Анджей Пшипковский - Одержимые
Моника пьет кофе маленькими глотками, раздумывая над тем, расскажет ли ей министр о деталях похищения. И сама задает первый вопрос.
— Из дома, — слышит она ответ. — Приехала машина «скорой помощи», и через минуту вынесли на носилках вашего отца. На входной двери следов взлома нет. Похоже, что дверь он открыл сам. Вначале мы предположили, что дверь открыл кто-то другой, думали, что вы… Мы были страшно обеспокоены вашим отсутствием.
— Невезение, — говорит Моника. — Надо же, именно тогда я решила уехать. Если бы это можно было предвидеть…
— Преступники были прекрасно информированы. Они знали, что вас нет дома. Вероятно, вели наблюдение.
Моника кивнула головой. Они также знали, каким образом можно попасть в дом, чтобы не вызвать подозрений. Отец никогда не открывал дверь, если не знал, кто пришел. Выходит, он открыл знакомому?
— Отец уже много лет не пускал в дом незнакомых, значит…
— Выходит, он всегда так поступал, понимаю. Синьорина Моника, не могли бы в нашем разговоре принять участие два моих сотрудника? Само собой разумеется, это не имеет ничего общего с допросом, но мы хотели бы выяснить некоторые обстоятельства.
— Пожалуйста. Вы напрасно оправдываетесь, господин министр. Мне нечего скрывать, ведь дело касается моего отца.
Несколько минут спустя министр представляет ей двух высокопоставленных полицейских чиновников. Оба они серьезны и внимательны. Мужчины благодарят, отказываясь от еды, они будут пить только кофе.
— Я хотел бы вас предупредить, синьорина Пирелли, — сказал один из полицейских, — что мы вынуждены будем задать вам несколько вопросов, касающихся вашей личной жизни. Прошу нас извинить за это.
Моника пожимает плечами, а министр поясняет:
— Синьорина Пирелли готова к любым вопросам. Она понимает серьезность положения и хочет нам помочь.
— Тем лучше. Итак, синьорина Пирелли, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с человеком по имени Генри Фабиани?
— Во время каникул. На Сардинии. Обычное знакомство…
— Можно вас попросить рассказать подробнее?
Моника безучастно отвечает на вопросы, стараясь говорить короче. Ей казалось, что это обычная полицейская, ничего не дающая формальность. Мужчины внимательно слушают. Разумеется, никто ничего не записывает, разговор должен проходить в атмосфере дружеской беседы. Но вдруг характер беседы меняется. Один из полицейских достает из кармана фотографию.
— Стало быть, с Фабиани вы познакомились на Сардинии, — говорит он, — в начале июля. Но у меня здесь фотография, сделанная восемнадцатого мая.
Моника берет в руки снимок. На нем Рико открывает дверь машины на стоянке, перед клубом, приглашая жестом Монику сесть в автомобиль.
Моника краснеет.
— Ах, собственно говоря, тогда это еще не было знакомством, — говорит она тихо. — Он подошел ко мне в бассейне, я немного боялась и на всякий случай предупредила портье… Он сделал этот снимок…
— И вы решились принять приглашение незнакомого мужчины? И поехали с ним?
— Я не знала, что это имеет какое-то значение, поэтому не говорила о нашей майской встрече. Так вот, тогда Рико представился мне, сказав, что он тот человек, который долгое время преследовал меня своими телефонными звонками.
— Преследовал? Каким образом? Угрожал?
— Нет, никогда. Говорил милые словечки и тому подобное. Но по-настоящему я познакомилась с ним только на Сардинии, где он тоже проводил отпуск.
— Минутку. Вы поехали с ним в тот день. Куда?
— Не поехала. Он высадил меня из машины, проехав несколько метров. Я тотчас же вернулась домой.
— Синьорина Пирелли, — в тоне вежливого министра прозвучал упрек, — вы нам не говорите всего до конца. Прошу мне верить, что любая деталь в операции по спасению вашего отца имеет громадное значение.
— А что наши отношения с Рико имеют общего с отцом? Копаетесь в моих личных делах. Это к делу не относится.
— Пока мы не знаем. Чтобы в этом убедиться, мы просим вас сотрудничать с нами. Отсюда все наши вопросы. На этой стадии любая мелочь имеет значение.
Дальнейший допрос превратился в бесконечное обсуждение всех деталей ее отношений с Рико. Моника чувствовала себя загнанной в угол, она не могла избавиться от мучительного чувства, что и ее тоже в чем-то подозревают.
После двух часов таких мучений наконец она услышала от министра:
— Мы вам очень благодарны за беседу. Уже сейчас я могу сказать, что вы нам очень помогли. Самое время вам сейчас немного отдохнуть. К сожалению, мы не можем отвезти вас домой. Беспокоимся за вашу безопасность. Мы предлагаем вам погостить в доме семейства Павези. Там вы будете в полной безопасности.
Моника согласно кивнула головой. Рудольфе Павези был компаньоном отца и в последнее время почти самостоятельно управлял адвокатской фирмой. Синьора Павези, женщина скромная и тихая, избегающая светской жизни, умела хранить молчание.
— И еще одно, господин министр. Как вы знаете, единственным близким мне человеком сейчас является Рико. Завтра, послезавтра он вернется в Милан. Если он не застанет меня дома…
— Прошу вас не беспокоиться, мы известим господина Фабиани о месте вашего пребывания. Он будет иметь возможность увидеться с вами сразу же после приезда.
12
Профессор Замбетти сегодня определенно был в плохом настроении. Он отругал ассистента, отказался присутствовать на заседании ученого совета, заявив, что не может прервать опыты, накричал по телефону на Конни, чтобы она ему не морочила голову, поскольку он не знает, в каком часу вернется домой, и в конце концов закрылся у себя в лаборатории. Это был третий день проводившейся операции объединенных сил безопасности против «Огненных бригад». До сих пор все шло согласно плану и без помех. Группа «21» безукоризненно выполнила задание, а ее члены проявили высокую дисциплинированность. Судя по сообщениям прессы, полиция действует вслепую и не напала ни на один след. Одновременно чувствовалось, что все ждут дальнейшего развития событий.
Беспокойство Тангенса вызывал сейчас Рико Фабиани. Только его фамилия появилась в печати. К счастью, его не связывали с террористической деятельностью, но зато подчеркивали близкое знакомство Фабиани с дочерью похищенного сенатора и исчезновение обоих за день до похищения Пирелли. Спекуляции бульварной прессы, готовой ради сенсации раскопать даже мельчайшие подробности жизни этой пары, вызвали опасения Тангенса. Сегодня ночью должен состояться первый допрос Пирелли, и пленки с записями показаний сенатора окажутся в руках профессора. Тангенс машинально взглянул на стеллаж, заставленный плоскими картонными коробками, содержащими магнитофонные записи радиосигналов. Этот богатейший архив, являющийся неоценимым подспорьем в научных исследованиях, был идеальным местом для хранения материалов допросов. Итак, с завтрашнего утра ему предстоит заниматься очень важным делом, которое займет довольно много времени. В результате этих допросов появятся новые сообщения в печати и будет намечено направление по дальнейшей обработке пленника. Железное правило не делать никаких записей требовало постоянного напряжения мысли.
В самое ближайшее время ему не следует встречаться с Фабиани. Так было решено. И все же нужно внести поправку в принятый план. Изменение будет касаться только одного — Фабиани не должен участвовать в допросах. Если существует хоть капля сомнения, следует скрыть от него место, где содержится сенатор. Комендант никак не может освободиться от подозрения, что Рико стремится к чему-то, о чем не знает он — создатель и руководитель всей этой подпольной организации. Поведение Рико во время решающего разговора на озере явилось сигналом того, что этот человек старается не только влиять на направление деятельности организации, но и непосредственно руководить самой этой деятельностью. Какой же выход? Его нужно убрать. Как и когда это сделать, Тангенс решит в ближайшие дни.
Комендант самой опасной в Италии террористической группировки почувствовал облегчение. В такой работе сомнения решаются однозначно. Не было и не будет места для кропотливого поиска правды. Целью является уничтожение, сеянье страха, неуверенности. Деморализовать аппарат власти так, чтобы эти люди не знали покоя ни днем, ни ночью. Их семьи должны жить в постоянном, парализующем страхе. И тогда они не в состоянии будут осуществлять власть. Испытывает ли Фабиани такую же ненависть, как Тангенс? Деньги, канал для переброски оружия и боеприпасов — все это действует бесперебойно. А если? Если все это было лишь подготовительной работой для уничтожения его организации?
Нет, это не полиция, не итальянцы, хотя бы даже самые продажные политики. Тут что-то более опасное. Но ломать себе над этим голову ему сейчас не хотелось.
