Айра Левин - Мальчики Из Бразилии
- Сэр? - слабо донесся до них голос второго пилота.
- Кончайте свои дела и возвращайтесь к самолету,
- Зейберт держал в руках браслет. - И принесите сюда канистру с бензином!
- Есть, сэр!
- Приведите с собой Шумана!
- Есть, сэр!
Рассмотрев браслет, Зейберт бросил его обратно на стол и вздохнул.
- Что ты собирается делать? - спросил Ферди.
Зейберт кивком головы показал на график.
- Сжечь это.
- Зачем?
- Чтобы никто его не увидел.
- И дом тоже сгорит?
- Да, но его хозяин больше не вернется сюда.
- Откуда ты знаешь? Он рассердится, когда увидит.
- Иди поиграй с той безделушкой снаружи.
- Я хочу смотреть.
- Делай, как тебе сказано!
- Есть, сэр! - и Ферди выскочил из комнаты.
- Оставайся на крыльце! - крикнул ему вслед Зейберт.
Длинный стол со стопками журналов он отодвинул к стене. Затем подошел к стойке с ящичками, в которых хранились досье; нагнувшись, он открыл один из них и вытащил набор объемистых папок, вслед за которыми последовало еще несколько листов. Бросив на стол, он разместил их среди стопок журналов. Грустно посмотрев на испятнанную красным стенку, он лишь покачал головой.
На столе появилось еще несколько стопок бумаг, и когда на нем больше не оказалось места, он стал открывать оставшиеся ящички и оставлять их в таком положении. Он открыл и распахнул окна.
Остановившись у памятного набора изображений Гитлера над софой, он снял со стены три из четырех снимков, внимательно рассмотрев большой портрет в центре.
Вернулся второй пилот с красной канистрой, полной бензина, и остановился в дверях.
Зейберт засунул снимки в пакет с пластинками.
- Снимите портрет, - приказал он второму пилоту.
Затем послал его осмотреть дом, дабы убедиться, что в нем никого нет и открыть все остальные окна.
- Могу я встать с ногами на диван? - спросил второй пилот.
- Мой Бог, да почему же нет? - хмыкнул Зейберт.
Стоя в почтительном отдалении, он облил бензином папки и журналы и плеснул основательную порцию и на стенку с графиком. Влажно блеснули фамилии: Хескетт, Эйзенбад, Арлен, Луфт...
Пилот снял портрет.
Зейберт вынес канистру за двери и пошел открывать остальные ящички стеллажа. Взяв лист бумаги, он скомкал его в кулаке. Вытащив черный плоский прямоугольничек зажигалки, он несколько раз чиркнул ею для надежности.
Летчик сообщил, что в доме никого нет и все окна открыты. Зейберт поручил ему прихватить с собой пластинки и все прочее, вместе с канистрой.
- Проверьте, где мой внук, - сказал он ему.
Держа зажигалку в одной руке, а комок бумаги в другой, он крикнул:
- Он с вами, Шуман?
- Да, сэр!
Он поджег кончик скомканной бумаги и отвел зажигалку за спину; помахав скомканной бумагой, чтобы пламя разгорелось, он сделал шаг вперед и, швырнув бумагу на стол, поджег стопы бумаги на нем, сразу же схватившиеся пламенем. Огонь тут же лизнул стену.
Отступив, Зейберт смотрел, как багровеет и темнеет залитый красным график. Имена, даты, линии, охваченные пламенем, исчезли в огне и копоти.
Он торопливо вышел.
Оказавшись вне пределов дома, подальше от палящего жара и треска, он остановился и обернулся; на руке Зейберга висел Ферди, второй пилот держал под мышкой раму портрета Гитлера, и у другого пилота, у ног которого стояла канистра, были полны руки.
Эстер, надев пальто и шляпку, одной ногой уже была на пороге - в буквальном смысле слова - как зазвонил телефон. Да доберется ли она когда-нибудь до дома? Вздохнув, она убрала ногу с порога, прикрыла двери и поспешила к телефону.
Оператор сказал, что звонят из Сан-Пауло и просят к телефону Якова. Эстер сказала, что герра Либермана нет в городе. Звонивший на хорошем немецком языке сказал, что мог бы поговорить и с ней.
- Да? - сказала Эстер.
- Мое имя Курт Кохлер. Мой сын Барри был...
- О, да, я знаю, герр Кохлер! Я секретарша мистера Либермана, Эстер Циммер. Есть ли какие-нибудь новости?
- Да, есть, но, увы, плохие. Тело Барри было найдено на прошлой неделе.
Эстер издала стон.
- Что ж, мы этого ждали... и никакие слова тут не помогут. Я возвращаюсь домой. С... ним.
- О! Мне так жаль, герр Кохлер...
- Благодарю вас. Он был зарезан, а потом его тело бросили в болото в джунглях. Скорее всего, с самолета.
- О, Боже...
- Я подумал, что герр Либерман хотел бы узнать...
- Конечно, конечно! Я скажу ему.
- ... и кроме того, у меня есть для него кое-какая информация. Они взяли паспорт и бумажник Барри - эти паршивые нацистские свиньи - но не обратили внимания на клочок бумаги, который остался в его джинсах. Мне кажется, что он набрасывал кое-какие заметки, прослушивая диктофонную запись, и не сомневаюсь, что они очень пригодились бы герру Либерману. Не можете ли вы сказать мне, как мне с ним связаться?
- Да, сегодня вечером он будет в Гейдельберге, - Эстер включила лампу и стала листать телефонный справочник. - Точнее, в Маннгейме. Я могу дать вам номер, по которому он там будет.
- Он вернется завтра в Вену?
- Нет, прямо оттуда он направляется в Вашингтон.
- Ах, вот как? Может, я смогу созвониться с ним в Вашингтоне. Я несколько... несколько не в себе, как вы можете себе представить, но завтра я уже буду дома и постараюсь оправиться. Где он собирается остановиться?
- В отеле «Бенджамин Франклин», - она перевернула страницу. - У меня есть и его номер тоже. - Она прочитала его, медленно и четко.
- Благодарю вас. И он там будет?..
- С Божьего благословения, его самолет приземлится в шесть тридцать, так что в отеле он будет к семи, к половине восьмого. Завтра вечером.
- Я предполагаю, что его поездка связана с тем делом, которое расследовал Барри.
- Поэтому он и там, - сказала Эстер. - Барри был прав, герр Кохлер. Масса людей уже погибла, но Яков постарается остановить эти убийства. И вы можете быть уверены, что смерть вашего сына была не напрасной.
- Я рад слышать это, фрейлен Циммер. Благодарю вас.
- О, не благодарите меня. Всего вам хорошего.
Повесив трубку, она вздохнула и грустно покачала головой.
Менгеле тоже повесил трубку и, взяв свою легкую коричневую полотняную сумку, пристроился к одной из очередей, что тянулись к билетной стойке компании «Пан-Ам». Теперь его шатеновые волосы были зачесаны на одну сторону, у него были густые каштановые усы и под пиджаком - высокий свитер, закрывавший горло. Во всяком случае, теперь его облик не должен был привлекать внимания.
Как гласил его парагвайский паспорт, теперь он был Рамоном Ашхеймом-и-Негрин, comerciante еn antiguedadas, маклером по антиквариату, что объясняло, почему у него с собой в сумке был пистолет, девятимиллиметровый «Браунинг-Автоматик». У него с собой было разрешение на него, а также водительские права и полный набор документов, подтверждающих его положение в обществе и в деловом мире, а страницы паспорта были сплошь заполнены визами. Сеньору Ашхейму-и-Негрину придется много путешествовать по миру с целью закупки антикварных вещей: Штаты, Канада, Англия, Голландия, Норвегия, Швеция, Дания, Германия и Австрия. У него был с собой солидный запас денег (и драгоценных камней). И визы, и паспорт появились на свет в декабре, но не вызывали сомнений.
Он купил билет на первый же рейс в Нью-Йорк, отлетающий в 7.45, после которого он успеет пересесть на рейс местных линий, и прибудет в Вашингтон в 10.45 следующего утра.
Времени у него будет более чем достаточно, чтобы расположиться в отеле «Бенджамин Франклин».
Глава шестая
Профессор биологии, которого звали Нюренбергер, и кто, несмотря на могучую каштановую бороду и очки в золотой оправе, выглядел не старше тридцати двух или тридцати трех лет, откинулся на спинку стула и загнул мизинец.
- Полное сходство, - сказал он и загнул следующий палец. - Сходство интересов и занятий, может быть, даже в большей степени, чем вы подозреваете. - Он загнул третий палец. - Воспитание в сходных семьях: вот в этом-то и кроется секрет. Сопоставьте все воедино и придете к единственному возможному объяснению. - Он обхватил руками колено ноги и доверительно наклонился к слушателю. - Однояйцевое репродуцирование, - сказал он Либерману. - И в этой области исследований доктор Менгеле обогнал всех лет на десять.
- Чему я не удивляюсь, - сказала Лена, появляясь с маленькой бутылочкой в руках из дверей кухни, - поскольку он занимался своими исследованиями в Освенциме еще в сороковых годах.
- Да, - согласился Нюренбергер (пока Либерман старался прийти в себя от потрясения, услышав слова «исследования» и «Освенцим» в одном предложении; впрочем, простим ее, она молодая и она шведка, что она может знать?).
- Другие же, - продолжил Нюренбергер, - главным образом, англичане и американцы, не приступали к этим работам до пятидесятых годов и еще не брались за человеческую яйцеклетку. Во всяком случае, так они говорят; но можно ручаться, что сделано ими больше, чем они признают во всеуслышание. Вот почему я и считаю, что Менгеле обогнал их лет на десять, а не на пятнадцать или двадцать.
