Виктор Михайлов - Слоник из яшмы. По замкнутому кругу
— Тогда, я думаю, что не позже завтрашнего дня вас вызовет к себе заместитель директора по кадрам. Он в курсе дела. Потребуйте расценки, которые позволили бы вам сохранить прежний заработок.
— Вы, пожалуй, научите! — усмехнулась Вера Павловна.
— А что? Дружба дружбой, а денежки врозь.
— Это устарело, Федор Степанович, раз дружба, стало быть ничего врозь!
Проводила она гостя до двери, но когда рука Холодовой легла на замок, Никитин задержал ее, кивнув на дверь: там слышались чьи-то шаги.
Переждав, он спустился вниз и направился в сторону общежития «Славоградуголь». Впереди него шли две молодых женщины, они говорили громко, и Никитин с интересом прислушался к их разговору.
Та, что пониже, стриженая:
— Если будем обсуждать на бюро, я скажу то, что думаю!
— Например? — Ироническая реплика той, что повыше, в очках, пестром платке, бесформенном платье и в полуботинках на высоких рифленых подметках.
— Например? — повторила, не замечая иронии, первая. — Я поддержу Дусю. Нельзя безнаказанно унижать достоинство человека!
Никитин понял, что речь идет о Дусе Жарковой.
— Ревность — это проявление атавизма, — заявила другая.
— Скажешь тоже, «ревность, атавизм»! Ты, Тоня, чудная какая-то! Мы о чем говорим? О том, что без правды не может быть настоящих отношений. Ложь, как ржавчина, разъедает самые лучшие чувства. А ты башмаки надела самые модные, а мысли у тебя, Тонька, какие-то старые…
Никитин задумался и присел на скамейку.
МАРГАРИТА АРНО
Раньше, до бойкота транспорта «ОРБЭ», рабочих доставляли на границу в автобусах. У шлагбаума проверяли пропуска, отбирали жетоны, и тогда на заставе наступало блаженное время затишья: солдаты играли в макао или ландскнехт и пили разбавленное водой красное вино благодатной Бургундии. А офицер… офицер уходил в деревушку Верипейр, там у него была интрижка с дочерью торговца колониальными товарами.
Со времени объявления рабочими бойкота люди тянулись через заставу, как патока с ложки: они шли группами, в одиночку и, сдавая жетон, проходили шлагбаум усталые, седые от дорожной пыли.
И в этот день, как всегда, дневные смены долго тянулись по дорогам к пограничной заставе. С гор надвигались густые вечерние тени. Пастухи перегнали стадо в долину. Мадлена, дочь лавочника, принарядилась и уже давно выглядывала в окно, поджидая дружка. А в караульном помещении заставы еще не хватало на доске одного жетона.
Офицер перелистал списки рабочих и против номера сто девяносто седьмого прочел: «Эрнестина Ламастер. Работница цеха сборки корпусов. «ОРБЭ». Ле-Локль. Постоянное местожительство: Морто, Фоверне, 15».
— Черт бы ее драл! — выругался офицер. — Осталась одна Ламастер. Пропустишь ее, Питу! — бросил он сержанту, вышел из караульной и отправился в Верипейр к своей Мадлене.
Прошел еще час. Ландскнехт был в разгаре. Сержант небезуспешно метал банк, открывая карты обтрепанной сальной колоды, когда в стену постучал стоящий на вахте солдат.
— Это Ламастер! Пойди, Жюссе, пропусти красотку! — распорядился сержант, продолжая метать банк.
Жюссе нехотя вышел из караульного помещения и увидел у шлагбаума женщину в платке.
— Черт тебя носит так поздно! — сказал он, подражая офицеру, и принял жетон. — Что это ты повязалась платком? — спросил Жюссе, рассматривая пропуск.
Женщина, издав стон, показала на щеку.
— А, зубы болят! — догадался Жюссе и, подтолкнув ее под гору в сторону Франции, крикнул ей вслед: — Пополощи рот отваром ромашки, помогает!
Войдя в караулку и повесив жетон на доску, Жюссе сказал:
— Это сто девяносто седьмой — Эрнестина Ламастер, у нее болят зубы.
— Ничего, — заметил сержант, сгребая пятифранковую монету, — будет меньше есть своего мужа!
Когда начальство острит, его подчиненные обязаны смеяться, солдаты об этом знали.
Смеялась и Маргарита Арно — в лицо ей дул свежий ветер родины. Она шла вниз, в долину. Сорванный с головы платок, точно знамя, она несла в вытянутой руке, и ветер трепал его тяжелые складки. Строфы стиха рождались в движении. Она читала их вслух, звонко смеясь и плача от радости и счастья:
Сколько лет я мечтала
Об этой встрече.
И мечта, словно птица,
Спустилась ко мне —
Теплый ветер меня
Обнимает за плечи
И ведет
По родной стороне!
Петляя по холму, дорога, как весенний ручей, низвергалась в долину. Маргарита шла, срезая излучины дороги, через высокие травы, по крутым и скользким откосам. Только в полночь она постучала в дверь маленького, крытого черепицей домика на окраине Марто.
Не зажигая свет, Жак Ламастер открыл дверь, взял ее за руку и повел по узкой лестнице в мансарду. Здесь было занавешено окно и горела свеча, бросая колеблющийся свет на потемневший от времени портрет Огюста Барбье[11]. На столе был заботливо приготовлен ужин — несколько бутербродов с холодной телятиной и большая кружка сидра.
Приложив палец к губам в знак молчания, Жак взял у нее пропуск Эрнестины и так же молча спустился вниз.
Проснулась Маргарита, разбуженная острым, словно лезвие ножа, лучом солнца. Напоенный мириадами сверкающих пылинок, луч солнца проник через жалюзи, скользнул по ее лицу, затем перебрался на аспарагус, отчего тонкие листочки его засветились нежным изумрудным светом.
Вошел Жак Ламастер. Осторожно ступая по скрипучим половицам, он поставил на стол глиняную кружку с горячим кофе и сказал:
— Надо уходить, пока не проснулись соседи. Вашего сына перебросят через границу на этой неделе. Он будет жить у нас до тех пор, пока вы за ним не приедете. Будьте готовы, через десять минут я зайду за вами, мы поедем в Авудрэ.
Маргарита молча пожала ему руку.
Спустя четверть часа ее уносил на запад «пикап» дорожного мастера.
В Авудрэ Маргарита простилась с Жаком и купила билет на автобус до Безансона. Послав в Лимож телеграмму Гоше, она назначила ему свидание у Этьена Виллара.
— Авудрэ — Безансон! Автобус отправляется в девять часов! Авудрэ — Безансон! — напевно выкрикивал водитель, проверяя билеты пассажиров.
С чувством какой-то особенной легкости, показав билет, Маргарита Арно поднялась в автобус и заняла место у окна. Трудности были позади.
«Снова юность мне машет крылом!» — вспомнила она забытую строчку.
В ожидании, пока автобус отправится в рейс, она охотно вступала в разговор с пассажирами. Они говорили о жилищном кризисе, о том, что наше время удивительно напоминает тысяча девятьсот тридцать третий год, когда «Бесноватый» пришел к власти и Германия откровенно готовилась к войне. Говорили о конкуренции на рынке часов «ОРБЭ» с часами Безансона, о ценах на виноград. Словом, говорили о всем том, что могло интересовать ее соотечественников в это светлое, чистое утро.
Но вот двери автобуса закрыты. Мотор взревел раз, другой, кузов дрогнул, и легкая ротонда над пассажирской станцией медленно поплыла назад.
Маргарита повернула голову, окинула прощальным взглядом площадь Авудрэ и вдруг заметила человека, бегущего за автобусом. Размахивая шляпой над головой, человек что-то кричал. Расстояние между ним и автобусом сокращалось все медленнее и медленнее. Маргарита еще раз взглянула на эту лысую, блестящую от пота голову с прилипшими редкими волосами, и лицо ей показалось знакомым. Затем расстояние между ними увеличилось, человек остановился и в бешенстве швырнул шляпу на землю. В своей бессильной ярости он был смешон. Маргарита невольно улыбнулась, но улыбка быстро сбежала с ее лица, она вспомнила: человек, бежавший за автобусом, был мастером Жозефом Прадэлем!
Маргарита почувствовала, как холодок страха на мгновение коснулся ее сердца.
«Зачем он, швейцарский подданный, оказался здесь, в Авудрэ? — подумала она. — Конечно, я могу сойти в Эталане и пересесть на автобус, идущий в Орнан — Левье, но… Легче скрыться в большом городе, нежели в этом маленьком местечке, где самое оживленное место — бензиновая колонка или закусочная автобусной компании».
Почти все сорок километров пути от Авудрэ до конечной станции прошли благополучно. На противоположном берегу реки уже были видны высокие трубы безансонского вагоностроительного завода. Как вдруг, не доезжая моста через Ду, их нагнал и некоторое время ехал рядом старенький «рено» с откидным верхом. В кузове стоял Жозеф Прадэль и, прикрыв ладонью от солнца глаза, напряженно всматривался в лица пассажиров автобуса. Заметив Маргариту Арно, он что-то крикнул своему шоферу и опустился на сиденье. Шляпа слетела с его головы, покатилась, точно серсо, и угодила под колесо дизельного самосвала. Остановив машину, Прадэль выскочил из кузова и бросился спасать шляпу. В это время автобус въехал на насыпь; здесь было однорядное движение, и между автобусом и фаэтоном Прадэля вклинилось с десяток легковых и грузовых машин. Пользуясь этим, Маргарита подошла к шоферу и, нагнувшись к нему, тихо сказала:
![Юрий Мишаткин - Особо опасны при задержании [Приключенческие повести]](/uploads/posts/books/133581/133581.jpg)
