Джузеппе Дженна - Во имя Ишмаэля
27 октября 1962 года.
Он вышел из кабинета. Прошел по коридору. Лестница. Мимо — множество человеческих тел. Операция ISPES стартовала. Сантовито был уже на улице Филодрамматичи. Третий этаж. Второй этаж. Он пошел по широкому ярко освещенному коридору, в конце которого увидел служащих за стойкой. Быстрее. Поздно, слишком поздно. Растолкал очередь: три агента полиции нравов, ожидающие документов. Это был архив управления.
Он попросил все папки, относящиеся к 27 октября 1962 года.
Попросил отдельную комнату, чтобы изучить их.
Ему дали четверть часа.
Он принялся листать.
Три картонные папки, доверху полные, бесформенные, выцветшие. Открыл. Понял. Одна папка наполовину была посвящена отчетам о смерти Энрико Маттеи. Это был день смерти Энрико Маттеи. Он не понимал. Зачем сообщать ему теперь дату смерти Энрико Маттеи? Какое это имеет отношение к Ишмаэлю? Он лихорадочно искал связи. 27 октября 1962 года. Погибает Энрико Маттеи. Возможно, это убийство, возможно, нет. Это дело открыто вот уже сорок лет с момента тех событий. Маттеи — политик, менеджер государства. Возможно, это американцы устранили его. Сегодня: Ишмаэль угрожает сильным мира сего в Черноббио. Они политики. Люди, в руках которых судьбы мировой экономики и политики. Американцы предупреждают: будет покушение. Возможно, бомба. Здесь прослеживались некоторые аналогии. Но были и различия. Существенные. Что это значит? У него голова пошла кругом. Не получалось думать.
Он пробежал глазами отчеты. Прочел имена. Заря миланского отдела расследований. Омбони. Равелли. Монторси. Монтанари. Секретные отчеты: полно изъятых документов. Они выезжали в Баскапе вскоре после крушения самолета Маттеи. Их рапорты были засекречены прокуратурой. Что они видели? Он прочел то, что мог прочесть. Общие описания. Обычная бюрократическая фразеология. Бесполезное рвение.
Он встал, отправился запрашивать тематическую подборку: дело Маттеи в миланском отделе расследований. Дождался документов в комнате. Тоненькая папка. Он спросил у служащего, все ли здесь. Все здесь. Действительно. 28 октября 1962 года у отдела расследований забрали это дело. 29 октября 1962 года шеф отдела расследований, Ремо Нарделла, был переведен на другую должность, довольно-таки туманную и бюрократическую должность в Рим.
Ему не удавалось понять, какое отношение все это имеет к Ишмаэлю.
Он запросил дополнительные отчеты: 28, 29 и 30 октября 1962 года.
Толстые папки. 28 числа в отделе расследования — собрания. Убийство в провинции: журналист «Коррьере делла Сера», некий Итало Фольезе. Он открыл папку. Расследование поручено инспектору Гвидо Марио Омбони. В качестве помощника — инспектор Давид Монторси. Журналиста убили в Падерно. Три выстрела. Затем — ордер шефа, Нарделлы, на обыск в «Джорно», в ЭНИ и в доме Энрико Маттеи. Результаты: документы изъяты. Он стал искать в папке, относящейся к 29 октября, к следующему дню: дело неожиданно сдано в архив. Лопес: это побочная ветвь расследования о Маттеи, отдел расследований попытался вернуться к делу Маттеи, но эту попытку зарубили на корню.
Он вернулся к 28 октября. Отчеты полиции нравов. И тогда он понял. Нашли мертвого ребенка на Джуриати.
Он прочел рапорт. Это был кошмар, бред — погребальный бред. Лейтенант Джанни Болдрини: рутинное расследование. Не было отчета об обнаружении трупа. Отчет о вскрытии из отдела судебной медицины имелся. Его охватила дрожь. Внутренние повреждения. Кровоподтеки. Лопес уставился в пустоту. Он понял: это было как если б он читал отчет о вскрытии другого ребенка, того, которого он видел, безжизненного, под плитой, на Джуриати, не далее как этим утром. Однако ему не все было ясно. Голос по телефону указал ему на 27 октября 1962 года. Он перечитал отчет Болдрини. Указания голоса по телефону были точны: ребенок был найден 27 числа, дело поручено отделу расследований, потом передано полиции нравов. Ответственный из отдела расследований — инспектор Давид Монторси. Лопес вернулся к папке за 27 октября. После документов, посвященных Маттеи, — отчет Давида Монторси о деле ребенка с Джуриати. Лопес побледнел: то же самое место, под мемориальной плитой. Свидетельские показания охранников спортивного поля.
Половина второго. Поздно, слишком поздно.
Возможно, отдел расследований передал дело полиции нравов, потому что они зашивались с расследованием гибели Маттеи. А Фольезе? Какое отношение к этому всему имел Фольезе? У него осталась папка за 29 октября.
Отчет: Нунция Ринальди, изуродованная проститутка; Антонио Сораче, ее сутенер, найденный мертвым в Ламбрате; Лука Форменти, сотрудник Банка Италии, — заявлено о его исчезновении. На этого Луку Форменти были дополнительные данные: он жил на улице Сан-Марко, в самом центре Милана. Это была важная птица. Молодая, но важная. На это дело мобилизовали нескольких инспекторов. Труп был найден на лугу, вблизи Пеллегрино Росси, на севере, 31 октября. Тело изуродовано. Ему вышибли зубы. Документов по дальнейшему ходу дела не было.
Потом у него перехватило дыхание.
29 октября 1962 года, второй рапорт за этот день: в 9:30 утра по анонимному звонку в здании склада в местности Рескальдина нашли труп женщины. Днем ее опознали. Это была Маура Монторси, жена инспектора. Ее убили. Она была беременна.
Он бросился к стойке архива. Запросил дела инспектора Давида Монторси после 2 октября 1962 года.
Ждал минут десять.
Служащая вернулась с пустыми руками.
С 29 октября 1962 года не было никаких следов Давида Монторси.
Инспектор Давид Монторси
МИЛАН
29 ОКТЯБРЯ 1962 ГОДА
00:10
Просперо: «Безутешен будет мой конец, если только мне не поможет молитва столь проникновенная, чтобы могла тронуть само Милосердие и освободить от всякой вины. Итак, как вы хотите быть прощенными за ваши грехи, — сделайте так, чтобы ваше снисхождение даровало мне свободу».
Уильям Шекспир. «Буря»Это была Маура. Она была мертва.
Давид Монторси попытался отойти, у него не получилось, он захромал, споткнулся и упал на колени, руки стали как мозоли, все тело превратились в одну сплошную мозоль. Тогда он завыл. Это был абсолютный вой. Как воет голый человек в пустыне, так и он завыл, и это был вой, в котором высвобождалось что-то нечеловеческое. Ему казалось, будто он вращается вокруг какого-то белого ядра, сделанного из пустоты. Чего-то яйцевидного. Он выл и чувствовал, как барахтается вокруг совершенного ядра времени, чувствовал как будто песок в горле и выл. Вой, который возник до человека, вой по ту сторону боли. Он не ощущал. Не ощущал, что воет. Это была сирена боли, мощная и сжатая, но он ничего не видел. Он видел, как маленький светящийся пучок — его сын, маленький кусок плоти, — растворился в более ярком свете. Он чувствовал запах Мауры, застоявшуюся сладость гниющей магнолии, что-то похожее, он терял понятие о действительности; слова во всей этой белизне, во всей этой белизне в нем пресекались слова. Он выл. Долго. Стены, казалось, вибрируют снаружи. Жили древние люди, это была не боль, это была не чистая боль, она шла пятнами, бесплотная, пустая и несказанная, жили древние люди, зажигали костер, голые, в этом вое. Время рушилось.
Он почувствовал себя отяжелевшим, упал на четыре лапы, на колени, касаясь руками земли. Дыхание закончилось, а он продолжал выть, он выл в молчании, мучнистый голос без голоса. Он ничего не видел, он видел темноту, потом снова стал видеть, увидел маленький труп Мауры, изорванной, вывихнутой, вся она была вывихнута… ее веснушки, теперь более темные, выделялись на голубоватой коже.
Он увидел глаз Мауры. Пустой, без выражения. Один глаз широко распахнут, другой полузакрыт. Нога была вывихнута, повернута в неестественном положении, карикатурном. Ей размозжили рот. Расколотые зубы валялись на земле, ей разбили их молотком, молоток лежал на земле, в метре от нее.
Белые губы, ряд зубов из слоновой кости, — ты, которая изливала на меня мед слов и мед «завтра» — ты не существуешь больше. Ты не существуешь больше. Ты была рядом со мной, болезненная светлая тень. Ты питала меня светом и «завтра», ты была плотью всех моих сладких «завтра». И ты больше не существуешь, больше не существуешь.
Он перестал выть. Теперь это был стонущий, жалобный плач. Он подобрал с земли большим и указательным пальцем зуб, почти целый, почерневший, — резец, это был резец. А она застывала в смерти.
Холодная рука, подними меня вновь. Подними меня внутрь света, холодная рука. Если нет тебя, то нет и меня. Он не в силах был подумать «я». Ты улетела, маленькая светящаяся тень, ты пропадаешь в голубоватом дрожании вселенной. Ты падаешь дождем, но становишься солью. Я подбираю тебя, если беру в руки землю. Ему казалось, что это земля, маленькая шепотка земли, — этот зуб. Скорее я умру, чем ты умрешь, легкая и янтарная, маленький белый призрак, в котором ты будешь жить каждую ночь, отныне и навеки, каждую ночь, каждую ночь, каждую ночь, каждую ночь, каждую ночь, каждую ночь, каждую ночь…
