Николай Черкашин - Арена. Политический детектив. Выпуск 3 [сборник]
Я взял в руки рекламный проспект. Жители Брамме гордятся своим городом, одним из старейших между Бременом и голландской границей. Первые поселения на берегах Брамме относятся к 3000 году до нашей эры. В 15 году до нашей эры маленькое поселение было захвачено солдатами императора Тиберия[10]. Не повезло Тиберию, что в 37 году нашей эры он не оказался снова в Брамме, тогда ему не пришлось бы погибнуть в тот год при Миссенах… В 780 году нашей эры крещение местного населения англосаксонским священником Виллихадом… В 820 году архиепископом Бремена сооружена деревянная базилика… В 1012 году император Генрих II даровал Брамме статус города с правом заключения торговых сделок. Право заключения торговых сделок…
Я выглянул на ярмарочную площадь, которая, к ужасу местных уроженцев, была во время второй мировой войны разрушена на целые тридцать пять процентов. Явная несправедливость, если учесть, что 5 марта 1933 года всего-навсего тридцать два и две десятых процента избирателей Брамме проголосовали за местных нацистов.
Только я хотел углубиться в тоненькую книжечку стихов местного гения всех времен Харма Клювера с многообещающим названием «Обзорины», когда увидел бегущего по исторической брусчатке ярмарочной площади Корцелиуса. Заметив меня за столиком кафе, он возбужденно замахал руками. Я понятия не имел, что стряслось.
Да, быстренько несколько слов о Корцелиусе: если разобраться, человек он достойный. Некий реликт из добрых старых времен внепарламентской оппозиции, все еще несколько восторженный и горячий. В застиранных джинсах и шикарной рубашке, с волосами до плеч, Корцелиус ощущал себя левым пророком и борцом против системы. О чем говорит и его личный девиз: «Ни дня без нового голоса для СДПГ!»
А вот и он: одинокий волк, интеллектуал с младых ногтей и до мозга костей.
— Разве вы не слышали сирены? Тут полицейские не проезжали?
— Нет. Вы сами говорили мне: в это время суток проезд по ярмарочной площади запрещен.
— Да-да, что это я… Взлетело на воздух надгробие бургомистра Бюссеншютта.
— Этот огромный памятник?
— Он самый, в конце Старого кладбища.
— Кто же взорвал? Уже выяснили? Во вкусе этому человеку не откажешь…
— Да, Плаггенмейер…
— Плаггенмейер?..
— Полукровка, о котором я вчера вечером рассказывал.
— A-а, это тот парень, который в последнее время никому не дает покоя, потому что уверен, будто его не-весту убил кто-то из отцов города. Ведь это он, не так ли?
— Да, Герберт Плаггенмейер. Сейчас он в гимназии имени Альберта Швейцера и грозится взорвать весь выпускной класс, если убийца не явится в полицию.
— Господи ты боже мой…
— А в доказательство того, что шутить он не намерен, Плаггенмейер с помощью дистанционного взрывателя для начала распотрошил усыпальницу бургомистра… Пойдемте же!
Пока мы торопливо спускались по узенькой Кнохемхауэргассе, Корцелиус еще раз коротко повторил то, о чем вчера рассказывал мне как бы между прочим.
— Примерно недели три назад, в начале июня, значит, невесту Плаггенмейера сбила машина, и вскоре она умерла от полученных ран. Он провожал ее к последнему автобусу, они, наверное, опаздывали, и она перебегала улицу, чтобы успеть. Несмотря на туман, водитель гнал машину со скоростью километров в сто и не остановился, сбив ее, хотя не заметить случившегося не мог. Свидетелей, которые сообщили бы что-либо существенное, нет — кроме самого Плаггенмейера. Он утверждает, будто видел темный «мерседес» с номером не то BE, не то ВА-С или О, первая цифра — сорок два, а последняя скорее всего единица.
Я чуть не сбил с ног ковылявшую впереди старушенцию. Похоже, весь Брамме торопился к гимназии. Когда играет «Герта»[11], на улице между станцией метро и Олимпийским стадионом народа не больше.
— BE — это Брамме, ясно, а что такое ВА? — Я покачал головой.
— Браке-Унтервезер, соседний городок, чуть ниже по реке за Бременом. В общем так: очевидно, это были буквы ВА или BE, Плаггенмейер с гарантией отвечает только за В. Не исключено, машина была из Брилона — В1, из Брюкенау — ВК, это между Вюрцбургом и Фульдой, В — Бланкенбург-Браунлаге в Гарце или В — Бремервёрде, что опять-таки совсем рядом.
Пока он все это перечислял, я пытался впитать в себя атмосферу Кнохенхауэргассе. Ее, очевидно, скоро будут перестраивать; здесь всего несколько современных зданий, а то сплошь — покосившиеся домишки мелких буржуа с обшарпанными серыми стенами. В основном двухэтажные, с надстройками-мансардами, взирающими на мир своими оконцами, напоминающими иллюминаторы. Полдюжины лавок и магазинчиков. Обувная лавка Доппа. Электротовары Брунса. Зоомагазин Вахмана. Один-единственный врач: уролог доктор Харьес. Маленькая гостиница «Городские весы». Пансион Мейердиркса. Влево спускается Кирхгассе, откуда хорошо видна сложенная из красного кирпича церковь Святого Матфея, Старое кладбище и двор гимназии имени Альберта Швейцера, на котором между бело-зелеными полицейскими и несколькими пожарными машинами сгрудились и снуют туда-сюда человек пятьдесят.
— Уголовная полиция пока на след не напала, — услышал я голос Корцелиуса.
— Неудивительно.
— Если Плаггенмейер не ошибся с номером «мерседеса», то подозрение падает на двоих: на жителя Браке Эрнста Георга Блеквеля, торговца автомобилями, и главного врача районной больницы Брамме Карпано, доктора Ральфа Карпано.
— Но в обоих случаях ничего доказать не удалось?
— Нет. У Блеквеля есть темно-серый «мерседес», причем номер у него ВА-О четыреста двадцать один, и вскоре после несчастного случая — или после убийства, если угодно, — сменили правое грязезащитное крыло. Сменили в его собственной мастерской. После чего оно пропало, словно сквозь землю провалилось.
— Какое любопытное совпадение!
— Никто его с тех пор не видел. А что в этом странного — оно такое маленькое.
— Послушайте, Корцелиус!.. Неужели одного этого факта недостаточно?
— Отнюдь! У Блеквеля полное алиби: его брат, жена и сосед показали, что во время происшествия они дома играли в скат[12].
— Тоже мне свидетели!.. Ну а этот доктор Карпано?
— А вот у него алиби нет. В двадцать три часа пятьдесят две минуты, когда все и произошло, он сидел дома в одиночестве. Зато у него-то машина в полном порядке, нигде ни вмятины, ни царапины. Люди Кемены проверили ее сразу же после случившегося. И ничего, абсолютно ничего не обнаружили.
— Какой у машины номер?
— В-С четыреста двадцать семь. С — сокращенное от Ральф Карпано.
— Гм… А Плаггенмейер считает, что они темнят?..
— И не он один.
Мы подошли к гимназии имени Альберта Швейцера, пятиэтажному храму науки, построенному в классическом стиле, со слегка облупившимися стенами из песчаника. Все вокруг уже успели оцепить, но Корцелиуса в городе каждая собака знала, служебное удостоверение тоже свою роль сыграло, так что пропустили нас без особых проволочек. Молчаливый патрульный полицейский провел нас через несколько затхлых подвальных помещений прямо во двор гимназии.
Корцелиус ненадолго оставил меня, подошел к группе полицейских и вернулся с двумя биноклями, один из которых протянул мне. Я направил окуляры на одно из окон в первом этаже — там сейчас 13-й «А» класс и Герберт Плаггенмейер.
В классе абсолютное спокойствие. Все словно оцепенели: и Плаггенмейер, и Ентчурек, и двадцать три выпускника. На светло-коричневом лице Плаггенмейера застыло выражение удовлетворения или чего-то очень близкого к нему.
Я испытывал страх, возбуждение и неимоверное напряжение. Подобные ощущения я испытал лишь однажды в жизни: полтора года назад, когда самолетом возвращался в Западный Берлин и узнал, что наша машина не в состоянии выпустить шасси и садиться — нам придется прямо на поле аэродрома, наскоро покрытое толстым «ковром» из пены.
— Виноват не Плаггенмейер, виноваты все эти скоты, — говорил Корцелиус, едва не дрожа от ярости и годами сдерживаемых эмоций. — Сначала доводят его до свинского существования, швыряют в тюрьму… А когда появляется девушка, которая вытаскивает его из всей этой грязи и унижений, они ее давят, убивают. И ни у кого не хватает мужества сознаться. Это, видите ли, может поставить под удар карьеру, от этого, видите ли, одни убытки в делах! Сейчас они трясутся от страха, потому что и их дети сидят в этом классе: там одни наследники хозяев города или наиболее состоятельных наших сограждан. Ну, может, кроме одного-двух. А перед ними — Плаггенмейер.
— Гм… Значит, предлагается такой заголовок: «Борьба в классе — классовая борьба в Брамме»?
Надо же как-то сохранять дистанцию. Корцелиус бросил на меня злобный взгляд.
— Я полагал, вы социалист?
— Безусловно. Но социалист ироничный.
— Какая к черту ирония, здесь все всерьез. Там сидят двадцать три юноши и девушки плюс один учитель плюс Плаггенмейер. И через какую-то секунду все они могут погибнуть. Боже мой!
