Тарас Покровский - Наказание и преступление. Люстрация судей по-Харьковски
Но если в этой компании чувствовался сильный страх, и этим объяснялась некая путаница в показаниях, то в показаниях Мирошко Федора Ильича мутность на очной ставке объяснялась тяжело для Кули. Скорее всего это происходило в связи с нежеланием светить свои доходы, которые были у него в бизнесе, организованном вместе с Кулей, при том что тому приходилось указывать источник своих доходов, чтобы объяснить происхождение своих объектов недвижимости, которые по сути являлись не доходом, а скорее средством производства. Тем не менее существенных противоречий по сути дела при очной ставке не выяснилось, и Федор Ильич говорил на ней в основном тоже только правду. Не имея возможности пообщаться с Ильичем больше, чем того позволяли рамки следственного действия, у Кули почему-то после встречи остался неприятный и тяжелый осадок, но звонить кому-то из них из СИЗО для разговоров по душам, ему не хотелось. После того как он оказался за решеткой, явно почувствовалось качественное изменение отношения этих людей к нему, ощущалось, что они стали сразу чужими, и доверия к ним после этого не было.
К весне уже следующего года расследование перешло в более пассивную стадию и обвиняемых надолго оставили в покое в застенках СИЗО. Тогда, пока их постоянно для допросов привозили в здание ОБОПа, следователь иногда разрешал хоть на пару минут увидиться и поговорить им со своими женами. Для Кули это были минуты настоящего счастья. Увидеть, почувствовать ее запах, прижаться и обнять Ирину, коснуться щекой ее щеки, сейчас такие элементарные мелочи уже казались богатством, а когда-то законная жена превратилась в очень желанную, любимейшую и единственную богиню. В этот период в отношении Кули к Ирине вообще произошли фантастические преобразования. На фоне ощущения собственной вины перед супругой за то, что ей пришлось и приходится переживать, пока он парится на нарах, за то что оставил ее в одиночестве, водрузив на ее плечи все тяжести жизни, в том числе и заботу о нем самом, на фоне длительной разлуки с ней и с неотъемлемой их обоих частью, дочерью Настенькой, без возможности заботиться о них, любоваться ими, Кулино отношение к жене, как к женщине, буквально трансформировалось в нечто, чего он никогда в своей жизни ни к кому не испытывал. Если допустимо называть это любовью, то только с приставкой гипер-, супер-, или сверх-, потому, что это было однозначно больше чем просто чувство. Действительно было очень реалистичное ощущение, будто Ирину оторвали наживо от него, как какую-то часть его тела, оторвали и оставили как есть, а открытая кровоточная рана постоянно болела и не заживала. Он давно заметил, что с тех пор, как он на ней женился, его любовь к ней все время усиливалась, но сейчас она казалось достигла апогея, и если усилить ее еще хоть на грамм, то сердце может не выдержать. Когда молодые двадцатилетние сокамерники, глядя на различных красавиц по телевизору, мечтали о них не отрывая похотливого взгляда с экрана, Куля, глядя на них ироничным взглядом, ловил себя на мысли, что если бы ему сейчас предложили на выбор встречу, например с Бьенси или с его Ириной, он не колеблясь выбрал бы однозначно свою жену. И как следствие таких мыслей приходило сожаление, что он не сразу понял свое истинное отношение к ней, не сразу разобрался в том, кем она является для него в этой жизни на самом деле. Сразу захотелось срочно наверстать упущенное, больше выразить свою любовь, носить на руках, лелеять, целовать до потери реальности, усыпать розами и купать в шампанском…, а пока в течении почти полутора года вплоть до начала судебных заседаний, приходилось только мечтать о том, чтобы хотя бы дотронуться до нее.
Расследование закончилось только к осени когда Куля уже "праздновал" свою годовщину пребывания в СИЗО. За это время следственная группа успела настрочить сто девяносто восемь томов дела, где умудрилась обвинить Кулю в ста эпизодах преступных деяний предусмотренных 12-тью статьями уголовного кодекса (УК) Украины. Фантастика! Но это были только цветочки бурной фантазии прокурора, ягодки состояли в том, что к делу пришили третьего обвиняемого, а вернее третью. Ввиду того, что делом занимался Харьковский отдел по борьбе с организованной преступностью (ОБОП), им для оправдания своего существования обязательно нужно было раскрыть в Кулином деле организованную преступную группу (ОПГ), а по закону для этого обязательно должно фигурировать в качестве обвиняемых минимум три человека. А еще наличие в деле ОПГ давала возможность прокурору обвинять фигурантов в преступлениях с максимальной тяжестью, по последним частям всех тяжких статей, где как правило везде появлялась такая дополнительная мера наказания, как конфискация имущества. Именно эта деталь, как выяснилось позже, и была основной задачей всего этого безумного обвинения и целью целого ряда некоторых представителей государственной СИСТЕМЫ, ведь для начала, следуя основному плану, Кулино имущество нужно было у него как-то отобрать. По этой причине следователь, не придумав ничего лучшего, обвинил в тяжких преступлениях девочку-кассира. Особый нонсенс такого обвинения состоял в том, что причастие Кули к хищениям незаконно, но было основано на показаниях соучастника Ташкова, а вот причастие кассирши пришили вообще на ровном месте и личной фантазии. Иван виновность кассира категорически отрицал. Почему следователь выбрал на эту печальную роль третьего для ОПГ именно эту девочку, из как минимум еще троих работниц офиса, выполняющих когда-то ту же функцию кассира, тоже осталось загадкой, а ведь была еще и главный бухгалтер организации…
Ознакомившись с обвинительным заключением по окончанию следствия, обвиняемые приступили к ознакомлению со всеми материалами дела, которое продлилось пол года и ответило на многие имеющиеся у Кули вопросы.
Удивительным по изобретательности завернулся и предстал народу вопрос по кредитам списка "Медиум". Буквально каким-то волшебным способом такие заемщики как Вампиногов, Швалько и Клюков, а так же все их списочные созаемщики, которые оформляли договора и брали деньги для них, якобы для проекта землеотвода, все оказались вдруг потерпевшими. А потерпели они по мнению прокурора от мошеннических действий организованной группы, где Куля был якобы организатором и мозговым руководящим органом, а Ташков и кассир — вспомогательными соучастниками, каждый со своей ролью в достижении одной цели известной каждому участнику группы, как это и полагается по определению ОПГ. Такому развороту этого вопроса очень трудно было дать здравую оценку. Куле в процессе ознакомления с материалами уголовного дела долго было не понятно вообще, на каком основании следователь сделал такое умозаключение? Выходя из показаний того огромного количества допросов, очных ставок всех фигурантов друг с другом, которых к примеру у одного Вампиногова за весь период следствия было более десяти в совокупности, было четко ясно то, что на самом деле: все они деньги брали добровольно, собственноручно расписываясь в первичной бухгалтерской документации, деньгами распоряжались по своему усмотрению в основном отдавая их Швалько, что Швалько правда, не всегда подтверждала. На протяжении всего времени в течении почти 3-х лет ни копейки из взятых денег не возвращали, процентов по кредитам никогда не платили, и регулярно до последнего момента производили рекредитацию взятых когда-то кредитов, оформляемых всегда на один год в ожидании пока произойдет сделка с землеотводом по плану "Медиум". Далее цитата из протокола допроса одного из обозначенных лиц, оказавшихся вдруг потерпевшими: (т. 181 л.д. 64) "…Все взятые мною денежные средства я намеревался погасить из полученных в будущем прибылей. В случае отсутствия необходимых средств, или неудачи проектов, я намерен погашать взятые средства в добровольном порядке в соответствии с законодательством". Узреть при таких обстоятельствах и при таких свидетельских показаниях состав преступления нереально, но как выяснилось для СИСТЕМЫ нет ничего невозможного. Изучая материалы дела по данному эпизоду в хронологическом порядке секрет специального фокуса обнаруживался уже под закат всего хода расследования. Буквально за один день перед подведением итогов были оформлены совершенно одинаковые протоколы допросов всех этих троих граждан, где они в один голос утверждают, далее цитата из одного из протоколов-близнецов: (т. 183 л.д. 120–122) "…Куля П.М. обратился с просьбой снова переоформить кредит на мое имя на 450 тысяч, включающую в себя погашение всех предыдущих взятых мною кредитов. Как он пояснил, ему нужны были деньги для завершения проекта, после чего я подписал договор, но денег не брал…" Опираясь на эти чудо-протоколы с таким их содержанием, прокурор не стесняясь, в обвинительном заключении чудным образом признает заемщиков Вампиногова, Швалько, Клюкова и их созаемщиков, в виде целого списка потерпевшими, которые сугубо по его фантастическому сценарию, получив деньги, якобы передали их Куле в руки на проект землеотвода, а мошенник Куля в составе организованной группы присвоил их. А главным секретом в этом фокусе оказалось то, что совершенно не важным и незамеченным оставался факт того, что во всех материалах дела со стороны этих "потерпевших" утверждений о том, что они хоть гривну когда-то давали Куле, нет не единого слова. Не находя своим безумным обвинениям реальных доказательств, и не имея возможности хоть как-то подтвердить Кулину вину, старший следователь подполковник милиции Понтаренко Раиса Ивановна, банально запугав эту компанию троих заемщиков мифической возможностью оказаться и им там же, где находился Куля, вынудила их подписать эти протоколы допросов, подразумевая ими, что Куля обманным путем используя, якобы, доверие этих граждан, присвоил деньги взятые ими в кредит в кредитном обществе. Это было настолько смешно и наивно, особенно на фоне всех предыдущих показаний, что даже не укладывалось в голове.
