Джузеппе Дженна - Во имя Ишмаэля
— Как поступим? — спросил Лопес.
Поступили они следующим образом: Калимани последовал за трупом в морг больницы, поскольку в морге отдела судебной медицины не было места, чтобы присутствовать на первичном обследовании тела, осмотреть одежду и по возможности забрать отчет о вскрытии. Лопес же решил остаться, чтобы выяснить предварительные результаты осмотра места преступления и попытаться понять, откуда взялся и куда направлялся убитый мужчина, — он представил себе, как тот встает на ноги, весь белый, с темным пятном свернувшейся, но еще не засохшей крови, залившей глаз, прежде чем упасть на носилки, неподвижный, обмякший, но уже окоченевший. Калимани неуверенно закрыл заднюю дверцу машины «скорой помощи», и та уехала, включив сирену. Полицейские разогнали с места преступления многочисленных зевак и теперь тщательно обследовали каждый квадратный метр, медленно, осторожно, словно кроты или животные, собирающиеся рыть нору. Лопес решил не противиться этой формальности и тоже осмотреть землю: кусочки металла, следы, голубиный помет на обледеневшей поверхности потрескавшегося цемента, обертки от жвачек, почерневшие, выцветшие, высохшие и снова намоченные и расплющенные дождем, красная пластмассовая пробка.
Он наклонился, начал осматривать вместе с другими агентами те два квадратных метра, где недавно еще лежало тело, — и ничего не нашел.
Маура Монторси
МИЛАН
27 ОКТЯБРЯ 1962
08:40
У тебя, малышка, прекрасная белая кожа и мягкие волосы.
Джеймс М. Кейн. «Почтальон всегда звонит дважды»Когда позвонили из полицейского управления, уже светало. Маура Монторси привыкла к этим внезапным звонкам. Нет, на самом деле так и не привыкла. Давид спешно ушел. Как обычно, он не сказал ей, в чем дело. Она снова заснула. Проснулась в восемь, сварила кофе.
Она изменяла Давиду уже четыре месяца, а он ничего не замечал. Она забеременела и не знала, от кого. Может, от Давида. Может, от Луки.
Лука не был женат. Ей — двадцать шесть лет, Луке — тридцать. Работал он в области финансов, она не поняла хорошенько, что именно это была за работа. Через неделю после знакомства она легла с ним в постель. Ей показалось, что она занимается любовью впервые в жизни.
С Давидом она познакомилась в шестнадцать лет, они были одногодки. Поженились в двадцать. С Давидом ей было спокойно. И не из-за его физической силы. Он сочувствовал несчастью Мауры, ее бесконечной тоске, которая периодически вырывалась наружу нервными срывами. Они разрушали ее, эти срывы. Врач выписывал ей успокоительные. Она тупела от них и старалась не принимать. Давид сочувствовал ее несчастью, не понимая его, просто принимая как данность. И это было больше, чем то, на что Маура когда-либо надеялась. Он был для нее желанным. Он был единственным мужчиной ее жизни. Она чувствовала его всеми фибрами своей души.
Потом она встретила Луку. Друг одной из ее коллег. Ее охватывала радостная дрожь, когда она видела его. А он будто с цепи сорвался. Через неделю Маура сдалась. Она была в ужасе при мысли, что Давид узнает. Она никогда ему прежде не изменяла.
Через два месяца у нее произошло нарушение цикла. Месячные не наступали. Гинеколог сказал, что она беременна. Она занималась любовью не только с Лукой, но и с Давидом. Мощный поток чувств, в котором слились желание и чувство вины, нес ее к новому срыву. Она чувствовала это: легкий озноб, головокружение, — она слышала, что говорят ей другие, не понимая, что именно ей говорят. Тревога. Сердцебиение. Приступ был неминуем.
Она рассеянно пила кофе. Ее поражала слепота Давида. Ведь он инспектор полиции, в конце концов. Она думала, он узнает о Луке сразу же. Он же был слишком погружен в свои дела. Трупы, снова трупы. Он говорил ей, что мертвые не оставляют следа, но это была неправда. С течением времени Маура заметила, как он черствеет, притупляются чувства. Превосходная карьера: в неполных двадцать пять лет он уже работал в отделе расследований. Рекорд или что-то вроде того. Однако при этом он оставался ребенком. Наивным и неопытным. Она отдала себе в этом отчет, когда переспала с мужчиной. С Лукой она полностью теряла голову, на долгие часы. Забывала о времени. Она хотела его. Еще и еще. Она не сказала ему о ребенке. Она не знала, что делать. От этого мужчины у нее мурашки шли по коже. Занимаясь любовью с Давидом, после того как переспала с Лукой, она понимала, что испытывает мучительную жалость к мужу. Она замкнулась в себе. Не могла дождаться, когда это кончится. И все быстро кончилось.
Теперь вот ребенок. Она хотела ребенка от Давида. И сейчас была в ужасе. Она поставила чашку в раковину, заметила, что у нее дрожит рука.
Она преподавала в лицее Парини, одном из миланских лицеев. Работа ее утомляла. Она ненавидела запах пота, который чувствовала, когда входила в класс. Заставляла распахивать окна, даже зимой, но этого было недостаточно. Запах детского пота преследовал ее.
Она собралась.
Перед выходом позвонила Давиду. Потом Луке. От его голоса у нее заныло в животе. Ноздри расширились. Они увидятся днем. Это не проблема. Давид останется в управлении по крайней мере до восьми.
Она вышла из дому. Серое небо. Она шла вдоль дома, под балюстрадой, охваченная дрожью. Никак не могла определить, что это: начало кризиса или предвкушение удовольствия.
Инспектор Давид Монторси
МИЛАН
27 ОКТЯБРЯ 1962
09:00
Все твари, живущие на земле, получают средства к существованию через рот и через материнское чрево. Так вот, если не будет ни рта, ни материнского чрева, на что мы сможем полагаться?
«Уттарагита»Труп ребенка, казалось, дрожал и просил о помощи, маяча перед огромными черными зрачками в опустошенном сознании Давида Монторси: он не мог думать ни о чем другом, возвращаясь на Фатебенефрателли. Этот труп ребенка он ощущал как кровоподтек, как отек, безмолвно разраставшийся у него внутри. Приехал, поднялся на пятый этаж.
У него все скрипело внутри при виде рабочего кабинета, когда он там находился. Эта несообразная мебель, как будто из картона сделанная… Эти шторы цвета зеленой плесени, окно с дребезжащими от ветра стеклами… Кругом трещины, как будто это не кабинет, а древняя рака с мощами или высохший, окаменевший труп, разложившийся до стадии какого-то древовидного вещества. Казалось, он полностью заполняет собой его пространство. И не только потому, что он огромный, Давид Монторси, и когда он распахивает тяжелую дверь, чтобы пройти из коридора к себе, от первого же шага ветхий паркет прогибается под его весом, как спина животного, испытывающего тупую глубокую боль. Сейчас он наполнил комнату не только собой, но и образом маленького синюшного трупика с искривленной застывшей рукой, что торчала из шуршащего пластикового пакета, испачканного землей из-под надгробной плиты. Он попытался встряхнуться.
Провел рукой по волосам. Сейчас в кабинете было тепло. На улице собирались тучи, обещая проливной дождь. Маленький трупик в старом шуршащем пластиковом пакете находится теперь в ледяных комнатах отдела судебной медицины. Те люди, должно быть, уже сняли свои пальто, натянули перчатки, вскрыли ему грудную клетку, как кролику. Оконные стекла громко дребезжали от ветра. Тепло, исходившее от чугунной батареи под окном, волнами расходилось по комнате.
Зазвонил телефон.
— Эй! Ну, как прошло? — Это была Маура.
— Привет, May.
— Так что? Зачем тебя вызывали?
— Чудовищное дело. Не будем о нем говорить. Ты как?
— Так себе. Сегодня иду к гинекологу.
— Сегодня днем?
— Да. Просто на осмотр, ничего особенного.
— Увидимся за обедом, Маура? — Время от времени они закусывали в городе. Лицей Мауры находился за полицейским управлением.
— Хорошо. У меня будет еще пятый урок. Сможешь подождать до двух?
— Да. Мне подойти к школе?
— Нет. Увидимся прямо в «Джамайке».
Это в самом центре Бреры. Ресторанчик, облюбованный художниками, людьми всевозможных творческих профессий, писателями, интеллигенцией.
— Ты мне ничего не скажешь? — снова попыталась Маура. — Что было этим утром?
Вспышка: синюшный ребенок в пластиковом пакете, на земле. Новая вспышка: ребенок в животе у Мауры, пока еще невредимый.
— Перестань, May, правда…
— До чего ты упрям, Монторси. Значит, в два, договорились?
— В два, в «Джамайке».
Повесив трубку, он уже не думал о Мауре. С новой силой перед ним возникли глаза ребенка с Джуриати.
В одиннадцать в дверь постучал полицейский, прибывший на мотоцикле из отдела судебной медицины. Заключение было готово. Они провели вскрытие в срочном порядке, как просил Монторси. Начинать надо было именно с этого, с заключения. На данный момент другого пути не было. Он прочитал бумагу.
