Лев Шенин - Военная тайна
Через три дня на Западный фронт выехала актерская бригада, организованная профсоюзом работников искусств. Бригада выезжала для проведения летучих концертов в воинских соединениях. В составе бригады, была и малоизвестная исполнительница лирических песенок Наталья Михайловна Осенина. Присланный за актерами фронтовой автобус выскочил, пофыркивая, на Можайское шоссе. На заставе комендантский патруль проверил документы и, взмахнув флажком, разрешил следовать дальние.
На Минское шоссе выехали уже в начале ночи. Апрельские звезды неслись над темным лесом, стоящим по обе стороны шоссе, далеко обгоняя маленький фронтовой автобус.
После первого боевого крещения своих орудий Леонтьев испытывал чувство огромного удовлетворения. Он был горд своим детищем.
Вместе с тем творческая мысль конструктора ни на минуту не остывала. Уже новая идея увлекала его — идея переделки конвейерной ленты, подававшей снаряды в магазинную часть орудия. Это могло увеличить скорострельность и облегчить работу орудийной прислуги.
По ночам Леонтьев выходил из блиндажа, гулял по лагерю, слушал рокот проходящих над ним самолетов и думал о войне, о своей личной жизни, о том, что незаметно кончилась молодость и вот где-то впереди уже ковыляет потихоньку ему навстречу старость. И еще он думал о том, что после войны с великим наслаждением изорвет все свои расчеты и чертежи и вместо орудий смерти и ужаса начнет изобретать какие-нибудь необыкновенно симпатичные и приятные машины, которые будут облегчать труд человека, украшать его быт, продлят его жизнь и принесут ему радость.
Как многие по-настоящему одаренные люди, Леонтьев любил иногда совсем по-детски помечтать и пофантазировать. Бессонница, которою он страдал в последние годы, способствовала его долгим ночным размышлениям. В такие ночные часы ему начинало казаться, что вот он один сейчас бодрствует во всем мире, что лагерь, весь район и, может быть, весь фронт опит и только он один задумчиво похаживает у землянки, и никто не слышит ни шороха его шагов, ни ровного стука его сердца, ни шелеста его дыхания…
Но это ему только казалось. С самых первых дней его приезда на фронт Бахметьев продолжал неусыпно охранять жизнь изобретателя, его покой, его документы и чертежи. И делалось это настолько умело и тактично, что ни Леонтьев, ни окружающие его офицеры даже не догадывались о том, как тщательно и любовно охраняет своего «подшефного» советская контрразведка.
Были приняты меры и к тому, чтобы пребывание Леонтьева на этом участке фронта не получило огласки. Офицеры получили строгое приказание не болтать об этом, а бойцы вообще не знали, кто этот человек, так часто появляющийся с командиром бригады и так внимательно осматривающий новые орудия.
Выехавшая на фронт актерская бригада уже два месяца давала концерты в разных соединениях, а Наталья Михайловна все никак не могла напасть на след Леонтьева.
Актеры, из которых состояла бригада, были в большинстве своем молодые, веселые люди. Они с искренней радостью и волнением выезжали на фронт. Концерты проходили в атмосфере дружбы и взаимной благодарности.
Перед отъездом актеров обычно провожали «банкетом». Полковые повара взволнованно шептались, придумывая, чем бы удивить дорогих гостей, и действительно показывали чудеса кулинарной изобретательности. Полевой военторг безропотно поставлял «заветные» бутылочки, хотя еще накануне его начальник клялся «сединами матери и светлой памятью покойного папаши», что ничего, решительно ничего из вин не осталось. Одним словом, провожали по-русски тепло, ласково, хлебосольно.
На одном из таких банкетов рядом с Натальей Михайловной сидел за столом молодой светлоглазый лейтенант. Наталья Михайловна еще во время концерта обратила внимание на его юное лицо и блестящие, какие-то девические глаза.
Лейтенант вслух восхищался ее пением, громче всех кричал «браво» и «бис» и вообще обнаруживал все признаки мгновенной, острой влюбленности, подчас возникающей в условиях фронта, где суровые будни войны и повседневная опасность порождают повышенную остроту чувств.
И вот за банкетным столом юный Леня — так звали лейтенанта — сумел занять место рядом с понравившейся ему певицей. Наталья Михайловна, раскрасневшаяся от успеха и выпитого вина, откровенно кокетничала с «милым мальчуганом», как она мысленно прозвала лейтенанта.
Шел обычный разговор о войне, о коварстве фрицев, об атаках, о ночных боях. Леня, охмелевший от вина, а еще больше от соседства молодой красивой женщины, начал рассказывать «боевые эпизоды», впадая при этом в тот чуть хвастливый тон, которым еще не опытные молодые люди рассчитывают обратить на себя внимание и придать значительность собственной персоне.
— Это что! — говорил он. — Бывают, Наташа (он незаметно для самого себя уже называл певицу по имени), такие перепалки, что и описать трудно. Конечно, это военная тайна, но я вам скажу по секрету: у нас теперь есть новые «сюрпризы» — замечательные орудия; называются они «А-2»…
— Боже, как интересно! — сказала, почему-то вздрогнув, Наталья Михайловна. — Какое странное название «А-2», наверное, по фамилии конструктора?
— Ну да, — ответил Леня, — фамилия изобретателя Леонтьев. Вот это парень, скажу я вам… Все время на огневых позициях… Сам следит, как работают его игрушки. Конечно, это секрет, но вам…
— Милый мальчик, — сказала Наталья Михайловна, — да какой же это для меня секрет, когда Леонтьев, Коля Леонтьев — мой близкий знакомый. Я даже собираюсь его навестить. Он ведь недалеко отсюда?
— Тридцать километров, — ответил Леня. — Есть такая деревня Большие Кресты, там наш КП. Но только…
— Я думала, ближе, — перебила его Наталья Михайловна. — Ну, не беда, в Москве встретимся: он говорил, что скоро вернется. Леня, положите мне, пожалуйста, сардин. Знаете, у меня был знакомый, которого тоже звали Леней. Вы будете мой «А-2».
— Есть положить сардины, — сказал Леня и исполнил просьбу своей дамы.
Наталья Михайловна съела сардину, выпила рюмку вина и перевела разговор на другую тему.
Между тем банкет продолжался. Актеры благодарили хозяев за теплый прием, хозяева благодарили актеров за доставленное удовольствие. За столом было непринужденно и весело.
Внезапно Наталья Михайловна поднялась и со стоном схватилась за сердце.
— Что с вами? — одновременно подбежали к ней несколько офицеров.
— Мне дурно… — едва проговорила Наталья Михайловна. — Я съела сардину, и вот… Я отравилась этими консервами…
Она пошатнулась и чуть не упала. Актеры и офицеры окружили ее, стали предлагать различные средства; кто-то послал за врачом.
Наталью Михайловну перенесли в командирский блиндаж и там положили на постель. Очевидно, у нее было острое отравление. Она непрерывно стонала и молила только об одном; поскорее отправить ее в Москву, где у нее есть дядя — профессор Венгеров — в институте Склифосовского.
Врач, осмотрев больную, сказал, что путешествие не представляет опасности.
Через час заболевшую певицу усадили в санитарный самолет и отправили в Москву.
Едва машина поднялась в воздух и легла на курс, как Наталья Михайловна перестала стонать. Вся история с отравлением была выдумана ею для того, чтобы быстрее вернуться в Москву и доложить Марии Сергеевне, где именно находится Леонтьев. Последнее поручение было выполнено.
На следующее утро Берлин сообщил шифрованной радиограммой в штаб фронта и господину Крашке, что инженер Леонтьев находится на Н-ском участке фронта, в деревне Большие Кресты.
8. «СПЕЦИАЛИСТ ПО РУССКОЙ ДУШЕ»
Когда-то, в дни далекой молодости, Петронеску считался в германской разведке специалистом по славянским делам.
Позади у господина Петронеску (настоящая его фамилия была Крафт, но за свою жизнь он переменил столько фамилий, что сам уже не помнил теперь, какая же из них — настоящая) была нелегкая, бурно прожитая жизнь профессионального шпиона, с частыми и внезапными переменами фамилии, места жительства и внешности, с неожиданными переездами, переодеваниями, многочисленными и очень пестрыми связями, знакомствами и встречами, с пятью годами пребывания на каторге и парой «мокрых дел», с самыми многообразными и неожиданными профессиями: Петронеску был и землемером, и шофером, и эстрадным чечеточником, и коммерсантом, пастором, коммивояжером, владельцем кафешантана, скупщиком скота и даже кладбищенским сторожем.
Однако при всех этих превращениях господин Петронеску оставался, разумеется, сотрудником германской разведки, в списках которой в дни войны он уже значился как специалист по русской душе.
Пребывая теперь в Софии и занимаясь новыми делами, господин Петронеску, однако, очень внимательно следил за разворотом событий в Анкаре. Им руководило при этом не просто любопытство. Он очень хорошо понимал, что от удачи или провала анкарской операции зависит многое для его личной судьбы.
