Энди Оукс - Глаз дракона
Потом водитель такси будит его грубым толчком в плечо, велосипеды растеклись по городу ртутью; проблемы КНР никуда не делись; машина стоит перед домом.
Уже год, больше года… но до сих пор Пиао ждёт, что увидит на полу конверт. Конверт со штемпелем Пекина и аккуратными линиями такого знакомого подчерка. Писем нет. Это повторяется каждый день, и всё равно он не может поверить.
В городе, где средняя площадь жилья на человека чуть больше двуспальной кровати, квартира огромна. Гостиная. Кухня. Ванная. Две спальни. Для одного слишком много. Для одного… пространство, океан одиночества. Ему кажется, что он тонет в нём. На полке около кровати лицом вниз лежит фотография. Старший следователь поднимает её. Он держит в руках женщину. Такую маленькую, аккуратную. Защищает её, будто она может сломаться. Красавица? Нет, не это слово приходит в голову. Острота, лёд в её лице никак не вяжутся с «красавицей». И всё-таки она прекрасна. Прекрасна так, как может быть прекрасен городской ландшафт. Миндалевидное лицо в рамке сияющих угольно-чёрных волос, голова чуть откинута в сторону от него. Губы как у фарфоровой куклы, слишком идеальные для поцелуя. И глаза, которые не берут пленных. Чёрные, просто чёрные… с текучими полутонами. Странно, но злости в нём нет. И горечи. Он до сих пор её любит. Худший и самый бессмысленный осадок, который мог остаться на душе. Он кладёт фотографию назад на полку, лицом вниз, и садится за телефон. Сегодня суббота. Всё даётся очень, очень нелегко. Наконец он попадает на личную секретаршу Шефа Липинга. Немногословная женщина. Губы, сосущие лимон. Зашоренные мысли. И груди, уютные и нежные, как наковальня. Шефа Липинга нет в городе, она попытается найти его, но это займёт время.
Да ты не торопись, сука… делов-то, у нас в стране всего лишь растерзали восемь человек.
Она перезвонит старшему следователю. Что ж, он идёт в кухню, достать из холодильника Цинтао. Пиво, тёплое, на ощупь. Тёплое, как слёзы. Как же так выходит, что завод Шанхай Синь Чжун Хуа делает сорокаметровые ракеты, которые выводят спутники на орбиту, и при том выпускает холодильники, бессильные охладить даже бутылку пива? Лагер впивается в горло. Гладкий, как бритва. Хорошо. Холодным было бы вообще отлично. От пива навалилась усталость. Волна опустошения, с которой не справиться. Сон сморил его за пару минут. Бутылка Цинтао упала из рук на ковёр, остатки золотистого лагера образовали потихоньку впитывающуюся лужу.
Звонит телефон. Он спал два с половиной часа, по ощущениям как две с половиной минуты. Он сваливается с кровати, пытаясь дотянуться до трубки. Окончательно просыпается. Стоит на залитом пивом ковре.
— Блядь. Блядь.
Пинает пустую бутылку, запуливая её в коридор. Стягивает носок. Прижимает трубку к уху.
— Старший следователь Пиао, товарищ Шеф Липинг изменил расписание на сегодня и встретится с вами через три часа. Машина подъедет за вами через пятнадцать минут.
Трубку вешают. Пиао вытирает ногу простынёй.
— И тебе охуительного денька… — говорит он.
Глава 4
Она была подвижной, живой женщиной… не привыкшей к заржавленной бюрократической машине. Очень, очень редко она сталкивалась с ней, исключительно ради неизбежных бумаг, оседлавших её слабые плечи. В таких случаях она смазывала скрипучие шестерни собственным сортом смазки. Иной раз замешанной на харизме и длинноногой сексуальности, присущей ей. В другое время сочащейся необоримой энергией и разрушительной силой урагана.
Решить все вопросы в китайском посольстве, продлить визу и запросить разрешение на перемещение по стране, простые в принципе вещи… для неё оказались мучительным опытом. Она чувствовала себя бессильной. Последними словами её бесплодной атаки на китайское посольство стали не «…идите вы тоже на хуй…», как сказали бы многие её коллеги, она просто отвесила: «почётный мир, а не война до победы». Вполне органично использовав известные слова Никсона, сказанные в октябре 1972 года. Если президент использовал их, чтобы вывести страну из войны, в которой им накидали по щам от Сайгона до Йонкерса, ей не надо искать оправдания, чтобы сказать их, выходя из личной кровавой схватки с китайским сотрудником, у которого в голове больше предписаний, чем извилин. Она бросила это дело, но ей по-прежнему нужны были виза и разрешение.
— Не уезжай…
— Я должна.
— …подожди до встречи в Пекине. Не надо раньше времени поднимать шум насчёт Бобби. Ты же его знаешь, скорее всего просто загулял.
Барбара склоняется над его столом. Так близко. Её выбор духов безукоризнен. У Кармайкла от них кружится голова. Его любимые… Опиум. И глаза его из-за громадной оправы Ива Сен-Лорана, они так и смотрят в вырез её кремовой блузки, на сиськи. Для него это утро приятных ощущений… хотя собственная его сексуальность так же непредсказуема, как Наздак.
— Мне надо ехать. До сих пор я всегда ставила встречи, переговоры, лекции превыше всего. Но в этот раз я не могу ждать…
Она ещё сильнее наклоняется вперёд. Её щека почти вонзается в его. Шёпот.
— …в этот раз он не может ждать.
— Но подготовка следующего тура переговоров в Пекине критична. Те уступки, на которые ты предлагаешь пойти, их только что одобрили. И что там с позицией ООН? Надо разговаривать с ними в приватном порядке, договариваться.
Политические слова. Дипломатические слова. Слова для репортажей. Надушенные, приукрашенные слова.
Реальность. Жёсткие переговоры… угрозы, давление, запугивание, шантаж.
Реальность. Переговоры в частном порядке… взятки, подкуп, шлюхи, накрытые поляны, машины. Она отодвигается, улыбаясь той же улыбкой.
— А кто лучше тебя умеет вести жёсткие переговоры, а уж тем более договариваться?
— Ой-ой… Нет, не в этот раз.
Сколько раз за эти годы она слышала эти «нет» Кармайкла. Но сейчас она слышала в них, ну… не столько «нет», сколько «а что я с этого буду иметь?» И она поднимает ладонь, бледную, с красными ногтями. Всегда напоминавшую ему про пять рыбок.
— Я буду тебе сильно должна. Очень сильно. Проработай и подготовь материалы по уступкам для следующего раунда переговоров, прикрой мою задницу, пока меня не будет, а за мной не заржавеет.
Он снимает очки, протирает стёкла. Аккуратно. Точными движениями. Глаза, в три раза меньше, чем казались через толстенные линзы. Крошечные глазки. Ей всегда было интересно, что же он видит через такие крохотулечки.
— Будешь должна?
— Да, тебе придётся сделать мне все документы для поездки в Пекин. Мне в Посольстве дали такой отлуп…
— Сильно должна?
— …организуй всё попроще. Пусть это будет частная поездка. Не надо шума. Лучше делай всё по-тихому…
— А за тобой не заржавеет?
— …это точно, особенно если ты подготовишь мне список уступок, одобренный Белым Домом.
Кармайкл возвращает очки на нос. Глаза его тут же вырастают в три раза, он отводит взгляд.
— Ты понимаешь, что это всё может быть связано? Переговоры… Исчезновение Бобби…
Она берёт свой дипломат, не обращая внимания на его слова. Внимание её вырывается за прилизанные границы кабинета, в исчезающий горизонт джунглей стекла и бетона.
— …связаны. Одно к одному. И как их разделять? Если к плохому добавить худшее, как потом разбираться? Я — правительственный сотрудник. Я мать…
Горизонт, высверкивающийся, как осколки небьющегося стекла.
— Когда дойдёт до этого, если дойдёт до этого, я буду знать, как правильно поступить… — отвечает она сквозь клуб сигаретного дыма. — Я всегда поступаю правильно. — Она вонзает окурок в тяжёлую стеклянную пепельницу. Вверх поднимается одинокая струйка дыма, словно клинок перечёркивает её лицо, — …а пока подготовь список и оставь мне увязывать родительский и служебный долг.
Кармайкл поправляет очки, губы его стиснуты до узкой полосочки.
— Считай, что список готов, Барбара.
Он уже набирает федеральный номер, когда она идёт к дверям. Код Нью-Йорка… телефон ООН.
Потом он будет звонить в посольство КНР, делать ей визу и разрешение на перемещение по стране. Следом закажет билеты на самолёт. Он умеет всё организовывать. Ей уже можно собирать чемоданы. Она ушла из его кабинета, кофеин, никотин, алкоголь… напоминают о ней. Эти вещи не интересуют Кармайкла; он из тех, кто давно и навсегда выбрал минералку и салат. Вот она несётся между штатами, в потоке утробного рычания запертого в велюровом салоне буйства скорости. Выбивает на руле неизвестный ритм… это азбукой Морзе проносятся вопросы, которые она не хочет слышать, и не может ответить… Не хочет отвечать.
…Я всегда поступаю правильно…
Правильно… для кого?
Через два дня она будет в КНР. Виза… кровавая, истекающая красными чернилами язва в самом сердце паспорта. Неофициальный визит. Частная поездка. Самая частная из всех её поездок, ради того единственного в жизни, что никак не связано с грязью и секретными переговорами. Не запятнано помоями стремительных политических карьер и копания в грязном белье. Семья. Кровь. Её сын… Бобби. Лишь он принадлежит ей и только ей. Только сейчас она понимает, что её стремления и карьера украли у неё сына. Что он всегда был на втором месте после работы. Второй, всегда на заднем плане. Теперь он далеко, но теперь он важнее всего. У её сына наконец появилась мать. Вот теперь она поступает правильно.
