Роберт Ладлэм - Предательство Тристана
А как быть с собаками? Они, похоже, собрались возле ворот и бранились на своем собачьем языке с собаками гестаповцев. Возможно, они были плохо обучены, или, что вероятнее, они были обучены, как и их двуногие коллеги из гестапо, наблюдать за злоумышленниками, находящимися снаружи, а не за теми, которые уже проникли в поместье.
Он бесшумно выступил из-под навеса для машины. Высмотрев низенькую тисовую живую изгородь, обрамлявшую круглую подъездную дорожку, он кинулся на землю и пополз на четвереньках по лужайке. Когда ограда закончилась, он пополз по траве по-пластунски. Дома он достиг довольно быстро и метнулся за угол, к задней части здания, рассчитывая найти какой-нибудь служебный вход.
Искомое он обнаружил без всяких хлопот: узкая деревянная дощатая дверь, которая к тому же оказалась незапертой. Замок так хорошо охранялся, имел стены и ворота да еще и злых собак, что не было никакой необходимости запирать дверь, через которую ходили слуги. Меткалф медленно и осторожно открыл дверь, больше всего опасаясь, что какая-нибудь петля окажется несмазанной.
Топот лап по земле он услышал слишком поздно.
Ужасающее рычание, басовитое и хриплое, раздалось внезапно. И сразу же в Меткалфа врезалась туша добермана, зубы собаки вонзились в рукав его шерстяного пальто и принялись кромсать ткань в яростной попытке добраться до тела немного выше локтя. Когда клыки собаки разодрали кожу, руку Меткалфа пронзила молниеносная боль.
Меткалф пнул свирепое животное и дернулся в сторону, заставив собаку изогнуться, – он рассчитывал этим ослабить хватку чудовищных челюстей. Дверь была полуоткрыта; он вскочил в дом, с силой хлопнув створкой двери по собаке; он повторил это несколько раз, пока доберман с обиженным визгом не разжал пасть.
Меткалф вбежал в темный коридор; адреналин кипел у него в крови. В дальнем конце коридора под дверью появилась полоска света. Он должен убраться отсюда, раньше чем слуга, услышавший шум его схватки с собакой, решит посмотреть, в чем дело. В коридор выходило несколько дверей, хотя он понятия не имел, куда они могли вести. Он подергал одну ручку, затем вторую. Третья подалась. За дверью оказалась узкая лестница. Бесшумно закрыв за собой дверь, Меткалф стал спускаться в сырой подвал.
Несмотря на темноту, он разглядел, что его окружают сотни винных бутылок, даже прочел несколько этикеток: рейнское и мозельское. Он оказался в винном погребе фон Шюсслеров. Выбрав удобную глубокую нишу в стене, он стал ждать.
Когда прошло несколько минут и в подвал никто не спустился, Меткалф решил, что спасен. Поглядев на часы, он увидел, что времени без двадцати двенадцать. Он подождет здесь еще час. К тому времени, вероятно, Лана и фон Шюсслер уйдут спать. И только после этого на покой отправятся и слуги. Было слишком опасно ходить по незнакомому дому, не дождавшись, чтобы он обезлюдел.
Но часы неумолимо отсчитывали время. Если Кундров успешно справился с подготовкой своей части плана, то в распоряжении Меткалфа оставалось не более шести часов.
Для всего того, что ему было необходимо сделать, это был катастрофически малый срок.
36
Часом позже Меткалф беззвучно пробирался по неосвещенным коридорам верхнего, третьего этажа дома.
План здания был типичным для средневековых немецких замков, это Меткалф понял почти сразу. Первый этаж предназначался для слуг, на втором располагались часовня и большой зал с гигантским столом для многолюдных пиров, на третьем этаже помещались апартаменты хозяев. Впрочем, каждый этаж делился на несколько крыльев. Нетрудно было предположить, что одно крыло, где на полу вместо ковров лежали тигриные шкуры, а на стенах красовались охотничьи трофеи, принадлежит Рудольфу фон Шюсслеру. Меткалф на цыпочках миновал дверь, за которой, как ему показалось, находилась спальня хозяина поместья. В конце коридора располагался его кабинет: Меткалф мельком увидел книжные шкафы, громоздившиеся вдоль стен, и тяжелую мебель.
В другом крыле обитали отсутствующие в настоящее время дети. Еще одно крыло, которое, как это было сразу видно, использовалось значительно реже и, несомненно, предназначалось для гостей.
Именно тут и должна была находиться Лана.
Все, что Меткалф знал о фон Шюсслере, говорило ему, что здесь, в семейном поместье, пропитанном духом баронского снобизма, он и Лана будут спать в разных комнатах. Лана обязательно настояла бы на этом.
Из-под одной из прекрасно отполированных дверей каштанового дерева выбивалась полоска света. Ее красноватый оттенок сказал Меткалфу, что это комната Ланы. Она находилась там, лампа была прикрыта ее любимым шарфиком; возможно, она читала.
Но была ли она на самом деле одна?
Рядом с дверью стоял накрытый салфеткой официанта поднос, на котором лежали смятая полотняная салфетка, стояли хрустальный стакан, серебряный кувшинчик для воды и пустой бокал из-под шампанского. Всех предметов было по одному – это он сразу заметил.
Она была здесь, и она была одна.
Он повернул бронзовую ручку и медленно отворил дверь.
И сразу услышал ее голос:
– Руди? Это ты?
Меткалф ответил лишь после того, как вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Комната была роскошно отделана резным деревом, потолок пересекали могучие балки, по стенам висели тяжелые гобелены. Лана сидела в середине огромной кровати с балдахином, вокруг лежало множество подушечек. Она казалась такой же ослепительной, как и в тот раз, когда он впервые увидел ее на сцене. В шелковом пеньюаре абрикосового цвета, с лебединой шеей, стройность которой выгодно подчеркивали рассыпавшиеся черные как вороново крыло волосы, она была великолепна. Ее лицо ярко зарделось, она издала сдавленный крик и протянула руки к бежавшему к ней Меткалфу.
– Стива, мой золотой! – воскликнула она. – А я боялась, что никогда больше не увижу тебя!
– От меня не так-то просто избавиться, – ответил он и закрыл ей рот долгим страстным поцелуем.
Оторвавшись от нее, он увидел на ее глазах слезы.
– Как ты сюда попал? Как ты оказался в Берлине? – Она понизила голос до шепота. – Зачем ты здесь?
– Я услышал, что ты должна была танцевать сегодня вечером. Ты же знаешь, что, когда я нахожусь в городе, никогда не пропускаю твои спектакли.
– Нет, – ответила она и покачала головой, давая понять, что не приемлет его шутливого тона. – Ты приехал из-за документов. Дело серьезное – я вижу это по твоим глазам, Стива. – Ее голос задрожал и сорвался. – Что произошло? Возникли какие-то проблемы?
Меткалф больше не мог заставить себя лгать ей, и так лжи было уже слишком много.
– Дай рученьку, – ласково сказал он, взяв обеими ладонями ее мягкую благоухающую руку. Сев на край кровати рядом с нею, он негромко заговорил: – Для тебя небезопасно оставаться в Москве. Я хочу, чтобы ты покинула ее.
– Бежать из страны? – Ее глаза широко раскрылись и засверкали еще ярче.
– Это, вероятно, твой последний шанс. Вряд ли тебе позволят еще раз выехать за границу.
– Стива, голубчик, я уже не раз говорила тебе: Россия – моя родина. Я не смогу без нее.
– Она навсегда останется твоей родиной. И навсегда – частью тебя. Ланушка, родину ничто не может вырвать из тебя. Это пребудет неизменным. Но, по крайней мере, ты будешь жива и свободна!
– Свободна… – горько начала она.
Меткалф перебил ее:
– Нет, Лана. Выслушай меня. Ты не знаешь, что такое свобода. Ни один человек, рожденный и выросший в тюрьме, не может осознать, что это тюрьма.
– «Каменные стены – еще не темница, – процитировала она какое-то стихотворение. – И железные прутья – не клетка, если я свободна в моей любви».[102]
– Но ты-то не свободна в своей любви, Лана! Даже в этом!
– Мой отец…
– И это тоже ложь, Лана.
– О чем ты говоришь?
– Не было никакого заговора. Все «документальные свидетельства» были от начала до конца состряпаны нацистами, чтобы обезглавить Советские Вооруженные Силы. В СС хорошо знали, до какого безумия Сталин может дойти в своей подозрительности, знали, что он готов в любом и каждом увидеть предателя, и поэтому они изготовили фальшивую переписку, которая якобы велась от имени высших командиров Красной Армии.
– Это невозможно!
– Лана, нет ничего невозможного, когда речь заходит о воображении параноика. Твой отец может втайне ненавидеть Сталина, как и любой нормальный человек, но он никогда не готовил заговоров против него.
– Ты это знаешь?
– Да, я это знаю.
Светлана грустно улыбнулась.
– Как хорошо было бы надеяться, что теперь он окажется в безопасности.
– Увы, – отозвался Меткалф, – он живет на заимствованное время, и кредит скоро закончится.
– Ты помнишь дуэльные пистолеты моего отца?
– Те, которые когда-то принадлежали Пушкину?
– Да. Ну так вот, он когда-то сказал мне, что в те времена, когда еще дрались на дуэли, такие пистолеты имели, наверно, не менее ста тысяч человек. А сколько же дуэлей на самом деле состоялось за все эти годы? Может быть, тысяча. Смысл владения дуэльными пистолетами и выставления их напоказ, сказал он, состоял в том, чтобы предупредить потенциальных врагов, что им не следует бросать вам вызов, потому что вы готовы сражаться.
