Чингиз Абдуллаев - Семейные тайны
Услышав эти слова, Арнольд шумно вздохнул. Он не смотрел в сторону Мадлен. Слушая Дронго, он глядел прямо перед собой. Пастушенко уже начал догадываться, о чем именно расскажет Дронго, и поэтому сидел, словно оцепеневший. Дронго продолжал говорить:
– Мадлен понимала, что следователи в любой момент могут начать задавать очень неприятные вопросы о возможных наследниках «ограниченно дееспособной» Сюзанны, получившей огромное наследство, которого могла быть лишена Мадлен. И тогда она решила совершить новое убийство. Из комнаты Анны была похищена чашка, на которой оставались ее отпечатки пальцев. Мадлен повторяла конфигурацию первого убийства, но теперь с явной подставой своей невестки. Таким образом, осуществлялись сразу две задачи – устранялся опасный конкурент, и у самой Мадлен появлялось абсолютное алиби. Нужно было еще подбросить немного оставшегося яда в комнату Анны, что и было сделано. А затем, пользуясь моментом, всыпать яд в чашку Леси Пастушенко и бросить подозрение на Анну: ведь все присутствующие знали о том, что Ева была на самом деле дочерью Арнольда Пастушенко, а не мужа Анны.
– Это моя дочь, – громко возразил Герман. – Она носит мою фамилию и называет меня папой.
– Подобное заявление делает вам честь, Герман, – поклонился Дронго, – но ваша сестра придумала этот иезуитский план, чтобы вывести из игры вашу супругу и избавиться от опасного конкурента в борьбе за наследство вашей тети.
Герман взглянул на сестру. Она прикусила губу и молча выдержала его взгляд, не комментируя слова эксперта. Но вместо нее в разговор вмешался Берндт:
– Это все домыслы, построенные на ничем не проверенных фактах. Как вы можете доказать, что порошок с ядом подбросила в комнату Анны именно моя жена?
– Вот заключение экспертизы, – ответил Дронго, доставая лист бумаги. – На синем платье вашей супруги есть следы этого порошка. Очевидно, она была слишком неосторожна, когда второпях насыпала яд в пустую чашку Анны и в чашку Леси.
Наступило долгое молчание. Берндт повернулся и ошеломленно взглянул на жену.
– Да, да, да! – закричала Мадлен. – Это была именно я. И это мое платье. А ты хотел, чтобы все эти деньги достались моему мягкотелому брату, который воспитывает чужого ребенка? Или его жене, умудрившейся родить девочку, находясь в законном браке с моим братом? Или этой девочке, которая не имеет к нам абсолютно никакого отношения, что бы там ни говорил Герман? Да, я сделала все, чтобы отнять у них это наследство и передать его своим детям. Что плохого ты в этом видишь?
Берндт огорченно молчал. Он уже понимал, какие последствия сулит подобный скандал. Из-за него он уже никогда не поедет в Россию в качестве генерального представителя своего банка.
Менцель поднялся и подошел к Мадлен:
– Очень сожалею, фрау Ширмер, но я вынужден буду предъявить вам обвинения сразу в двух предумышленных убийствах.
– Ничего подобного, – возразил Берндт. – В первом случае это был просто несчастный случай.
– Думаю, что мы будем обсуждать этот вопрос уже с вашим адвокатом, – ответил следователь.
Эпилог
На следующий день Эмма приехала к Дронго в отель, когда он уже собрал свои вещи, готовясь уехать. Они встретились в холле отеля. Молодая женщина находилась в состоянии мрачной меланхолии: вчерашняя разоблачительная речь Дронго, с одной стороны, ее потрясла, а с другой – повергла в состояние ужасной депрессии. Она неожиданно осознала, что оба убийства были замыслены и исполнены для получения наследства тети Сюзанны. Может, поэтому, приехав проститься с Дронго, она была в таком мрачном настроении.
– Вы уезжаете? – печально спросила Эмма.
– Да. Через двадцать минут такси отвезет меня на Центральный вокзал, – сообщил Дронго. – Сейчас сюда принесут мой чемодан.
– Я так и подумала, – вздохнула молодая женщина. – Где вы были сегодня вечером? Я звонила до полуночи на ваш мобильный и в отель.
– Отмечали завершение расследования с комиссаром Реннером, – признался Дронго.
– У вас тяжелая профессия, – убежденно произнесла Эмма. – Вам приходится быть таким безжалостным и недобрым.
– Врач, который лечит больного, обязан прописывать ему горькие лекарства и болезненные уколы. Иначе невозможно выздороветь. А юристы – это врачи общества, – задумчиво сказал Дронго, – и мы пытаемся лечить болезни общества иногда слишком радикальными методами. Но других инструментов у нас просто нет.
– Что будет теперь с Мадлен?
– Не знаю. Это решит суд.
– Герман уже нашел ей лучшего адвоката в Германии, – сообщила Эмма.
– Правильно. Это же его сестра…
– …которая хотела подставить его жену, – быстро закончила фразу Эмма.
– Плохое забывается скорее, – пожал плечами Дронго, – а он, как старший в семье, обязан помогать своей сестре. Тем более они так наказаны смертью матери – всю оставшуюся жизнь Мадлен будет об этом помнить. Нет такого наказания, которое было бы хуже этого.
– Как вы смогли так быстро провести экспертизу ее платья? – поинтересовалась Эмма. – И как оно попало к вам?
– У меня не было ни платья, ни ключей от ее комнаты, – признался Дронго. – Я просто помнил, в каком именно платье она была. И сыграл именно на этом. Я знал, что рано или поздно Мадлен не выдержит и сорвется. Был в этом уверен. Что и произошло. А следов на платье, возможно, и не было. Хотя блестки от платья я нашел на полу в библиотеке.
– Значит, вы еще и блефовали? – покачала головой Эмма.
– К этому моменту я уже был уверен в правильности своей версии. Мне нужно было, чтобы ее подтвердила сама Мадлен. Что она и сделала.
Эмма посмотрела на часы и неожиданно усмехнулась.
– Я бегала за вами несколько дней, а вы ловко уходили от меня. Оказывается, в эти дни вы бегали за другой женщиной, чтобы разоблачить убийцу.
Дронго улыбнулся. Взял руку Эммы и, наклонившись, поцеловал.
– Только не говорите, что мы останемся друзьями, – попросила молодая женщина, – ненавижу эти слова. Когда ничего не получается между мужчиной и женщиной, обычно говорят, что мы останемся друзьями.
– Тогда останемся просто хорошими знакомыми, – предложил Дронго. – В конце концов, не забывайте, что у нас уже больше десяти лет стажа нашего знакомства. Согласитесь, что это впечатляет.
