Энди Оукс - Глаз дракона
Пиао чувствует, как обрывается сердце. Хорошо, что в комнате так темно, потому что краска тут же бросается ему в лицо.
Это должен был быть мой сын. Нэмма бай — нэмма пан. Слишком мучительно помнить… слишком мучительно забывать.
Шкурка апельсина падает с фрукта на стол. Чжу разламывает его плоть, ровно делит на дольки. Сок течёт по пальцам.
— Молчание стоит тысячи слов…
Сок течёт по губам.
— …угощайся, Сунь Пиао. Подойди, возьми апельсин, тебе будет полезно. Ты должен вернуть себе силу.
Он протягивает ладонь, дольки разложены на этой бугристой тарелке. Пиао смотрит мимо неё на слабые отражения в линзах очков министра, ему в глаза.
— Сорок секунд, и вы уже доказали, что я заслуженно ненавидел вас всё это время. Всего сорок секунд. Даже для вас это, наверное, рекорд, а, министр?
— Нет, нет, это не рекорд…
Он смеётся, коротко и без юмора, звук похож на молоток, бьющий в приборную доску машины.
— …но давай не переходить на личности, Сунь Пиао, сейчас не время для таких выпадов.
— А для чего тогда сейчас время?
Чжу откидывается в кресле. Пальцы у него липкие от апельсинового сока. Он по очереди обсасывает их начисто.
— Сегодня седьмой день месяца. Скоро будет десятый, день твоего суда и последующей казни…
Он вынимает изо рта последний палец. Тот блестит от слюны. Министр изучает его, пока говорит.
— …сейчас пришло время заключать сделки…
Папка уже лежит у него на столе, министерская печать сковывает её кровавым пятном. Он подталкивает её к Пиао.
— …полное помилование по всем обвинениям, выдвинутым против тебя, и всем обвинениям, что могут появиться в будущем в связи с твоим расследованием. Там же есть разрешение от товарища секретаря твоего Даньвэй, которое позволит тебе временно перейти в отдел уголовного розыска. Вы заметите, что ваш класс вырос на несколько уровней, и оплата соответственно увеличилась. Там же есть купоны на покупку квартиры, мебели, одежды и новой машины. Весьма обильный комплект.
За стеклом блестят ртутью глаза министра. Перспектива стать отцом может зажечь даже самые усталые глаза, когда ты ни-ай… «тонешь в любви».
— У сделки есть два языка, и оба остры. Что вы хотите от меня, министр Чжу?
— Ты очень сообразительный, Сунь Пиао. От тебя, да, кое-что мы от тебя хотим. Ты должен убить для нас англичанина по имени Чарльз Хейвен.
— Не для нас, а для меня, хотели вы сказать, министр.
Медленно выплывает улыбка. Рассчитанным движением рот Чжу превращается в суровый серп.
— Да, старший следователь, ты верно меня поправил. Ты должен убить его для меня, но и для себя тоже. Англичанин убил твоего брата, твоего помощника и друга, сотрудника Яобаня. Англичанин бросил тебя умирать на барже посреди реки. И твоя подруга, сотрудница американского правительства, будет ли она в безопасности рядом с таким монстром…
Чжу складывает ладони. Пальцы являют собой резкий узор еле прикрытых костей. Пиао представляет эти сухие ветки на её грудях. Представляет, как старик выкрикивает её имя в момент оргазма. Линлин. Треснувший колокольчик музыкальных слогов смешивается с толстой слюной и запахом аммиака.
— …эта американка, я слышал, она очень красивая, в том случае, конечно, если тебе нравятся американские женщины. Лично мне их внешность напоминает небо летом. Яркое, но пустое. Лишённые черт. Но мне говорили, что ноги её похожи на шеи лебедей, а груди её не могут надоесть. Скажи мне, Сунь Пиао, сколько раз ты с ней ебался, один раз, два, десять? Сколько бы ни было, тебе явно не хватило, правда? Ты до сих пор думаешь о ней каждый раз, когда чувствуешь запах свежих простыней. И всякий раз, как у тебя встаёт, правда?
Пиао подходит к столу, наконец-то он понял, куда девать руки… он кладёт их на кожу, испещрённую золотым тиснением.
— Убить Хейвена для вас, министр, это больше, чем просто замести следы, избавиться от балласта, так?
Вот она в глазах Чжу. Правда. Бледная, смутная, как катаракта. Но всё равно правда. И в ней слова Линлин, когда она говорила про министра в ту ночь дома у Пиао. Папка, плёнки, стиснутые в её руках.
Он уже заработал себе смертный приговор.
Её дыхание на окне, тает со смертью каждого слова.
— Это бьётся у вас в крови, так? Месть. Что может сделать такой человек, как Хейвен, чтобы заслужить такую ненависть, министр?
Боль изломанным полётом мелькает в радужках Чжу. Впервые в позе министра появляется дискомфорт. Целую минуту длится молчание, прежде чем он начинает говорить.
— В сотрудничестве с несколькими товарищами из Политбюро я занимался разработкой службы трансплантации органов у нас в стране…
Он ёрзает в кресле, скрипит кожа.
— …Чарльза Хейвена привлекли в качестве главы команды, которая и будет этим заниматься. Разработает службу. Подготовит наш собственный медицинский персонал и хирургов для проведения операций по пересадке органов. Создаст сеть, которая будет обеспечивать наши внутренние потребности и продавать услуги иностранцам, приехавшим к нам для подобных операций. Нас вдохновляла идея использования органов заключённых. Хейвен — блестящий человек. Он достиг всего, к чему мы стремились, и больше. Он стал одним из самых уважаемых иностранцев…
Стакан воды стоит у его локтя, и министр берёт его, кашляет, выпивает до дна.
— …мы обменялись с ним знаками расположения. Мы заключили много сделок…
Чжу ставит стакан на стол, палец его рассеянно водит по ободку.
— …я был одним из первых, кого он оперировал, вместе с несколькими другими влиятельными членами Политбюро. Мне пересадили живую почку от заключённого, которого должны были казнить на следующий день. Операция по трансплантации прошла крайне успешно. Послеоперационное восстановление было быстрым и лёгким. Исключительным для человека моего возраста, как мне сказали. Но я не понимал, что наш отсев доноров и их органов был таким плохим…
Он снимает очки. Уголки его глаз блестят, как бриллианты.
— …я не понимал, что ВИЧ так широко распространился по Народной Республике, и что можно заразиться от пересаженной почки…
Он не даёт Пиао удовольствия увидеть, как вытирает глаза. Возвращает очки на место, смаргивает слёзы.
— …только когда Линлин узнала, что носит во чреве моего ребёнка, многочисленные пробы крови показали, что она была в контакте с вирусом ВИЧ…
Сердце Пиао превращается в сосульку. Внутренности заливает свинцом.
— …я не знал, но должно быть я носил в себе вирус все эти годы. Я заразил Линлин, твою жену. Линлин, мать моего будущего ребёнка…
В голове у Пиао поднимается жужжание. Жаркое, глубокое, опасное. Злость бьётся в стены внутри его черепа.
— …ВИЧ не знает классов. Он не стоит в коридорах, не ждёт, когда ему назначено. Что касается меня, врачи уже поставили мне диагноз СПИД. Моя иммунная система полностью поражена. Месяц назад мне сделали операцию по удалению раковой опухоли из внутренностей. Нашли кучу метастазов. Мне осталось очень, очень мало времени…
Он наливает ещё воды, отхлёбывает.
— …да, ты очень сообразительный, как я уже говорил. Это личное дело. Это месть…
Он толкает папку дальше по столу, её край касается пальцев Пиао.
— …англичанин. Убей его ради меня. Ради своей жены и её ребёнка. И ради себя, Сунь Пиао. И ради всех, чьи лица ты видишь каждый раз, когда закрываешь глаза.
— Но я не убийца. Я не ассасин. И мне наплевать на вас, министр.
Чжу включает настольную лампу; разливается яркий свет, жёлтый, как янтарь. Впервые Пиао видит пустыню лица министра. Глаза утонули глубоко во впадинах.
— А ты сам, Сунь Пиао, тебя скоро будут судить и казнят. Ты способен думать о себе? Это чуть сложнее, чем ненавидеть других людей.
— Функционер, член Политбюро, подрабатывает философом. История много раз видела такое опасное сочетание. Миллионы могил могут стать свидетелями.
Чжу тянет папку назад, в центр стола; пальцы его покрыты сморщенной кожей. Министерская печать горит под ними алым угольком.
— Злость доведёт тебя прямиком до казни, старший следователь. Но убей англичанина, Чарльза Хейвена, и я верну тебе жизнь. Ты будешь нужен Линлин. Слушай… ты будешь ей нужен. Разве не эти слова ты хотел услышать всё время с тех пор, как она ушла от тебя? Разве это не правда?
Он наклоняется над столом, и дыхание у него кислое, как неферментированное вино.
— Твоя жизнь угасает с каждой минутой, Сунь Пиао. Убей англичанина. Ты сможешь. Ты его знаешь. У тебя есть злость. Убей его и оставайся жить. Убей его, и закон защитит тебя от всех обвинений, предъявленных тебе.
— Закон? Что может такой человек, как вы, министр, знать о законе, кроме того, что остальные люди ему подчиняются, а вы меняете его как хотите?
Кашель скручивает министра. Глубокий. Тёмный. Буря души, вырывающейся в распахнутый рот. Губы истончились, как резиновый жгут, натянутый до предела.
