Николай Черкашин - Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник]
— Не оттолкни я Хакбарта, все неминуемо кончилось бы катастрофой. Какая безответственность!..—
Он с гордым видом распахнул пиджак, выпустил из брюк рубашку и майку, продемонстрировал свое заклеенное пластырем бедро.
— Счастье еще, что его ранило не в задницу, — проворчал Корцелиус, — хоть от этого вида мы избавлены.
— Как знать, может быть, он предотвратил худшее…
— Он? Начиная с тридцать третьего года он в течение двенадцати лет наряду с другими был повинен в наихудшем, но время его ничему не научило. Послушаешь его, мороз по коже пойдет.
— Быть юродивым в нашем свободном государстве не запрещено.
— А Бут его еще втайне поощряет.
— Бут?..
— Вы не ослышались. Бут не нацист, боже упаси, но Ентчурек ему необходим, чтобы обозначить границу справа. Он для Бута воистину дар господен: Бут изображает из себя политика здравомыслящей середины и постреливает то влево, по «юзосам», то вправо, в сторону Ентчурека. А сам через подставных лиц подкармливает радикалов с обеих сторон — тоже могут пригодиться. Достойные методы, нечего сказать.
— Во всяком случае, сегодня Ентчурек отличился. Это в планы Плаггенмейера не входило.
Корцелиус с трудом сохранял спокойствие.
— Плаггенмейера нужно еще поблагодарить за то, что он совладал с собой и не нажал на взрыватель. Все к тому и шло.
Ентчурек стоял от них в отдалении каких-то трех метров и разговаривал с Бутом, Кеменой, Ланкенау и офицером из спецгруппы.
— Я всегда говорил: будь у нас разумно поставленная служба перевоспитания молодежи, где этих юнцов брали бы в оборот и показывали, где цель и как к ней идти, мы не становились бы свидетелями сцен, подобной этой. Как классный руководитель 13-го «А», я настоятельно требую, чтобы здесь незамедлительно были приняты меры, вплоть до самых жестких. Опытный снайпер с винтовкой с оптическим прицелом поднимется в башню церкви — и проблема будет решена в течение секунды! — Поддержка обступивших маленькую группу отцов и матерей ободрила его. — Есть у нас демократия или нет? Давайте проголосуем, господин бургомистр, спросите же тех, кого это касается непосредственно!
— В этом государстве смертная казнь, слава богу, отменена! — воскликнул Ланкенау, впервые за это утро выйдя из роли сдержанного и программно доброжелательного партийного лидера.
— А если бы даже ее не отменили, — заметил Бут, — то решение о смертной казни принимал бы не первый попавшийся полицейский чин, а полномочный суд.
— И кроме того, — со своей стороны добавил офицер из ГСГ-9,— из ста выстрелов лишь один оказался бы настолько ужасным, чтобы лишить Плаггенмейера возможности нажать на взрыватель.
— О чем я могу только пожалеть! — выкрикнул Ентчурек. — В прежние времена на это был способен самый худший стрелок из моей роты.
Он огляделся вокруг, красуясь и как бы выпрашивая аплодисменты.
— Вопреки настояниям врачей, желавших бы уложить меня в постель, я явился сюда. Я не допущу, чтобы неизвестно откуда взявшийся грязный тип взорвал двадцать два доверенных моему попечению молодых человека, в то время как не делается даже попытки спасти их.
Большинство родителей было целиком и полностью на стороне Ентчурека.
— Господин доктор, Ентчурек прав!
— Если Плаггенмейер не сдастся, его надо пристрелить.
— Бургомистр, у которого недостает мужества для принятия решения, должен уйти в отставку!
Я начал понемногу закипать. Корцелиус тоже.
— Я свой долг выполнил, господа! — патетически воскликнул Ентчурек. — Выполните же и вы свой!
— Что я и сделаю! — крикнул Корцелиус и схватил Ентчурека, чтобы вытолкать его со двора гимназии.
В мгновение ока, прежде чем успели среагировать полицейские из оцепления, Корцелиуса окружили возмущенные мужчины и женщины.
Неизвестно, какой оборот приняли бы события, не появись в этот момент во дворе гимназии доктор Карпано.
Вот он стоит, доктор медицины Ральф Мариа Карпано. Персонаж, словно сошедший со страниц романа, печатающегося в модном иллюстрированном еженедельнике с продолжениями. В безукоризненного покроя белоснежном халате, который он якобы не успел снять в спешке. Как же, загруженный сверх всякой меры медик, у которого голова кругом идет. Предстояла встреча противников столь разных во всех проявлениях, что более кричащее несходство и вообразить трудно. С одной стороны, элегантный, привлекательный благодетель человечества, носящий в довершение всего такое звучное имя; с другой — полукровка, дитя приюта. Нет, условия игры нечестные.
На Карпано, несколько смущенно улыбающегося, как бы накатывала незримая волна всеобщей симпатии. Жителям Брамме он был по душе.
Я отказывался их понимать. Пока что смерть Блеквеля — абсолютная загадка. Никому не известно, был ли то несчастный случай или самоубийство, но даже и в последнем случае это вовсе не служило доказательством его вины в деле Коринны Фогес. Никакого признания в письменном виде не найдено. Другими словами— Карпано с той же долей вероятности мог оказаться виновным в смерти невесты Плаггенмейера, как и торговец автомобилями из Браке. Отчего же все они разве что в ладоши не захлопали, когда пред ними предстал главврач районной больницы Брамме? Что тому причиной? Необыкновенная притягательность личности Карпано или всеобщее и повсеместное преклонение перед жрецами в белых халатах?
Все было куда проще. Корцелиус, которому тем временем удалось вырваться из кольца возбужденных родителей — их, к счастью, отвлекло появление Карпано, — вновь просветил меня, стоило мне только заговорить об этом феномене.
— Вы, конечно, читали о несчастном случае, произошедшем весной 1971 года в одной из клиник Гамбурга. Ну, насчет облучения…
— Да, — ответил я, не находя между этими событиями никакой взаимосвязи. — Государственная лечебница святого Георга, двадцать семь пациентов погибли из-за неисправности облучателя, бетатрона…
— Правда, погибло всего девятнадцать человек, а восемь отделались тяжелыми ожогами и временным параличом, но в целом верно.
— А Карпано тут при чем?
— В бункере облучения районной больницы Брамме тоже есть бетатрон.
— И что же?..
— Лишь один случай с летальным исходом.
— Выходит, что Карпано…
— Да, когда в больнице умер первый пациент с подозрением на рак, и умер потому, что сердце не выдержало, Карпано сразу заподозрил что-то неладное с дозой облучения, хотя к тому времени ничего не было известно о катастрофе в Гамбурге и несчастном случае в университетской клинике Гисена. Совместно с обслуживающим персоналом ему довольно скоро удалось установить, что из усиливающей цепи прибора вылетела пластинка фильтра.
Несомненно, это заслуживает и признания и уважения.
— Он спас жизнь, по крайней мере, дюжине граждан Брамме. Когда эта история была обнародована одновременно с материалом о трагедии в Гамбурге, мы дали заголовок: «Спаситель Брамме». Вот почему Карпано пользуется всеобщим уважением.
Такое объяснение меня устроило.
Карпано прокашлялся и взял в руки мегафон.
— Послушайте, Берт, я от всего сердца сочувствую вам по поводу смерти вашей невесты. Я познакомился с ней, когда она лежала у нас с воспалением легких. Она действительно была очень милой девушкой, я вполне понимаю вашу боль. Тем не менее вы не должны…
— Вы это сделали или не вы? — закричал в ответ Плаггенмейер.
Голос прозвучал пронзительно-тонко и едва не сорвался. Ему в этом отношении куда труднее, чем стоящим во дворе гимназии — мегафона у него нет.
— Берт, мы начнем обсуждать все сначала? Вы же знаете, что полиция осмотрела мою машину и не нашла никаких вмятин или царапин. Разве этого доказательства мало?
— Но у вас нет алиби.
— О чем я тоже сообщил полиции. Я был дома. Разве вам никогда не приходилось оставаться дома одному?
— Речь не обо мне, а о вас!
Тут Карпано выбрал исключительно правильную в психологическом плане линию поведения: он отложил мегафон в сторону.
— Берт, — крикнул он, — так разговаривать невозможно, я подойду к окну!
Он сделал шаг вперед, намереваясь перелезть через мешки с песком.
— Ты с ума сошел! — Бут попытался его удержать. — Он тебя укокошит!
Кемена тоже не хотел пускать его к окну.
— Если взрывчатку у Блеквеля подложил он, вы… вы идете на верную смерть…
— От-пус-тить! — прикрикнул на него Карпано. — Я знаю, что делаю. Другой возможности у нас нет: мы обязаны пробить брешь в его эмоциональной изоляции, мы должны помочь ему, а не оставлять один на один с его мыслями и подозрениями.
И он действительно направился к окну, остановился совсем близко от подоконника.
— Образумьтесь же, Берт. Не то вы навлечете на себя большие неприятности.
