Иван Дорба - Свой среди чужих. В омуте истины
— Глупые самки ради продолжения потомства ползут посуху, плывут по рекам, добираются до моря, чтобы встретиться с бездельниками-самцами и вернуться плодить детей! Ха-ха-ха! Все мы, бабы, — дуры несусветные!
— И все-таки ведете нас, мужиков, вы! А кто родил и воспитал таких людей, как Тищенко и те тысячи с ними, как Райцев, к которому мы идем? Разве не такие славные, смелые, красивые, как вы, наша, теперь уже навеки родная, Тамара!
— Этих тоже воспитала женщина! — Она оголила левую руку. На белой коже отчетливо проступали синяки.
Все повернулись к немцам, которые, поняв, испуганно опустили глаза.
Посидев еще минут десять-пятнадцать, мы двинулись дальше. Вскоре нас остановил партизанский патруль и привел к Райцеву.
Страница моей эмигрантской жизни была перевернута!
Глава шестая. «ПОД КРАСНОЙ ЗВЕЗДОЙ ОРИОНА»
Но свет... Жестоких осуждений
Не изменяет он своих:
Он не карает заблуждений,
Но тайны требует от них...
А.С. Пушкин
1
Далеко за полночь наша группа перешла линию фронта. Запыхавшиеся, усталые, мы уселись отдохнуть. Напряжение, вызванное страхом, спадало, его заменило исподволь другое — тревога. Что нас ожидает—«изменников родины»? Штрафной батальон? Концлагерь? Это ребят, а меня, недорезанного?
Партизаны уверяли, что все будет хорошо. Райцев написал много хороших слов, к тому же мы вели пленных, из коих один оказался офицером, да еще адъютантом командира полка. Поскольку я возглавлял группу, Силка, а вслед за ним и другие, начали величать меня «товарищ лейтенант». Распластавшись, я глядел в небо, звездное, ясное небо... манящее, таинственное и родное, неизменное. Вспоминал, как мы, кадеты седьмого класса, под влиянием увлекательнейшего урока астрономии по ночам выходили во двор и разглядывали созвездия. Там, в горах Герцеговины, они были яркими, близкими. И древние легенды о них казались такими естественными, понятными. Вот он — Сатурн или Черное солнце, с его сатурналиями — когда нормальная логика жизни уступает законам абсурда, непристойности, а эмблемой, ритуальным атрибутом становится (Сатурн-Кронос) коса времени — смерть! И тут же другой зловещий знак—молот—крест, лишенный верхушки, где утеряло устремление духа и остается лишь перспектива нисхождения вниз в «подчеловеческие» районы существования... Неподалеку от Сатурна поблескивал могучий сын Посейдона и Земли — Орион в окружении нескольких звезд: белая Ригель—светилась ярко, другая—красная Бетельгаузе—отливала свежей кровью. Какая из них меня поведет?..
Все эти «бредни» звучали упорно в памяти, будто щит перед подползающей тревогой.
На рассвете мы двинулись дальше и вскоре были остановлены своими, обезоружены, обысканы и приведены в часть. Посылались расспросы, отношение было в общем доброжелательное, но одновременно и несколько настороженное.
Наконец я предстал перед, как я понял, только что прибывшим на машине из Демидова начальником штаба 358-й ударной дивизии. Высокий, статный полковник с поседевшей пышной шевелюрой напоминал грузина. Кивнув головой на мое приветствие, он бросил:
— Ну, рассказывайте!..
Начал я с того, что имею записку в органы безопасности от нашего разведчика в Париже. Потом передал письмо Райцева и доложил о взятых пленных. Письмо полковник тут же прочитал, записку, верней, клочок белой бумаги повертел в руках и вернул обратно:
— Капитана срочно вызвали в штаб армии, передадите ему, когда вернется, если это не очень срочно. А пока оставьте при себе. Чем еще порадуете?
Я передал собранные в Смоленске и Витебске данные, план Витебска с обозначением расположенных там объектов, данные, собранные Ксенией Околович и лицами, с которыми она связана.
Потом привели пленных. Увидав меня, они заулыбались.
—Чего они радуются? — спросил, подозрительно поглядев на меня, полковник.
— Напуганы. Чувствуют свою вину и понимают, что мы вправе с ними разделаться как с насильниками. Напали на нашу проводницу. Договорились: они пообещали ничего не скрывать, а я — сохранить им жизнь.
На допросе маленький адъютант начальника штаба прибывшей из Франции стрелковой дивизии сказал, что немцы предполагают очистить от партизан район леса, с тем чтобы незаметно подтянуть силы для внезапного удара.
Сведениями полковник остался доволен. Он весь как-то переменился, стал любезен и даже пожал мне руку:
— Молодец! От немца не отличишь по произношению, не то что мои... Какой подход! Если вы не против, поедем ко мне в штаб? Назначим вас старшим переводчиком! А?
— Слушаюсь! — выдавил я, подумав: «Местечко теплое, но уж слишком близко к начальству — больно рискованно!»
— Тогда давайте свои данные, выправим вам воинский билет. — Он окликнул стоявшего у бруствера адъютанта и велел принести ему портфель.
— Завтра, по случаю Первого мая, отличившимся мы даем награды, а старшины получают офицерское звание. Вы?..
— Солдат!
— Простой боец? — улыбнулся полковник. И резюмировал: — Значит, младший лейтенант! Пусть вас оформят, можете идти! Через несколько дней, как договорились, вас вызову. — И, обратившись к адъютанту, указал на меня рукой, сказав:
— Отведите товарища лейтенанта к командиру роты, пусть его оформят! — и протянул бланк воинского билета. —Да, пока его ничем не загружать. Он и его товарищи заслужили отдых. Ступайте.
В довольно просторной землянке меня встретил сухощавый, небритый старший лейтенант. Выслушав адъютанта, он жестом пригласил сесть на ящик, сам уселся на такой же, оценивающе окинул взглядом, достал из третьего банку с тушенкой, сунул в руки, буркнув: «Открывай!» А сам потянулся за бутылкой и кружками. Пока я вскрывал банку, он налил полные кружки, вынул из сумки «трофейные» нож, вилку, ложку и, поднявшись, торжественно отчеканил:
—Поздравляю вас, товарищ младший лейтенант, с офицерским званием. Поздравляю со светлым пролетарским праздником Первое мая! — и чокнулся.
Я по-кадетски щелкнул каблуками и выпил до дна. Водка отдавала сивухой, и я невольно скривился.
Лейтенант, звали его Петр Михайлович Свигайлов, усмехнулся и разлил по кружкам оставшуюся водку, причем мне досталось побольше.
После утомительной ночи такая изрядная порция ударила в голову. Я захмелел. И когда мы уселись, принялся рассказывать, как мы добирались из Берлина сюда; как немцы относятся к пленным русским, морят голодом, провоцируют, всячески настраивают против советской власти, «перековывают», с тем чтобы превратить в послушных холуев и... палачей.
Потом последовал ряд вопросов на разные темы. Коснулся, конечно, и женщин. Ими командир роты интересовался очень, доходя до грязных подробностей. Чтобы как-то избавиться от «женского вопроса», я перешел на другую тему:
— Скажите, товарищ старший лейтенант, полковник, который со мной сейчас разговаривал, предложил мне стать у него переводчиком. Кто он, как его фамилия?
— Он разве не сказал? Вы что? Так хорошо знаете немецкий?
— Я уже говорил вам, что знаю. Так как его звать? Полковника?
— Он должен на обратном пути заехать... и тогда «представится»! — ухмыльнулся, пожав плечами, мой собеседник.
— Очень хорошо, а кто у нас командир дивизии? Если это, конечно, не секрет.
— Секрет!.. Неужто не понимаете!.. — и недоуменно на меня посмотрел.
Я не сдержался и насмешливо заметил:
—Весь мир, в том числе немцы, потешаются над русскими, которых искусственно делают дураками, окружая глупейшими тайнами. Когда я добывал для вас карту города Витебска, пришлось брать немецкую, ибо советским людям эту тайну знать не положено, обойдутся и схемой..
— А кому, как не шпионам, нужны подробные карты?
—В магазинах Парижа, Берлина или Рима вы можете купить планы Москвы, Ленинграда, Одессы, Харькова и даже моего родного Елизаветграда, ныне Кировограда. Француз, хозяин магазина карт, когда я заинтересовался картами СССР, посмеиваясь, спросил, не приехал ли я из России. И на мое «нет!» сказал: «Там у них все под замком и все под подозрением. Даже, скажем, аспирин имеет свое кодовое название, не говоря уж о пирамидоне!» Неужели вы тоже считаете такой «курс» правильным? Кстати, в энтеэсовский газете «За Россию» я видел на эту тему карикатуру: Сталин смотрит на себя в зеркало и, грозя себе пальцем, говорит: «Ты мне кажешься подозрительным!»
