Айра Левин - Мальчики Из Бразилии
Встав, они перешли из маленькой комнаты, заставленной старой мебелью, с изображениями зверюшек на стенах, с грудами книг в бумажных обложках, в такую же крохотную кухоньку, тоже увешанную изображениями животных, с окнами, забранными металлическими решетками, со столом, на красной скатерти которого уже стояли салат, нарезанный хлеб, графин красного вина и разнокалиберные стаканы.
Либерман, которому с трудом удалось уместиться в маленьком плетеном кресле, посмотрел через стол на Нюренбергера, который с аппетитом намазывал хлеб маслом.
- Что вы имеете в виду, - спросил он, - говоря, что ребенок должен расти «в соответствующей домашней обстановке»?
- Чтобы она как можно больше напоминала ту, в которой вырос сам Менгеле, - подняв глаза, ответил Нюренбергер. Он усмехнулся в густую бороду. - Видите ли, - сказал он, - если бы я хотел создать другого Эдуарда Нюренбергера, было бы достаточно отщипнуть кусочек кожи, скажем, с мизинца, вышелушить одну клетку и подвергнуть ее той самой процедуре, которую я только что описал - при условии, конечно, что я обладаю такими способностями и соответствующим оборудованием...
- И женщиной, - добавил Клаус, ставя перед ним тарелку.
- Благодарю, - улыбнулся Нюренбергер. - В женщинах недостатка нет.
- Даже для такого вида репродуцирования?
- Можно предположить. Потребуются лишь два незначительных надреза: один, чтобы извлечь яйцеклетку, а второй - чтобы имплантировать эмбриона. - Нюренбергер посмотрел на Либермана, - Но это будет только часть работы, - сказал он. - Потом мне пришлось бы искать соответствующий дом для Малыша Эдуарда. Ему предстояло бы обзавестись очень религиозной матерью - едва ли не фанатичкой, строго говоря - и отцом, который так много пил, что между ними происходили бы постоянные драки. Кроме того, в доме должен был бы быть чудесный дядя, учитель математики, который при первой же возможности забирал мальчишку с собой то в музеи, то на прогулки на природе... Эта публика должна будет относиться к мальчику точно, как и его родные, а дальше «дядя» должен умереть, когда ребенку будет девять лет, а «родители» развестись через два года. И всю свою юность мальчику вместе с младшей сестрой придется провести, мотаясь между двумя родителями.
Клаус со своей тарелкой расположился справа от Либермана. На тарелке перед гостем лежал ломтик копченого мяса и несколько вареных морковок, от которых шел ароматный парок.
- И даже в таком случае, - продолжал рассказчик, - он может очень сильно отличаться от этого Эдуарда Нюренбергера. Его учитель биологии может не взять его под свое покровительство, как случилось со мной. Он может очутится в постели с девочкой значительно раньше, чем это было со мной. Он будет читать другие книги, смотреть телевизор, а я слушал радио; в результате тысяч случайных встреч он может обрести большую или меньшую агрессивность, чем это было свойственно мне, способность привязываться к людям, уровень интеллекта - эт цетера, эт цетера.
Лена присела слева от Либермана, глядя через стол на Клауса.
Нюренбергер, кромсая вилкой свой кусок мяса, сказал:
- Менгеле хотел увеличить шансы на успех своего замысла, поэтому он и создал столько мальчиков и нашел для всех из них соответствующие дома. И я прикидываю, он может считать себя счастливчиком, если добьется желаемого лишь в нескольких случаях, если вообще не в одном.
- Вы теперь понимаете, - Клаус спросил у Либермана, - почему убивали всех этих людей?
Либерман кивнул.
- Чтобы... я даже не знаю, какое слово тут годится... чтобы подогнать всех мальчиков под один образец.
- Совершенно верно, - согласился Нюренбергер. - Именно подравнять всех, попытаться создать из них Менгеле и в психологическом плане, как и в генетическом.
- В определенном возрасте он потерял отца, - сказал Клаус, - так что ребята должны пережить то же самое. То есть потерять людей, которых они считают своими отцами.
- Огромное значение, - сказал Нюренбергер, - имеет формирование их психики.
- Словно сейф открываешь, - сказала Лена, - Если наберешь соответствующие наборы цифр и будешь правильно поворачивать ручки, двери откроются.
- Пока не произойдет сбой в наборе номеров, - сказал Клаус, - и ручка не повернется, Морковка просто прекрасна.
- Спасибо.
- Да, - согласился Нюренбергер. - Все очень вкусно.
- У Менгеле карие глаза.
Нюренбергер посмотрел на Либермана.
- Вы уверены?
- Я держал в руках его аргентинское удостоверение личности, - ответил Либерман. - Глаза карие. И его отец был богатым производственником, а не гражданским служащим. Сельскохозяйственное машиностроение.
- Он имел отношение к этим Менгеле? - спросил Клаус.
Либерман кивнул.
Нюренбергер, положив себе на тарелку еще порцию салата, сказал:
- В таком случае нет ничего удивительного, что он смог обзавестись оборудованием. Но в таком случае он не может быть донором, если у детей другой цвет глаз.
- А вы знаете, кто глава Объединения Друзей? - Лена спросила у Либермана.
- Полковник по фамилии Рудель. Ганс Ульрих Рудель.
- С голубыми глазами? - спросил Клаус.
- Не знаю. Придется проверить. И данные о его семье, - Либерман смотрел на вилку, аккуратно подбирая с тарелки кусочки моркови.
- Во всяком случае, - сказал Нюренбергер, - сейчас вы знаете, по какой причине были убиты все эти люди. Что вы теперь предполагаете делать?
Несколько мгновений Либерман сидел молча. Положив вилку, он снял салфетку с коленей и расстелил ее на столе.
- Прошу прощения, - сказал он и, встав, вышел из кухни.
- Лена посмотрела ему вслед, перевела взгляд на его тарелку, а потом на Клауса.
- Дело не в этом, - сказал он.
- Надеюсь, что нет, - сказала она, стараясь разделать ребром вилки свой кусок мяса.
Клаус не смотрел на нее, наблюдая за Либерманом, который подошел к книжной полке в другой комнате.
- Это мясо, конечно, тоже великолепно, - заметил Нюренбергер. - И когда-нибудь нам станет доступно мясо гораздо более лучшего качества и более дешевое, благодаря однояйцевому репродуцированию. Оно революционизирует животноводство. И, кроме того, сохранит вымирающие виды, как, например, леопарда.
- То есть вы защищаете эти исследования? - спросил Клаус.
- Они не нуждаются в защите, - ответил профессор биологии, - Они представляют собой всего лишь технику, и, как любая другая техника, она может пойти на пользу и на вред,
- Пока я придумал только два толковых способа ее использования, - сказал Клаус, - которые вы только что упоминали. Дайте мне лист бумаги и ручку, и через пять минут я представлю пятьдесят доводов против.
- Почему ты вечно споришь? - вмешалась Лена. - Если бы профессор сказал, что это ужасно, ты тут же стал бы говорить о животноводстве.
- И совсем не так, - пробормотал Клаус.
- А вот и так. Ты будешь спорить против своих же доводов.
Но Клаус уже не смотрел на Лену, наблюдая за Либерманом, стоящим к нему в профиль, склонив голову к открытой книге, он слегка раскачивался: ну, чисто еврей за молитвой. Хотя не Библия: тут таких книг не держат. Собственная книга Либермана? Где-то там она должна быть. Проверяет, какой цвет глаз у полковника?
- Клаус? - Лена предложила ему еще салата.
Он взял его.
Посмотрев на Либермана, Лена опять вернулась к столу,
- Мне с трудом удастся держать язык за зубами, - сказал Нюренбергер, - относительно того, что я узнал.
- Вы должны, - сказал Клаус.
- Знаю, знаю, но это будет нелегко. Двое из моих знакомых биологов пытались проводить такие эксперименты, но только с кроликами.
На пороге кухни появился Либерман; лицо у него было осунувшимся и пепельного цвета, в руке болтались очки, которые он придерживал за дужку.
- В чем дело? - спросил Клаус, ставя тарелку с салатом.
Либерман обратился к Нюренбергеру
- Разрешите задать мне дурацкий вопрос.
Нюренбергер кивнул.
- Тот, кто дает свои клетки, - сказал Либерман. - Донор. Он обязательно должен быть живым?
- Нет, не обязательно, - ответил Нюренбергер. - К отдельным клеткам не относится понятие «живая» или «неживая», о них можно говорить только «вскрытая» или «невскрытая». Из пряди волос Моцарта - хотя даже не пряди, хватит одного волоска с головы Моцарта - некто, обладающий мастерством и оборудованием, - он улыбнулся Клаусу, - и, конечно, женщиной, - он повернулся к Либерману, - может создать несколько сот малышей-Моцартов. Поместите их в хорошие дома, дайте им соответствующее воспитание и обращение - и в конце концов появятся пять или шесть взрослых Моцартов, которые подарят миру прекраснейшую музыку.
Прикрыв глаза, Либерман сделал неверный шаг вперед и покачал головой.
