Никита Филатов - Капитан Виноградов
Прямо за кормой, как на ладони, — кафе. Вот тут Виноградов с семьей ел мороженое. Вот сюда уселся Гутман. Туда, к машине, отходил убийца… Людей на площади почти не было, и вид с «Шолохова» напоминал макет театральной декорации где-нибудь в фойе Мариинки или Большого драматического.
— Извините!
— Да-да, что вы…
Трап между шлюпочной палубой и бассейном был достаточно широк, но половину его перегородила монументальная компания из трех размалеванных до неприличия старух: они о чем-то оживленно болтали по-немецки, — и Владимир Александрович, обходя их, ощутимо задел поднимающегося навстречу мужчину.
Встречный дыхнул можжевеловым перегаром, чуть не выронив небольшой, упакованный в кожаный футляр радиоприемник — положение спас короткий ремешок, обмотанный вокруг запястья.
Лицо знакомое… «Где же я видел его? Фотография?» — напряг память капитан. Спустившись до конца, обернулся: мужчина стоял, замерев на полушаге и разглядывая Виноградова.
Интересно… Не ответив на вежливую улыбку, человек сделал вид, что поправляет вылезшую из-под джинсов рубаху, и затопал дальше.
Ну и не надо!
Капитан купил в баре банку пива и уселся в освободившийся шезлонг: времени до ужина оставалось много, и можно было посибаритствовать, наслаждаясь видом проплывающих мимо финских шхер.
* * *— Благодарю вас, все было очень вкусно!
— Может быть, еще кофе?
— Нет, спасибо. На сегодня, мне кажется, хватит.
Виноградов рассчитывал на «шведский стол», но в этом рейсе за ужином обслуживали официанты и выбирать не приходилось — блюда подавались согласно «комплексному» меню. Впрочем, сервис и качество блюд были на высоте, Владимир Александрович наелся и хотел уже уходить.
— Закончил?
Второе место за столиком было нетронутым, и на него по-хозяйски плюхнулся Коротких:
— Приятного аппетита.
— Мерси!
— Вам подавать? — поинтересовался у офицера безопасности бесшумно возникший официант.
— Нет! Я уже, — И, дождавшись, когда они с Виноградовым остались одни, продолжил: — Спрячусь тут у тебя немножко.
— Да ну? От кого же это? — поднял брови Владимир Александрович.
— Пограничник забодал, собака… Компания ему, понимаешь, нужна, выпить не с кем!
— А что здесь «огурец» делает? — Представители рубежной стражи получили свое прозвище по ядовито-зеленому цвету фуражек.
— Хрен его знает! У нас теперь и таможенник на борту постоянно…
— Неплохо.
— Ну, с таможней все понятно — дополнительный сервис. Чтоб автолюбителей привлечь. — Поймав недоуменный взгляд Виноградова, собеседник пояснил: — Они, допустим, в Финляндии машину купили. А в пути следования, еще до Питера, им прямо на борту все бумаги оформят — пошлину, если надо, получат, разрешение на выезд с причала…
— Здорово!
— Конечно. Многих прельщает — все лучше, чем дома мариноваться по полдня в очередях… Рынок, конкуренция — приходится вертеться!
— А погранцы?
— Ну, ты же понимаешь… Им обидно — мы катаемся, таможня катается! Вот Пароходство, чтобы не ссориться, их периодически за свой счет и выгуливает.
— Начальство в основном?
— В общем — да… Но не обязательно. Сегодня какой-то опер из разведотдела — майор Лукенич. Не знаешь?
— Нет, не встречался.
— Он откуда-то с Выборга перевелся, говорят. — Коротких вдруг сообразил, что толком и не знает, где сейчас трудится Виноградов. После того скандала с чеками ушел, потом где-то то ли в спецназе, то ли в спецслужбе… — А ты-то где сейчас? Гляжу — с финнами..?
— Да так, помаленьку… — Владимиру Александровичу просто стыдно было признаться оперу, что последние два года он в основном клеил стенгазеты и перекладывал бумажки с одного конца стола на другой. — Медаль получил, «За отвагу»…
— Поздравляю! — Награда была почетная, — сам понюхавший пороху Коротких это знал и счел за лучшее в подробности не вдаваться, решил только для себя, что Виноградов по-прежнему человек крутой и серьезный. Зря, кстати, решил…
— Спасибо… — Про медаль, полученную за октябрьскую суматоху в столице, капитан обычно не распространялся, но раз уж так вышло… Стыдиться было нечего, хотя и для гордости особых оснований не находилось. Владимир Александрович переменил тему: — Так что там этот «огурец»?
— Да такое впечатление, что весь рейс проквасил. Сначала с беднягой из таможни, а на обратном пути он же занят, на автомобильной палубе постоянно… Вот майор ко мне и ломится — как-никак братья по оружию.
— Широкая русская душа. В одиночку пить не может.
— Точно. Слушай, может, ты ему пару составишь? А? Да ты не волнуйся, у него представительских еще пол-ящика коньяка должно оставаться, тем более — бармены в курсе. Обязаны поить за счет заведения, как гостя капитана…
— Не-ет, уволь! Извини, Саня, — твой крест… Тебе и нести.
— Ладно… Но если уж крайний случай — поддержишь?
— Уговорил. На холяву и уксус сладок… Да, вот еще что! Я тут человечка одного видел, пассажира. Знакомый вроде, а кто — убей не помню. Может, по фамилии? Списки пассажиров — у тебя?
Офицер безопасности обиженно хмыкнул:
— Конспирируешься? Ну-ну… Я же сказал — рассчитывай на меня, если надо! Мы же не маленькие, прекрасно понимаем, что ты на пароход не просто так посажен…
— Саня! Ради Бога! Это сугубо личное!
— Как хочешь. У меня своих забот выше крыши… Будут тебе списки — они у пограничника сейчас, взял их, чтоб работу изобразить, наверное…
— Саня, зуб даю, век воли не видать! Елки-палки, сядем вечером за рюмкой, я тебе все расскажу, что знаю.
И в угоду задетому самолюбию приятеля добавил: — Может, придумаем что-нибудь. В две-то головы, а?
— Дело твое. — Видно было, что Коротких дико скучает по реальной оперативной работе, тяготится этой сытой, размеренной и ни к чему не обязывающей имитацией охраны экономических интересов Пароходства. — Списки срочно нужны?
— Да нет… Не к спеху.
— Ладно. Созреешь — позвони. У меня будут. Телефон «два-семь-семь», запомнишь?
— Запомню. Сейчас помоюсь, переоденусь — и позвоню.
Но вышло наоборот…
* * *Телефонному аппарату в каюте Владимира Александровича лет было немало: еще, правда, недостаточно, чтобы считаться старинным, но уже вполне хватило, чтобы стать устаревшим.
Капитан снял трубку, и пронзительное дребезжание прекратилось.
— Слушаю.
— Это Коротких. С тобой все нормально?
— Да, а что?
— Голос какой-то…
— Прикорнул тут малость, Саня. Сколько времени?
— Десятый час.
Море и небо за стеклом слились в одно монотонное серое полотно. Слегка покачивало.
— Извини. Сейчас приду.
— Давай. Срочно! У нас тут случилось кое-что…
Контрразведчик перехватил встревоженного Виноградова уже на полпути от его каюты:
— Пошли!
— Что случилось?
— Помощь твоя нужна.
Оба почти пробежали мимо небольшого холла перед кормовым рестораном, спустились по крутому, запеленутому в ковровую дорожку трапу, потом еще по одному — значительно темнее и уже предыдущего. Насколько представлял Владимир Александрович, они находились теперь где-то на нижней палубе — в этот коридор выходили двери нескольких дешевых кают, лифта, автомобильной площадки и пары подсобных помещений.
— Простите! Сюда нельзя.
Из тусклого, желтоватого полумрака выступила фигура в морской форме. Узнав Коротких, отошла:
— Наконец-то…
— Кто-то проходил?
— Нет.
— Пожарный матрос. Зовут Филом. Мой человек… — представил ожидающего Коротких. — А это сотрудник. Из милиции.
— Слава Богу! Могу идти, Александр Вениаминович?
— Подожди. Точно никого не было?
— Точно.
— Сам не трогал?
— Я что — псих? И так чуть со страху не помер, пока тут один…
— Хорошо, сочтемся.
Виноградов по-прежнему ничего не понимал:
— Саша, объясни…
— Смотри! Осторожнее…
Света явно не хватало, поэтому Владимиру Александровичу пришлось присесть на корточки: парой ступеней ниже того места, где стояли он и офицер безопасности, ворсистое покрытие чернело влажным бесформенным подтеком. Там, где пятно заползало на медный продольный уголок, оно превращалось в смазанную, не успевшую загустеть кляксу.
— Кровь?
— Так точно. — Матрос аккуратно отступил в глубь коридора, и Виноградов получил возможность спуститься до конца.
— Да-а…
Сначала капитан увидел ноги в кроссовках и джинсах, потом тело с неестественно вывернутой шеей — на фоне бледного, плохо выбритого затылка особо зловещей казалась страшная развороченная рана, опутанная клочьями слипшихся волос. Мертвец лежал в тени, чуть в стороне от трапа, так что из верхнего коридора заметить его было невозможно.
