Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры
– Перестань кричать, – Красс начал выходить из себя, – а почему нельзя? Цицерон виновен в гибели пятерых римлян без суда и следствия. На нем кровь римских граждан.
– Почему вы вспомнили об этом сейчас? – задыхаясь, спросил Публий. – Вам так нужно его осуждение? Неужели триумвирам мало власти, полученной в Риме? Все и так решаете только вы трое. Народ для вас – прикрытие. Римляне не понимают или не хотят понимать, что вы устанавливаете свою диктатуру. Осуждение Цицерона – предлог для расправы с оптиматами и их устранения.
– Никогда не спорь со мной, – сжав кулаки, сказал Красс, – мне лучше знать, что делать во имя Рима и его блага. А теперь убирайся отсюда.
– Хорошо, – Публий чудовищным усилием воли подавил свой гнев, – тогда разреши мне уехать в армию Цезаря, в Галлию.
– Поступай как знаешь, – отрезал Красс.
Публий повернулся и, не прощаясь, выбежал из дома. В этот момент рука Красса дрогнула, и он порезал лицо.
– Будь проклят Цицерон, – зло проговорил Красс.
В другом доме, на Палатине, уже готовился к отъезду Катон, поднявшийся с рассветом. Проводить его пришел Цицерон с несколькими друзьями. Отпустивший за последние дни бороду и усы, одетый в черные одежды, Цицерон неузнаваемо изменился, и не каждый знакомый на улице узнавал его, так разительны были перемены в облике консуляра.
Говорить, собственно, было не о чем. Все понимали сложность положения и Катона, и Цицерона. Уже усаживаясь в повозку, Катон негромко посоветовал Цицерону:
– Если можешь, уезжай. Они не успокоятся, пока не добьют тебя. Сейчас не время выяснять, кто прав, Марк Туллий, сила на их стороне.
– И ты тоже советуешь уезжать? – изумился Цицерон.
– Да, – горько ответил Катон, – наш бедный народ не совсем понимает, что такое демократия. Эти прохвосты используют римлян в своих грязных целях. Прощай, Цицерон. Прощай, Лукулл. Прощайте, Агенобарб и Бибул. Я надеюсь скоро вернуться в Рим.
С этими словами он сел в повозку, и она тронулась, направляясь к выходу на Лабиканскую дорогу.
Лукулл, стоявший рядом с Цицероном, обнял его за плечи.
– А может, мы еще сразимся с ними в сенате?
– Спасибо, Лукулл, – искренне ответил Цицерон, – но, видимо, боги отвернулись от меня. Мне действительно лучше уехать. Вчера я перенес на Капитолий статую богини Минервы, сделав табличку: «Минерве, охранительнице Рима». Может быть, действительно богиня мудрости спасет наш город от безумства. Не знаю.
Он с трудом сдерживал слезы.
– Я уезжаю сегодня ночью, – объявил он друзьям.
– Тебя хотят испачкать в крови катилинариев, чтобы запятнать и нас, – мрачно произнес Агенобарб.
– Они не успокоятся, – негромко сказал Лукулл, – и постараются затем достать тебя, чтобы осудить. Не попадай к ним в руки, Цицерон.
Ночью этого дня, выехав из города в сопровождении нескольких провожатых, Цицерон покинул город. Собравшаяся на следующий день толпа у его дома и у стен сената вновь скандировала «из-гна-ни-е», не зная, что он уже бежал.
Но слух об этом уже разнесся по городу, вселяя страх в одних и надежду в других.
Собрав в цирке Фламиния народное собрание, Клодий в присутствии обоих консулов принял закон против Цицерона о «лишении воды и огня», повелевавший не давать ему приюта в радиусе 500 миль[172] от Италии.
Триумвиры были довольны, но Клодию этого показалось мало. В сопровождении нескольких тысяч своих сторонников он ворвался в дом Цицерона, разграбив и разгромив все внутри. Почти все ценности были украдены, рабы избиты, рабыни изнасилованы, а сам дом сожжен и разрушен до основания.
Вошедшие в раж и рассвирепевшие люмпены пошли на Капитолий, дабы снести статую богини Минервы. Они испытывали радость от этого деяния, словно подобное надругательство над памятником делало их более значимыми и придавало какой-то непонятный смысл их действиям. Во все времена будут крушиться монументы и скульптуры, и виноватый камень будет отвечать за грехи людей. Но боль и страдания, причиненные камню, непонятным образом переходят на судьбы людские, ибо, сокрушая каменные изваяния, человек восстает против естества своего, ломая что-то и в своей душе. А невиновные камни вопиют о человеческих грехах, словно своей смертью они искупают все мерзости людей, воплощенные в них. И люмпены, не доставшие титанов, ломают их копии, находя в этом удивительную радость и величие, словно это в какой-то мере роднит их друг с другом.
На месте дома Цицерона Клодий торжественно пообещал построить храм Свободы. Люмпены торжествовали, ведь, снеся дом Цицерона, они мстили за свою неудавшуюся жизнь, за свои унижения и обиды, прегрешения и преступления. Никогда человек, имеющий бога в душе, не замахивается на божеский дар, ибо бессмертные творения в камне есть дар, посланный человеку свыше. Но люмпены, не имевшие в душах своих божественного огня, радостно свершают подобное святотатство, словно эта радость в будущем хоть как-то оправдает их существование на земле, переполненной мерзостями дел человеческих, их горем и страданием.
Вечером в доме Цезаря собрались триумвиры. Разгром и поджог дома Цицерона потрясли всех троих. Они впервые начали понимать, какую страшную силу им удалось разбудить. И каждый спрашивал себя с затаенным страхом, сможет ли он в будущем обуздать это животное или вырвавшийся на свободу хищник съест всех троих.
Триумвиры долго молчали. Их заговор удался. Они были победителями и властелинами Рима.
– Мы победили, – хрипло сказал Красс, вспомнив глаза своего сына Публия.
– Мы победили, – согласился Помпей, содрогаясь от рассказов о зверствах Клодия и его людей.
– Мы победили, – прошептал Цезарь, понимавший, как трудно ему придется в будущем с неистовыми люмпенами.
Они сидели молча, три великих гражданина Рима, предавшие и продавшие его идеалы во имя своих личных эгоистических интересов. Три простых человека, сильные и слабые одновременно, столь непохожие внешне и столь внутренне одинаковые. Они молчали, стараясь не глядеть в глаза собеседникам. Цезаря ждала его армия, Помпея – молодая жена и почет в сенате, Красса – его деньги и откупщики. Все было кончено, все законы утверждены, все постановления приняты. Они были победителями, но каждый из них глубоко в душе еще надеялся стать единоличным правителем Рима, диктатором, который возвысится над двумя остальными.
Три римлянина сидели в доме Цезаря.
А за стенами раскинулся «Вечный город» – такой страшный, непонятный, великий и жалкий одновременно, вызывающий страх и внушающий ужас всему миру. И они были правителями этого города.
Год 696-й со дня основания Рима был их годом. Им казалось, что вершина, к которой они так долго шли, наконец, достигнута, и один лишь небольшой переход отделял их от подлинного триумфа, величия и славы. Они не умели видеть будущее и не хотели заглядывать в эту бездну. Но мы, их потомки, знаем, что величие государственного деятеля есть ничто перед величием души человеческой.
Все трое римлян умрут страшной смертью, преданные и обманутые. Но в последнее мгновение своей жизни каждый из них проявит величие, достойное римлянина, и деяния этих людей останутся нам на века. Заговор всегда остается фактом противоправным, и раз обнаживший меч должен всегда опасаться другого меча.
Марк Лициний Красс погибнет через пять лет. Его обманут, предадут и отрезанную голову выставят на потеху врагам. Но его мужество и смелость в последний час останутся нам на века, как деяние, достойное потомков.
Гней Помпей Магн погибнет через десять лет. Его тоже обманут, предадут и, также убив, отрежут голову, выставляя ее на радость врагам. Но гражданская позиция, стойкость и чувство долга Помпея останутся нам в назидание, как пример славно прожитой жизни.
Гай Юлий Цезарь – и его обманут, предадут, убьют. Правда, голова его врагам не достанется. А в историю этот удивительный человек войдет благодаря своим великим подвигам, невиданному милосердию и мудрости. Это произойдет через четырнадцать лет.
Но пока они живы!
И они триумвиры!
И эта ночь – время их торжества!
А моя книга? Аристотель сказал: «Чтобы разбудить совесть негодяя, нужно иногда дать ему пощечину». Пусть эта хроника будет пощечиной негодяям и сладостным утешением всем остальным. Ибо нас больше, так учит история!
Примечания
1
Публий Сир (I век до н. э.) – древнеримский поэт и мыслитель, некоторые источники указывают, что в начале своей жизни он был даже рабом.
2
Конклав – в первоначальном значении спальная комната римской матроны, позднее помещение, где запирались кардиналы для выбора папы римского.
3
Туника – род рубашки из шерсти или льна. Мужчины носили тунику до колен, женщины до лодыжек.
4
Туника-интима – небольшая рубашка без рукавов, которую носили девушки и женщины.
