Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры
– Единственный человек, – продолжал Клодий, – в чьей честности и порядочности мы никогда не сомневались, – это сидящий здесь сенатор Марк Порций Катон.
– Господи, – ахнул Цицерон, – вот что они придумали.
Все замерли, переглядываясь друг с другом. Оптиматы не могли отказаться, так как всем была известна суровая добродетель Катона. Но отправлять его на Кипр означало лишиться признанного вождя. Это понимали все.
– Клянусь Юпитером-громовержцем, это Цезарь придумал такое поручение, – закричал пришедший в себя Агенобарб.
Все зашумели одновременно.
– Даже если он, – закричал в ответ Клодий, – разве Катон недостаточно честен для такого поручения? Или уже личные интересы, Агенобарб, для тебя выше интересов Рима?
Агенобарб не ответил, продолжая негромко ругаться.
– На Кипре нужно будет конфисковать крупные суммы в пользу римской казны, – говорил Клодий. – Неужели величие Рима не стоит такой заботы Катона? Или он считает, что не справится с подобным поручением?
Катон вспыхнул, резко вставая.
– Я готов без обсуждения выехать на Кипр немедленно, – гневно сказал он, – и не тебе, Клодий, учить меня любви к Риму и его величию.
«Какой глупец», – огорченно подумал Цицерон.
– Хорошо, – сразу согласился Клодий, – но это только первое мое предложение. Второй закон, который я предлагаю принять, – это «лишение воды и огня»[171] римских магистратов, виновных в незаконных казнях римлян.
Все замолчали, поворачиваясь к Цицерону. Услышав слова Клодия, он замер, выпрямившись, но не пытаясь произнести ни слова.
– Это позор, – гневно сказал Катон.
В ответ никто не проронил ни слова.
– И, наконец, проект еще одного закона, – окончательно осмелел Клодий. – Мы уже однажды ошиблись, приняв закон о консулах с выделением им пастбищ для скота. Хорошо еще, что потом мы исправили эту ошибку, – Клодий уже откровенно издевался над сенаторами, – теперь великий римский сенат должен принять мудрое решение. Я предлагаю выделить избранным консулам – Кальпурнию Пизону и Авлу Габинию – провинции Македонию и Киликию.
«Он подкупает их, – понял огорченно Цицерон, – кажется, Цезарь учел все варианты».
Клодий, сошедший с трибуны, уже шел к своему месту среди народных трибунов, когда поднялся Сципион.
– Мне непонятно одно – почему Клодий так заботится о наших консулах? Откуда такая предусмотрительность, столь несвойственная тебе, Клодий?
– Он думает об интересах народа, – гневно закричал трибун Фуфий Кален.
– Точнее, об интересах плебса, – поправил его Лукулл.
Снова закричали все разом, и заседание опять превратилось в неуправляемое сборище орущих римлян. Спустя некоторое время пришлось прервать заседание.
Собравшаяся у курии толпа, уже знавшая о предложениях Клодия, громко скандировала, требуя отставки и изгнания Цицерона. Домой он возвращался под охраной легионеров городского префекта.
Весь вечер и всю ночь Цицерон провел в одиночестве, размышляя о трудном положении, в которое попал.
Ранним утром он вышел из дому, одетый в темную одежду и небритый. У дома его уже ждали несколько сторонников, друзей и клиентов, среди которых были сын Красса Публий и Аттик Помпоний. Как и все политические деятели, Цицерон любил преувеличенный интерес к своей особе. Как эмоциональный человек, он легко впадал в крайность, считая, что его траур вызовет почти национальную трагедию в Риме.
Несколько дней он ходил по улицам, сопровождаемый растущей толпой поклонников. Некоторые призывали к насильственному устранению Клодия из города. Кое-где произошли свалки. Одному из его сторонников – Милону – чуть не сломали руку. Другого – Элия Ламию – новый консул Габиний приказал вообще выслать из города за организацию беспорядков.
Цицерон окончательно пал духом. Он понимал: достаточно народному собранию принять закон, и Клодий, не дожидаясь утверждения сената, передаст дело в суд. И однажды ночью он пришел к Цезарю.
Юлий принял его сразу, словно ждал этого визита. Как радушный хозяин, он велел накрыть стол в триклинии, а пока в ожидании ужина они сидели в атрии.
– Я пришел, Цезарь, посоветоваться с тобой, – осторожно начал Цицерон.
– В моем доме ты желанный гость, Цицерон, – радушно улыбнулся Цезарь, – мне всегда приятно с тобой разговаривать.
– Великие боги дали тебе разум, равный величию твоей семьи, Юлий, – мрачно сказал Цицерон, – но сегодня мне хотелось бы узнать у тебя только одно – что мне дальше делать, Цезарь?
– Ты имеешь в виду новый закон Клодия? – Цезарь решил не играть, понимая, что его собеседник все отлично сознает.
– Конечно, – вздохнул Цицерон, – новый закон Клодия направлен против меня. Может быть, ты что-нибудь посоветуешь, Гай Юлий?
Цезарь сдержал усмешку. Он наклонился к Цицерону и, сделав озабоченное лицо, с трудом сдерживая смех, произнес:
– А что тебе советует твой друг Аттик Помпоний? Он ведь такой любитель давать советы.
Цицерон понял издевку, но промолчал, проглотив и эту обиду.
– Клодий слушает тебя во всем, Цезарь, – выдавил он, – может, тебе с ним поговорить?
– Но что скажут римляне, – словно раздумывая, произнес Цезарь, – ведь многие требуют твоего изгнания.
– Перестань, Цезарь. Я ведь знаю, как ты умеешь ладить с римским народом.
– Но это не я, а ты «спаситель Отечества», друг и охранитель всех римлян, – издевательски сказал Цезарь, – хотя, правда, в последнее время римляне немного изменили свое отношение к тебе, ты не находишь, Цицерон?
– Хватит издеваться надо мной. Цезарь, – разозлился Цицерон, – ты думаешь, я ничего не понимаю. Вы избрали новых консулов, чтобы они не возражали против моего изгнания. Один из них – твой тесть Пизон, другой – бывший легат Помпея. И этого вам было мало. Чтобы заглушить в них остаток совести, вы беззастенчиво подкупили их.
– «Я доволен, что после столь долгого исполнения государственных обязанностей вы ловите меня на том, что я давал, а не брал», – напомнил Цезарь известную фразу Ликурга.
Цицерон, уже с трудом сдерживаясь, сумел взять себя в руки и произнести:
– Значит, ты признаешь, что все заранее обдумал и приготовил?
– Как тебе известно, я вообще уезжаю из города в Галлию, назначенную мне сенатом. Хорошо еще не на пастбище, куда вы меня хотели отправить.
– Ты отказываешься поговорить с Клодием? – резко спросил Цицерон.
– У меня другое предложение, – наконец, ответил его собеседник. – В городе тебе оставаться сейчас опасно и не нужно. По всей Италии мои легаты набирают легионы. У меня как раз нет легата пятого легиона. Давай уедем вместе. Ты достаточно смел – это ты доказал всем во время заговора Катилины. Но сейчас обстановка немного изменилась. Я думаю, так будет лучше для всех. А за это время здесь все переменится, народ успокоится, и мы вернемся триумфаторами.
– Все понятно, – вскочил Цицерон, – ты давно придумывал этот план. Пока ты будешь завоевывать Галлию, Помпей и Красс будут царствовать в Риме. Армия у тебя, власть у Помпея, деньги у Красса. Вы все разделили, все просчитали. А мы вам мешаем. Катона вы отправляете на Кипр, меня в Галлию. Ты хочешь диктатуры, Цезарь?
Цезарь поднялся.
– Ты отказываешься быть легатом в моей армии?
– Конечно, – завопил Цицерон, – и он еще спрашивает. Я скорее отправлюсь в изгнание.
С этими словами Цицерон выбежал из атрия.
Через несколько дней состоялось повторное обсуждение предложений Клодия в сенате. Толпа уже громко требовала изгнания Цицерона. Рев людей был слышен даже в здании сената.
– Из-гна-ни-е, из-гна-ни-е! – скандировала толпа.
Сенаторы, проводившие свое заседание под этот шум, так и не пришли ни к какому результату. Оптиматы были в растерянности, соглашаться на изгнание Цицерона они не хотели. Но и отказывать Клодию они уже не могли.
Вечером Цицерон в сопровождении нескольких друзей на закрытых повозках отправился к Помпею. Полководец, проводивший время со своей молодой женой, не принял его, выйдя через задние двери. Цицерон понял, что он проиграл окончательно.
Глава LII
Многие же будут первые последними
И последние первыми.
Евангелие от Марка, 10:31Проснувшийся с неприятным ощущением горечи во рту, Красс приказал принести ему сладкую воду. Он еще не закончил утреннего туалета, как всегда тщательно выбривая лицо, когда к нему ворвался его сын Публий.
– Это правда? – дерзко закричал он.
Красс, даже не посмотрев в сторону сына, спокойно продолжал бриться острым каппадокийским ножом на узкой деревянной ручке.
Усилием воли сын успокоился и уже тихо, обращаясь к отцу, спросил:
– Это правда, что завтра будет принят закон Клодия об изгнании Цицерона?
– Ты успокоился? – невозмутимо спросил Красс. – Да, это правда.
– Во имя богов, – снова закричал его сын, – разве можно допустить подобное!
