Джузеппе Дженна - Во имя Ишмаэля
— В котором часу?
— Что?
— Когда вы нас вызвали?
— Хм… часиков в шесть. Я начинаю без четверти шесть. Около того.
— А вы когда прибыли? — спросил он у сержанта.
— В шесть десять.
— И?..
— И откопали. Как видите, инспектор, глубоко копать не пришлось. Мы сразу же обнаружили пакет.
— Пакет…
— Да, пластиковый. Тело было в пластиковом пакете. Вон там, под простыней. Мы положили сверху простыню.
— Кто открывал пакет?
— Я лично, инспектор… — ответил полицейский.
Темные клочки щетины на подбородке не вязались со светлыми волосами — сальными, влажными, прижатыми форменной фуражкой.
— Ну и как оно выглядит? — спросил Монторси, кивком указывая на простыню.
— Синюшное. Это крохотное синюшное тельце. По-моему, младенцу нет и года. Если хотите взглянуть, инспектор… Впрочем, его уже осматривали эксперты по судебной медицине — вот эти два синьора…
Они были похожи на покойников. Два вертикально стоящих трупа в черных траурных пальто, в мокрых черных фетровых шляпах и в забрызганных грязью ботинках. Один сделал шаг вперед. Машинально пожал руку Монторси.
— Рад познакомиться, инспектор. Моя фамилия Морганти. Я заместитель доктора Арле, который обычно работает вместе с вами, с отделом расследований.
Арле он знал. Это был заведующий отделом судебной медицины. А этого никогда раньше не видел. Впрочем, эксперты судебной медицины вызывали у него отвращение. Каждый раз, как встречался с кем-нибудь из них, он вздрагивал. У этих типов все поры кожи были пропитаны смертью.
— Сколько ему? — спросил Монторси.
— Ребенку? — спросил тип из отдела судебной медицины. — Я жду вскрытия. Но, по всей видимости, от восьми месяцев до года.
— Как он умер?
— Пока рано говорить. На первый взгляд, от внутреннего кровоизлияния.
— Давно он умер?
— Я бы сказал, не более чем сутки назад. В любом случае нужно сделать вскрытие. Сейчас слишком рано говорить.
Жена сторожа видела вокруг себя какую-то пустоту. В глазах ее вдруг потемнело, и все поле утонуло в этой тьме. Трава стала черной, голова закружилась. Монторси увидел, как полотнище, будто в изнеможении, упало обратно, на пакет с телом, лишь только ветер стих на мгновение. Он снова оглянулся на дорожку и поле. На повороте напротив них стоял какой-то худой, почти рахитичный человек с белой повязкой на голове, в синем комбинезоне и наблюдал за ними.
— Кто это? — спросил Монторси у охранника.
— Арноне. Его зовут Арноне. Это один из бегунов. Он тут бегает. Приходит сюда каждое утро, — ответила женщина, голос ее похож был на хлопок, на влажный комок хлопка.
— Бегай! Бегай давай, не на что тут смотреть! — прикрикнул Монторси на человека в комбинезоне.
Тот, невероятно тощий, как будто съежился и принялся бегать. Так и бегал, время от времени оборачиваясь, чтобы поглядеть на Монторси и на остальных.
Инспектор Гвидо Лопес
МИЛАН
23 МАРТА 2001
06:30
Ты вывел алкоголь из своего тела. Нарастил мышцы. Изучил руководства по криптографии. Молитва тебя научила, кого ненавидеть и кого прощать. Ты повержен, но способен на все.
Джеймс Элрой. «Американский таблоид»Мертвец на улице Падуи. Последние остатки дурмана от грибочков развеялись во сне, но Лопес все еще чувствовал себя отупевшим. На улице было темно, и он не мог понять, идет ли дождь, или нет. Он даже не позавтракал.
Чтобы добраться до улицы Падуи, ему потребовалось три четверти часа. Все еще моросил дождь. Тротуар и асфальт были матовыми и кое-где поблескивали; скользко: колеса машины плохо слушались, руль двигался легко, словно бы его отсоединили от механизма управления, — казалось, будто плывешь на корабле. Несмотря на ранний час, движение было очень плотным. Увидев на первой же площади затор (нескончаемый поток машин: вмятины, грязные кузова, включенные красные огни, запотевшие ветровые стекла, табачный дым, идущий через щели приоткрытых на толщину пальца окошек), Лопес решил пробраться боковыми улочками; останавливаться у знаков «стоп» было невозможно: зернистый асфальт стал скользким из-за мелкого докучливого дождя. На заднем стекле — сплошной конденсат: система подогрева не работала.
Через полчаса добрался до плошади Лорето: ремонтные работы. Новый затор. Целых восемь постовых в полном бездействии: переговариваются между собой.
Улица Падуи. Лопес въехал на полосу, отведенную для автобусов, шедших к Лорето; опять пробка. Тогда он не выдержал, вынул наружу руку с проблесковым маячком и освободил себе коридор; автомобильные гудки будто сошли с ума.
Улица Падуи, 53. Две полицейские машины, две гражданские, карета «скорой помощи». Лопес бросил машину наполовину на тротуаре, наполовину на мостовой, другим приходилось делать дугу, чтобы не врезаться в ее помятый багажник.
Тот человек лежал на спине как раз возле дома 53, в двух метрах от подъезда. Темно-зеленая непромокаемая куртка пропиталась влагой, рука, белая, холодная, покрытая мелкими каплями, неподвижная, сжимала ремень черной сумки. Его убили выстрелами в голову, с близкого расстояния. Стреляли дважды. Гримаса ужаса исказила широкое лицо, слегка приоткрытый рот обнажал два ряда мелких желтых плотно стиснутых зубов, глаза — две черные горизонтальные щелки, в месте пулевого отверстия, с торчащими изнутри осколками и волокнами плоти, все посинело и набухло, вокруг кожа завернулась складками, как у толстокожего животного.
Над трупом склонился Джордже Калимани. В последнее время пути их редко пересекались, его и Калимани. Их осталось пятеро под началом капитана Сантовито, в отделе расследований на улице Фатебенефрателли. Свежих сил больше не поступало, возникали также проблемы с ордерами. Было совершенно очевидно, что ему уготовано, отделу расследований. Его судьба была связана с разбирательствами начала девяностых годов, такова была политика Сантовито, шефа отдела: контакт с судебными властями, доносы, неофициальные сведения и незаконное прослушивание в обмен на бездействие, рука руку моет, а Сантовито при этом пытался, опираясь на прокуратуру, совершить большой скачок, заняться другими делами, используя давление на политиков, кадровые перестановки, «взяткократов». Теперь, когда все было кончено, не только Сантовито, но и всему отделу расследований, как, впрочем, и миланской прокуратуре, пообломали рога, все открытые счета решено было закрыть, а поплатился Сантовито, поплатилась прокуратура, поплатилась вся бригада. Калимани отправили на задворки, все реже и реже они с Лопесом занимались одними и теми же делами. Изредка они пересекались на четвертом этаже, на Фатебенефрателли, здоровались, выпивали по чашечке кофе. «Мерзкая работа», — говорили они друг другу…
— Привет, Джорджо, — поздоровался Лопес.
У Калимани волосы вымокли от дождя, лоб был разделен горизонтально на три равные части двумя совершенно одинаковыми морщинами: должно быть, он тут уже давно.
— Вот и ты наконец, — сказал он Лопесу.
— Пробки были.
Уже шел сильный дождь — крупные, тяжелые капли.
— Никогда не видал такого дождя весной.
— А на высоте больше тысячи метров — снег идет, подморозило.
Калимани понадобилось несколько секунд, чтобы подняться и дать воде стечь со спины. Он отряхнулся, молча посмотрел на Лопеса.
— Ну и?..
— Ничего.
— Кто это?
— Никаких документов.
Здрасьте вам! Накануне нашли труп какого-то приезжего: то ли сенегальца, то ли пакистанца, то ли индуса — так и не выяснили. В самом центре, без документов. Убили выстрелом в рот — может, сводили счеты. Дело, вероятно, сдали в архив: без документов обычно ничего нельзя сделать.
— Когда это случилось? — спросил Лопес.
— Незадолго до шести.
— Насколько незадолго?
— Ненамного. Позвонили без пятнадцати шесть. Через десять минут мы были здесь.
— Кто звонил?
— Ты не поверишь. — Он смеялся, Калимани.
— Кто?
— Какой-то марокканец. Он испугался.
— У него есть вид на жительство?
— Есть.
— Потому-то и испугался.
— Да, вот именно.
Лопес молчал. Калимани старался встряхнуться, он был бледный от холода; Лопес тоже чувствовал, что побледнел, а на улице Падуи был ледяной холод и темнота — у нее всегда такой колорит, у улицы Падуи: сырые дома, даже когда жарко, а пустые стены домов, прилепившиеся сбоку к огромному зданию казарм, на месте запланированной многоэтажки, были сейчас покрыты большими вертикальными пятнами плесени, напоминая громадные баки, внутри которых, казалось, спрятан какой-нибудь скелет.
— Как поступим? — спросил Лопес.
Поступили они следующим образом: Калимани последовал за трупом в морг больницы, поскольку в морге отдела судебной медицины не было места, чтобы присутствовать на первичном обследовании тела, осмотреть одежду и по возможности забрать отчет о вскрытии. Лопес же решил остаться, чтобы выяснить предварительные результаты осмотра места преступления и попытаться понять, откуда взялся и куда направлялся убитый мужчина, — он представил себе, как тот встает на ноги, весь белый, с темным пятном свернувшейся, но еще не засохшей крови, залившей глаз, прежде чем упасть на носилки, неподвижный, обмякший, но уже окоченевший. Калимани неуверенно закрыл заднюю дверцу машины «скорой помощи», и та уехала, включив сирену. Полицейские разогнали с места преступления многочисленных зевак и теперь тщательно обследовали каждый квадратный метр, медленно, осторожно, словно кроты или животные, собирающиеся рыть нору. Лопес решил не противиться этой формальности и тоже осмотреть землю: кусочки металла, следы, голубиный помет на обледеневшей поверхности потрескавшегося цемента, обертки от жвачек, почерневшие, выцветшие, высохшие и снова намоченные и расплющенные дождем, красная пластмассовая пробка.
