина плавно покатила по безлюдным улицам, подрагивая на неровной брусчатке.
Скоро остановились у какого-то подъезда на углу улицы Коперника и широкого проспекта Льва Сапеги.
Чегодов услышал, как Брандт шепнул ему, указывая на серое здание:
— Следственная тюрьма…
Энгель милостиво протянул Чегодову руку и покровительственно потрепал по плечу:
— Альзо, ауф видерзеен! Хенде хох! Не бойтесь гестапо, аллее вирт ин орднуг зейн, всио будет карашо. — И вышел из машины. За ним последовали его подручные.
— Айн момент! — остановил его Брандт, выскочил следом и, сняв шляпу, начал о чем-то униженно просить. Немец выслушал его, стоя вполоборота, и стал отвечать, отчеканивая каждую фразу.
«Я уже сказал, — напрягая слух, переводил про себя Олег. — Надо с этими большевиками покончить. Сначала с этим "не помнящим родства", полагаю, его зовут Остапенко и с этим адвокатом Ничепуро. Надо их "расколоть", а потом можете ехать! Мы сначала проверим этого вашего друга, а потом подсадим к Ничепуре».
Брандт дождался, пока гестаповец скроется в подъезде, надел шляпу, уселся молча в машину, буркнул шоферу свой адрес.
А у Чегодова душа пела от радости: «Не взяли меня! Завтра исчезну из Львова. Куда? Дернула же меня нелегкая связаться с этой сволочью. И как может Брандт, полковник русской армии, стать немецким холуем! А Вюрглер? Байдалаков? Ширинкина? Веселая, милая гимназисточка, когда-то в меня влюбленная, приходила ко мне по вечерам и читала "Анну Снегину", "Черного человека" или "Капитанов" Гумилева. Неужто Ара сейчас будет у немцев "подсадной уткой"? Завтра надо уходить. Эх, Ара, Ара!»
Брандт так же молча вышел из машины, молча поднялся по лестнице и, когда за ними захлопнулась дверь, разразился бранью.
